Бесконечное море - Рик Янси

Он спросил маму, где брат, а она закричала: «Ты что, его не слышишь?»

Но он ничего не слышал.

Он выскочил во двор и стал звать малыша по имени. Обыскал задний двор, пошел к соседям и стал стучаться к ним в дверь. Никто не отвечал. Люди или были слишком напуганы, чтобы выйти из дому, или болели, или умерли, или просто ушли. Он прошагал несколько кварталов в одну сторону, потом в другую. Он выкрикивал имя брата, пока не охрип. Какая-то старушка вылезла на крыльцо и завопила, чтобы он убирался. У нее была винтовка. Он пошел домой.

Малыш пропал. Он решил не говорить об этом маме. Что она могла сделать? Ему не хотелось, чтобы она винила его в этом. Надо было взять брата с собой, но он подумал, что дома безопаснее. Дом – самое безопасное место на Земле.

В тот вечер мама позвала его к себе в комнату.

«Где малыш?»

Он сказал, что брат спит. Это была самая худшая ночь из всех. Кровавые ошметки были разбросаны по маминой постели, они лежали на прикроватном столике и на полу.

«Принеси мне моего малыша». – «Он спит». – «Я хочу видеть моего мальчика». – «Ты можешь его заразить».

Она стала его обзывать. Она его проклинала. Она плевалась в него кровавой мокротой. Он стоял на пороге комнаты и нервно сжимал кулаки в карманах. Обертка кекса захрустела, она порвалась из-за жары.

«Где ты был?» – «Искал еду».

Ее чуть не вырвало.

«Не произноси это слово!»

Она смотрела на него ярко-красными, налитыми кровью глазами.

«Зачем ты искал еду? Тебе не нужна никакая еда. Ты – самая мерзкая жирная свинья. Я таких жирных в жизни не видела. Ты зиму можешь перезимовать на своем жире».

Он ничего на это не ответил. Он знал, что это говорит не его мама, а чума. Мама его любила. Когда его в школе совсем задразнили, она пошла к директору и пригрозила, что, если это не прекратится, она подаст на него в суд.

«Что это за шум? Откуда такой жуткий грохот?»

Он сказал, что ничего такого не слышит. Мама очень разозлилась. Она снова начала его ругать и заплевала кровью все изголовье кровати.

«Это ты гремишь. Что ты там теребишь в своем кармане?»

Делать было нечего, пришлось послушаться. Он вытащил из кармана кекс, а она закричала, чтобы он немедленно его убрал и больше никогда не показывал. Неудивительно, что он такой толстый. Ведь он съедает все кексы и конфеты, все маки с сыром, пока его младший брат голодает. Каким надо быть чудовищем, чтобы отнять лакомые кусочки у малыша?

Он пытался оправдываться. Но стоило ему произнести хоть слово, она кричала, чтобы он замолчал, замолчал, за-мол-чал! Она говорила, что ее тошнит от его голоса. Ее тошнит от него. Это все из-за него. Он сделал что-то с ее мужем и со своим младшим братом. Он и с ней что-то сделал. Он виноват в том, что она заболела. Он ее отравил. Он ее травит.

И каждый раз, когда он открывал рот, она кричала: «Замолчи, замолчи, за-мол-чи!»

Она умерла спустя два дня.

Он завернул ее в чистую простыню и отнес на задний двор. Там он облил ее тело жидкостью для розжига угля и поджег. Бросил в огонь и все постельное белье. Потом он еще неделю ждал возвращения младшего брата. Но малыш так и не вернулся. Он искал брата… и еду тоже. Еду нашел, а брата – нет. Он перестал звать малыша. И говорить тоже перестал. Он замолчал.

Спустя шесть недель он шел по шоссе между заглохшими, исковерканными машинами, грузовиками и мотоциклами и увидел впереди черный дым. Через некоторое время он обнаружил, что источник этого дыма – желтый школьный автобус, полный детей. Там были солдаты, они спрашивали, как его зовут, откуда он и сколько ему лет. Потом он вспомнил, что сунул руки в карманы и нашел там старый кекс. Кекс так и остался в обертке.

«Мерзкая жирная свинья. Ты зиму можешь перезимовать на своем жире».

– В чем дело, парень? Ты умеешь говорить?

Сержант-инструктор услышал историю о том, как он появился в лагере: у мальчишки ничего с собой не было, только кусок засохшего кекса в кармане. Раньше сержант звал его Толстяком. Но когда все узнал, дал ему новое имя – Кекс.

– Ты мне нравишься, Кекс. Хорошо, что ты прирожденный стрелок. Готов поспорить, ты пристрелил свою мамочку, и в это время в одной руке у тебя была винтовка, а в другой – кекс. А еще ты похож на помесь Элмера Фадда с чертовым Муфасой.[8] Но больше всего мне в тебе нравится то, что ты не говоришь. Никто не знает, откуда ты, где ты был, что ты думаешь, что чувствуешь. Черт, ну и пусть, я плевать на это хотел, да и тебе тоже плевать. Ты немой хладнокровный убийца из самого сердца тьмы, поэтому сердце у тебя черное. Так, рядовой Кекс?

Это было не так.

Пока не так.

V

Цена

31

Первое, что я собиралась сделать, когда он очнется, – это убить его.

Если он придет в себя.

Дамбо не был уверен в том, что это случится. Мы его раздели догола, и наш маленький доктор, осмотрев раны, сказал:

– Он серьезно пострадал.

Ножевое ранение в одну ногу, огнестрельное – в другую, ожоги по всему телу, жар. Мы накрыли Эвана несколькими одеялами, но его все равно так колотило, что со стороны могло показаться, будто это кровать вибрирует.

– Сепсис, – пробормотал Дамбо.

Он заметил, что я смотрю на него непонимающим взглядом, и добавил:

– Это когда инфекция попадает в кровь.

– И что нам делать? – спросила я.

– Нужны антибиотики.

– Их у нас нет.

Я сидела на второй кровати. Сэм, с разряженным пистолетом в руках, подбежал к задней спинке. Пистолет он ни в какую не хотел отдавать. Бен, с винтовкой в обнимку, стоял, прислонившись спиной к стене, и с опаской поглядывал на Эвана. Казалось, он не сомневается в том, что Эван сейчас вскочит и снова предпримет попытку нас уничтожить.

– У него не было выбора, – сказала я Бену. – Думаешь, он мог просто взять и войти в неосвещенный отель так, чтобы его никто не пристрелил?

– Я хочу знать, где Кекс и Чашка, – сквозь зубы процедил Бен.

Дамбо попросил его убрать ноги. Он переупаковывал бинты, а Бен потерял много крови. Зомби только отмахнулся и, оттолкнувшись от стены, похромал к кровати Эвана.

Он с размаху ударил лежащего тыльной стороной ладони по щеке:

– Очнись! – Еще пощечина. – Давай же, очнись, сукин ты сын!

Я вскочила с кровати и схватила Бена за руку до того, как он успел еще раз ударить Эвана:

– Бен, это не поможет…

– Ладно. – Он вырвал у меня руку и пошел к двери. – Я сам их найду.

– Зомби! – крикнул Сэм и ринулся за Беном. – Я тоже пойду!

– Прекратите, вы оба! – резко сказала я. – Никто никуда не пойдет, пока мы…

– Что, Кэсси? – гаркнул Бен. – Пока что?

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

Сэм тянул Бена за рукав:

– Идем, Зомби!

Мой пятилетний брат размахивал пистолетом с пустой обоймой. Вот такая метафора.

– Бен, послушай. Ты слышишь меня, Бен? Если ты сейчас уйдешь…

– Я сейчас ухожу…

Я не дала ему договорить:

– Тогда мы и тебя потеряем! Ты не знаешь, что там случилось. Возможно, Эван вырубил их, так же как тебя и Дамбо. Но скорее всего, он этого не делал. Если они сейчас идут обратно, идти на их поиски – необоснованный риск…

– Не рассказывай мне про необоснованный риск. Я знаю все о…

Бен покачнулся. Лицо его побелело, он упал на одно колено, а Сэм безрезультатно тянул его за рукав. Мы с Дамбо подняли его на ноги и довели до пустой кровати. Он повалился на спину и все проклинал нас, Эвана и вообще всю эту дурацкую ситуацию. Дамбо выпучил на меня глаза, как олень на автомобильные фары:

– Ты все понимаешь, да? Ты же знаешь, что делать?

Он ошибался.

32

Я подняла винтовку Дамбо и сунула ему в руки:

– У нас оголены посты. Оба окна в коридоре, восточные комнаты и западные. Двигайся и держи глаза нараспашку. Я останусь здесь с этими альфа-самцами и прослежу, чтобы они друг друга не поубивали.

Дамбо закивал, как будто соглашаясь, но с места не тронулся. Я положила руки ему на плечи и постаралась поймать его взгляд – глаза у него бегали, как у куклы-неваляшки.

– Иди, Дамбо. Ты меня понял? Давай.

Он дернул головой, как человечек – дозатор конфет, и неуверенной походкой заковылял прочь из номера. Меньше всего ему хотелось дежурить. Но мы все уже давно вышли на этот рубеж, когда надо делать то, чего не хочется.

– Почему ты не выстрелила ему в голову? – прорычал у меня за спиной Бен. – Почему в колено?

– «Поэтическое правосудие», – пробормотала я.

Я присела на кровать возле Эвана. Было видно, как у него под веками бегают зрачки. Он уже был мертв. Я с ним попрощалась. И вот теперь, оказывается, он жив, а я не могу сказать ему: «Привет!»