ЛЕФ 1923 № 1 - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Плевками,
снявши башмаки,
вступаю на ступеньки.
Не молкнет в сердце боль никак,
кует к звену звено.
Вот так,
убив,
Раскольников
пришел звенеть в звонок.
Гостье идет по лестнице…
Ступеньки бросил
– стенкою.
Стараюсь в стенку вплесниться,
и слышу –
струны тенькают.
Быть может села
вот так
невзначай она.
Лишь для гостей,
для широких масс.
А пальцы
сами
в пределе отчаянья
ведут бесшабашье над горем глумясь.
Друзья.
А вороны гости?!
Дверье крыло
раз сто по бокам корридора исхлопано.
Горлань горланья
оранья орло
ко мне доплеталось пьяное допьяна.
Полоса
Щели
Голоса
еле:
Аннушка
– ну румянушка.
Пироги…
Печка…
Шубу…
Помогает…
С плечика…
Сглушило слово уанстепным темпом
и снова слова сквозь темп уанстепа:
Что это вы так развеселились?
Разве?!
Слились…
Опять полоса осветила фразу.
Слова непонятны –
особенно сразу.
Слова так
(не то чтоб со зла):
«Один тут сломал ногу
так вот веселимся чем бог послал
танцуем себе понемногу».
Да,
их голоса,
знакомые выкрики.
Застыл в узнаванье,
расплющился,
фразы крою по выкриков выкройке.
Да –
это они –
они обо мне.
Шелест.
Листают наверное ноты
«Ногу говорите?
Вот смешно-то!»
И снова
в тостах стаканы исчоканы
и сыплют стеклянные искры из щек они.
И снова
пьяное:
«Ну и интересно!
Так говорите пополам и треснул?
Должен огорчить вас, как ни грустно,
не треснул, говорят,
а только хрустнул.»
И снова
хлопанье двери и карканье
и снова танцы полами исшарканные.
И снова
стен раскаленные степи
под ухом звенят и вздыхают в тустепе.
Только-б не ты.
Стою у стенки
Я не я.
Пусть бредом жизнь смололась
Но только б только б не ее
невыносимый голос.
Я день
я год обыденщине предал
я сам задыхался от этого бреда.
Он
жизнь дымком квартирошным выел.
Звал:
решись
с этажей
в мостовые.
Я бегал от зова разинутых окон,
любя убегал –
пускай однобоко
пусть лишь стихом
лишь шагами ночными.
Строчишь
и становятся души строчными
и любишь стихом
а в прозе немею.
Ну вот не могу сказать
не умею.
Но где, любимая,
где, моя милая,
где
– в песне!
любви моей изменил я?
Здесь
каждый звук
чтоб признаться
чтоб крикнуть.
А только из песни – ни слова не выкинуть.
Вбегу на трель
на гаммы.
В упор глазами
в цель!
Гордясь двумя ногами
Ни с места – крикну –
Цел! –
Скажу:
смотри
даже здесь, дорогая,
стихами громя обыденщины жуть
имя любимое оберегая
тебя
в проклятьях моих
обхожу.
Приди
разотзовись на стих
Я всех оббегав – тут.
Теперь лишь ты могла бы спасти.
Вставай!
Бежим к мосту!
Быком на бойне
под удар
башку мою нагнул.
Сборю себя
пойду туда.
Секунда
и шагну.
Шагание стиха.
Последняя самая эта секунда
секунда эта
стала началом
началом
невероятного гуда.
Весь север гудел.
Гудения мало:
По дрожи воздушной
по колебанью
догадываюсь
– оно над Любанью.
По холоду
по хлопанью дверью
догадываюсь
оно над Тверью.
По шуму
– настежь окна раскинул –
догадываюсь
кинулся к Клину.
Теперь грозой Разумовское залил.
На Николаевском теперь
на вокзале.
Всего дыхание одно
а под ногой
ступени
пошли
поплыли ходуном
вздымаясь в невской пене.
Ужас дошел
В мозгу уже весь
Натягивая нервов строй
разгуживаясь все и разгуживаясь
взорвался
пригвоздил:
стой!
Я пришел из за семи лет
из за верст шести ста
пришел приказать:
Нет!
Пришел повелеть:
оставь!
Оставь.
Не надо
ни слова
ни просьбы.
Что толку?!
Тебе
одному
удалось бы.
Жду
чтоб землей обезлюбленной
вместе
чтоб всей
мировой
человечьей гущей.
Семь лет стою –
буду и двести
стоять пригвожденный
этого ждущий.
У лет на мосту
на презренье
на смех
земной любви искупителем значась
должен стоять
стою за всех, –
за всех расплачусь
за всех расплачусь.
Ротонда.
Стены в тустепе ломались
на три
на четверть тона ломались,
на сто…
Я, стариком,
на каком-то Монмартре
лезу –
– стотысячный случай –
на стол.
Давно посетителям осточертело
Знают заранее
все как по нотам:
Буду звать
– (новое дело!)
куда-то итти
спасать кого-то.
В извинение пьяной нагрузки
хозяин гостям объясняет:
русский!
Женщины –
мяса и тряпок вязанки –
смеются
стащить стараются
за ноги:
Не пойдем.
Дудки.
Мы – проститутки.
Быть Сены полосе б Невой!
Грядущих лет брызгой
хожу по мгле по Сеновой –
всей нынчести изгой.
Саженный
обсмеянный
саженный
битый
в бульварах
ору через каски военщины:
Под красное знамя!
Шагайте!
По быту!
Сквозь мозг мужчины!
Сквозь сердце женщины!
Сегодня
гнали
в особенном раже.
Ну и жара же!
Полусмерть.
Надо –
немного обветрить лоб
Пойду
пойду куда не вело б.
Внизу свистят сержанты трельщики
Тело
с панели
уносят метельщики
Рассвет,
подымаясь сенскою сенью,
синематографской серой тенью.