Рецепты долголетия. Жемчужины медицины Востока и Запада - Савелий Кашницкий

– Как относятся специалисты к тем лингвистическим и историческим находкам, которые благодаря открытому для вас каналу обогащают мировую культуру?

– Разве вы не знаете, как обычно профессионалы относятся к дилетантам, мешающим им жить? Встречались «эксперты» – вполне уважаемые сотрудники солидных институтов, которые после долгих разговоров со мной, подробного знакомства с тем, что я делаю, просили: Вилли, давайте договоримся о том, что вас нет. Нельзя более откровенно расписаться в собственной профессиональной импотенции.

– Языки, как вы заметили, не самоцель. Вместе с языками вы получаете ценнейшую историческую информацию, наверняка меняются представления не только о прошлом, но и о нынешнем устройстве бытия.

– Те знания, что приходят ко мне, отучили бояться смерти. Я теперь точно знаю, что это не конец, но переход в иную форму бытия.

В 1993 году ушел из земной жизни мой отец Роберт Иванович. Он всю жизнь прослужил в армии, был подполковником, сотрудником Института космических исследований, специалистом по бортовому оборудованию. Его жизнь сложилась так, что кондовые марксистские взгляды не позволяли ему задуматься о бессмертии. Какие удивительные депеши он присылает мне после смерти, какое радостное недоумение в них звучит.

– Но как удостовериться, что это не ваши фантазии, вызванные, скажем, вашей тоской по отцу?

– Проще некуда. Матушка, слава богу, жива. Я пересказываю ей послания отца. Кому как не ей знать его характерные словечки. Порой она подтверждает сообщенные отцом факты, происходившие до моего рождения. Никак иначе я просто не мог о них узнать.

Отец поставляет мне ментальное топливо, знакомит с теми, кто живет ТАМ. Среди них много представителей исчезнувших народов, они-то и обучают меня умолкшим языкам, не все из которых найдешь в лингвистическом справочнике. Понимаете, при таком информационном контакте больше не остается никаких белых пятен в истории.

Удается узнать много забытых апокрифов, как ветхо-, так и новозаветных. У меня была возможность поработать в некоторых уникальных зарубежных книгохранилищах: библиотеке Вавельского замка в Кракове, библиотеке Рудольфа II в пражских Градчанах, в шведской Упсале, в бернардинской коллегии во Львове. Это своего рода спецхраны. Переснимать или переписывать тексты мне не позволяли, поэтому я «фотографировал» их глазами. Так и запомнил наизусть на языках оригиналов – на сирийском эстранджело, греческом койне, арамейском, хетто-хурритском, самарийском, набатейском, урартском больше 200 апокрифов, не переведенных на современный язык. Лишь два из них я успел перевести, один назвал «Второковчежьем» (Ноевых ковчегов было, оказывается, два), другой – «Евангелием от Малха».

– Как убедиться в их подлинности?

– Такие свидетельства подделать невозможно: и фразеологические обороты, и логика мышления убеждают. Я почувствовал присущую языкам и времени идеоматику, чужеродность сразу бы ощущалась.

Вот ведь парадокс: работы в Институте вирусологии совсем мало, редкая радость, когда случается поставить эксперимент, поэтому основная специальность превратилась в хобби, зато хобби стало основной специальностью.

– Да под вас нужен отдельный многопрофильный институт!

– Спасибо, что хотя бы не считают больше 98-кратным шпионом. А способов реализации я нахожу немало.

– Скажите, Вилли, а сам-то вы не пришелец из другого мира?

– Переводя на медицинский язык, вы интересуетесь, не страдаю ли я синдромом Кандинского-Клерамбо – бредом мессианства. Уверяю вас: нет. Я, как и многие другие, всего лишь делаю то, что у меня лучше получается.

С годами я стал осознавать иноязычные тексты как лекарство, гармонизирующее особые ниши сознания. Как мы можем не знать химических формул целебных препаратов, но спасаться благодаря им от тяжелых недугов, так и тексты на неведомых языках способны врачевать самым необъяснимым образом.

Вилли пробовал читать свои многоязыкие сочинения друзьям, знакомым. И вдруг оказывалось: у одного снимается обострение хронической болезни, у другого смягчается депрессия. Интуитивно (как и все, что он делает) полиглот стал составлять «лингвококтейли» для своих пациентов.

Ну, например, такой:

– За основу беру по 50 граммов далеких друг от друга шведского и суахили, разбавляю их в 100 граммах испанского, а в качестве тонкой приправы добавляю по чуть-чуть изолированных языков айнов (живущего на японских островах коренного племени) и юкагиров (вымирающего народа Восточной Сибири).

Задача лингвотерапии, как теперь уже, после первых достигнутых успехов считает изобретатель, снять неосознаваемые нейропсихические интоксикации, в которых повинны остаточные фрагменты давно пережитых драматических ситуаций.

Первый случай реальной практической помощи тяжелому больному произошел в 1998 году. Тогда Вилли, накопивший изрядный опыт ротного полевого врача, делал акупрессуру (массажи с надавливаниями на биологически активные точки) пожилому пациенту с опухолью предстательной железы. Терять, как говорится, было нечего, и даже мало-мальское улучшение состояния представлялось маленьким достижением.

– Чтобы повысить угнетенный психоиммунный статус больного, да и самому отвлечься от грустного, я предложил во время процедур почитать собственные стихи. Тот отреагировал кисло: ну, не любитель он поэзии. А если на незнакомых языках? Давайте попробуем, почти нехотя согласился пациент. Читая свои комбинированные композиции на языках далеких языковых групп, я заметил, что работать становилось легче – словно органы больного стали как-то откликаться на непонятные фразы. Настроение слушателя непонятно почему стал повышаться. А со временем больной, словно включившись в игру, стал надсмехаться над своей опухолью, угрожать ей. Я расспрашивал, какие стихи (языки) воспринимаются лучше, что взбадривает. В соответствии с ответами менял пропорции в своих композициях. И постепенно составил такую «языковую микстуру», что состояние больного заметно улучшилось, и опухоль перестала расти. Превысив предсказанные онкологами сроки жизни, понял, что экспериментировал не зря. Трагическая развязка так и не наступила. Однако излечившийся человек по сей день живет в Дубне и, несмотря на преклонный возраст, активно работает на подсобном участке.

Языковой продукт стал мощным исцеляющим средством. Вилли убежден, что ничего он не изобрел, но интуитивно вышел на давнюю, оставшуюся лишь в смутных обрывках традицию обрядового исцеления. Мало кто сегодня отчетливо объяснит, чем были в античную эпоху элевсинские мистерии, проводившиеся каждые пять лет в честь богини плодородия Деметры и ее дочери Персефоны, ежегодно похищаемой богом подземного царства Аидом. Ну, праздник плодородия, ну, торжество жизни над смертью. А говоря на современном жаргоне, этакая тусовка крито-микенского общества. На остров Крит приплывали представители разных средиземноморских народов. В течение нескольких дней их объединяли ритуальные танцы, песнопения, молитвы и игрища, проводившиеся на многочисленных языках. Никаких толмачей не было – взаимопонимание устанавливалось в процессе совместных действий. Люди объяснялись на языке танцев. Далеким отзвуком тех мистерий осталась испанская фламенка, все позы которой – речевые фрагменты. Рыцарские лангедокские танцы также содержали от 100 до 250 морфем.

Эффектом совместного многоязыкого фестиваля был «антивавилон» – не разделение языков, а их согласованное смешение. Совместное принесение в жертву животных – отнюдь не дань мракобесию, как порой трактуют неведомый ритуал потерявшие смысловую нить потомки. Передавая из рук в руки покорную овечку, люди оставляли в ее шерсти свои комплексы и недуги.

В Новой Каледонии до сих пор проводятся соревнования на каноэ полинезийских народов, многие из которых изолированы, а их языки обречены на вымирание. Общение без переводчиков с соседями не поможет сохранить язык, но спасает самих людей от заброшенности и этнического одиночества.

Однажды Мельников помог супружеской паре, три года безуспешно пытавшейся стать родителями. Отчаявшись скрепить брачный союз рождением младенца, эти супруги готовы были на любые, самые невероятные эксперименты. Прослышав об «инопланетной» терапии Мельникова, они, не раздумывая, записались в подопытные. Лингвопоэзия полиглота завораживала необъяснимым очарованием. В этом их интересе целитель видел первый обнадеживающий удар по той бетонной стене, которая изолировала их от всех методов помощи. Три месяца один-два раза в неделю приходили они к Вилли, пробуя на себе различные «лингвококтейли» во всевозможных дозировках. Улучшалось настроение угнетенных своей затянувшейся неудачей супругов, и это казалось единственной удачей. Пока вдруг не произошло зачатие. Сейчас дочке уже пять лет.

Что происходит в организме людей, принимающих странное иноязычное снадобье? Этого пока никто не знает. Лишь скромная гипотеза самого Вилли Мельникова позволяет ему предполагать некий синергетический механизм воздействия на психику и сознание пациентов. Синергетический – значит, совместный и взаимно усиливающий. Так в эмпирических схемах лечения действие таблеток, которые глотают, усиливается инъекциями другого препарата и проникающей силой третьего, накладываемого в виде компрессов. Даже толковый врач редко когда может объяснить механизм этого совместного действия препаратов, но схема, когда-то найденная ощупью первопроходцев, бережно передается от одного поколения врачей другому.