Северный страж - Леонид Сидоров

Сын поспешно поклонился.

Едва глянув на непонимающе хлопающего глазами ведьмака, Филиска пошла багрянцем и стыдливо потупилась. Эх, стыдно-то как! Истинную правду отец говорит. Избавил от лиха. А ведь сама так и не набралась смелости поблагодарить. Да и как! Уж дюже он строгий. Вроде с виду юный совсем, а в глаза глянешь, будто старик глубокий оттуда смотрит. Глянешь, и сразу жуть берёт.

Дождавшись, когда родичи умолкли, Гертруда встала и торжественно перевела:

— Алексей! Это отец Филиски, Еким, а это братец её старший, Онтей. Кланяется тебе её семья. Благодарит. Избавил ты её от позора, а может, и от смерти лютой.

Отложив ружьё, Алексей привстал и растерянно улыбнулся.

— Да, в общем-то, не за что…

Вот всегда так. Проклятое косноязычие. Вроде и в школе всякие сочинения писал на отлично, а как что сказать, красноречие словно отшибает. А ведь глянешь на всякие шоу по телику, некоторые ведущие балаболят часами без умолку, разве что пар изо рта не валит. Наверно, и правда на такое нужен особый талант. Хотя, что толку от их балабольства? Если только в качестве фонового звука для домохозяек. Как верно говорит Серёга, для такого дела особого ума не нужно, точнее, не мешки ворочать.

Гертруда перевела растерянно глядевшим родичам.

— Кхм, — озадаченно огладил бороду Еким. — Молвит-то как чудно. Однако вьюнош с виду хоть и молод, да, вижу, непрост. Эвона нурманов-то как приголубил, ажно глянуть на поганых было страшно… А что же он, али по-нашему совсем не разумеет?

— Откуда, — усмехнулась Гертруда, — конечно, не разумеет. Пришёл он из далёких краёв. Гостем моим будет.

— Ну-ну, — одобрительно глянул на гостя Еким. — Таких бы гостей да побольше…

— Ой, да что ж вы у порога-то стоите! — спохватилась Гертруда. — За стол проходите, пока не остыло…

— Благодарствую, хозяйка, — степенно поклонился отец. — Да только за полдень уже, а день осенний короток. Нам бы уже поспевать надобно. В деревне пять упокойников, да и поганцев тех двое, — брезгливо перекривился. — Правда, погань мы уже схоронили, всё чин по чину сделали, да только люди вот всё равно боятся, что в навий те оборотятся. Совета твоего просят.

— Совета? Да какой же тут ещё совет надобен, раз чин по чину, говоришь, сделали. Кол осиновый им в грудь вбили?

— Вбили, нешто не вбить! Самое наипервейшее!

— И то ладно. Голову к заду приставили?

— А как же! Приставили, как не приставить. Правда, одну только, у второго-то и приставлять ничего не осталось, — заволновался Еким. — Снёс её всю как есть, гость твой, незнамо как, но начисто снёс…

— А землицы сырой поверх насыпали?

— Насыпали. И землицы, и каменьев тяжёлых добавили… Да! И голову ту лошадиную, как ты говорила, сожгли. И закопали. С ними же.

— Так чего ж ещё им надобно! — удивлённо всплеснула руками Гертруда. — И так уже упокоили нурманов куда как надёжней! Пусть спят спокойно, так и скажи людям.

— Так-то оно так, — засомневался Еким. — А ежели что…

— А вот ежели что, — быстро перебила Гертруда, — то будет уже моя забота, так им и передай.

— Вот и благодарствую! — просиял Еким. — Пойду успокою людей. Ну дочь наша, — повернулся к Филиске, — пора и нам теперь домой возвращаться. Мать уже вся, поди, совсем там извелась.

Легонько вздохнув, Филиска понуро направилась к двери. Остановилась на пороге, обернулась и порывисто поклонилась.

— До свиданья, бабушка. Уж и не знаю теперь, сможем ли завтра свидеться. До свиданья, странник…

— Не печалься, доченька, — успокоила Гертруда. — Ступай с миром. Всё образуется.

Коротко поклонившись, мужчины прихватили топоры и вышли, аккуратно прикрыв дверь.

Алексей задумчиво уставился вслед.

Вот тебе и ещё один фокус. О том, что идут гости, сказала за минуту до прихода. Ладно, пусть секунд за сорок. Значит, шагов двадцать — двадцать пять неспешным шагом. Метров двадцать где-то получается. И точно не было ни малейшего звука, мох гасит шаги по-любому. Тогда как она узнала? И причём, что идут именно родственники?

— А как вы это делаете?

— Что это? — недоумённо взглянула Гертруда.

— Ну это, — неопределённо повёл рукой Алексей. — Узнали, что идут её родственники.

— Ах, это, — улыбнулась Гертруда. — Так это самое малое из подвластного мне умения. Конечно, может, моё откровение сейчас вас немного и напугает, но я вижу, вы далеко не робкого десятка. Что ж, открою вам правду, Алексей. Нынешнее моё ремесло, скажем так, имеет несколько особые свойства. Раньше бы, нет, опять путаю, скорее много позже, меня бы назвали ведьмой. А в тёмные средние века, пожалуй, без зазрения совести спалили бы на костре. Только вот за что, спрашивается? — раскрасневшись, подняла гневный взгляд, от которого стало как-то не по себе. — Ужель лишь за то, что мне доступно знание видеть дальше и глубже обычных людей? И это и есть христианская добродетель? Когда загубили тысячи ни в чём не повинных женщин? И многих из них лишь за то, что они всего лишь посмели отказать чересчур назойливым ухаживаниям скабрезных монахов! — гневно стукнула кулаком по столу. — Простите… Что-то я не к месту разгорячилась. Просто эти сегодняшние варвары-душегубы вновь разбередили то, что я никак не могу позабыть… Впрочем, что я вам рассказываю страшилки? Ведь и всё что произошло с вами, произошло не просто так. И, увы, Алексей, но рано или поздно, вам тоже придётся сделать тяжкий выбор, такова уж наша колдовская судьба.

— Какая… судьба? — оторопело глянул Алексей. — Колдовская? Моя?

Гертруда тяжело вздохнула.

— Увы-увы, ваша. И именно колдовская. Ужель вы до сих пор так ничего и не поняли? Та ваша монашка, да и мой старец перед кончиной передали нам свою силу, как, впрочем, и своих призрачных спутников, — грустно усмехнулась. — Что, не верите мне? А хотите увидеть всё своими глазами? Только предупреждаю, назад дороги уже не будет. Ну что, отважитесь снова глянуть на вашу рысь?

— Кх… Какую рысь?

— Ту, что всё время была и будет рядом с вами до конца ваших дней. Вон он, или она, не знаю, тихонечко сидит в углу, — Гертруда кивнула в темноту. — Ишь, притаилась, тихоня…

Судорожно сглотнув, Алексей невольно покосился в угол. По телу побежали мурашки.

— Но там же ничего… нет.

— Конечно, нет, — грустно усмехнулась Гертруда. — Для обычных людей. И сейчас вы, наверное, думаете, что я уже давно повредилась рассудком, ведь так?

— Ну…

— Ладно, не отвечайте. Ваши чувства и так написаны на лице, тут даже и не нужно особой прозорливости. Впрочем, когда-то давным-давно я бы и сама подумала точно так же. Потому я и спрашиваю, хотите сбросить пелену и взглянуть на мир иным, колдовским взором?

Ещё раз недоверчиво глянув в темноту, Алексей пробормотал:

— Как глубока кроличья нора…

— Что? О чём вы?

— А, не обращайте внимания, — махнул рукой Алексей. — Просто очередное крылатое выражение. Тоже из поздней классики. Так я, э-э-э, насчёт взглянуть на мир. А что для этого нужно?

— О, поверьте, на самом деле ничего особенного, — Гертруда улыбнулась и направилась к печи. — Для начала давайте попьём с вами чайку.

— Давайте, — Алексей обрадовался неожиданной смене темы. — А что, здесь уже есть чай?

Разговор начал уже понемногу пугать. Ещё чуть-чуть, и старушка и вправду убедит, что в углу кто-то сидит. Даже какие-то тени уже стали мерещиться, честное слово. Интересно, а сумасшествие может быть, заразно? Хм… Интересная мысль. Если только вирус бешенства, но тут прямой контакт с кровью или слюной нужен. Да не, бред, абсолютно исключено. А вот случаи массовых галлюцинаций в истории известны, особенно на всяческие религиозные темы. Точно, бабулька гипноз практикует. Ну вот, двадцать лет в обед, а так легко повёлся. А ещё хвастался, что невнушаем. Ну по крайней мере, цыганский фокус «эй, молодой, красивый, дай погадаю» всегда не прокатывал. Оказывается, на самом деле всё зависит только от квалификации гипнотизёра. И ведь главное, говорит так убедительно…

— Простите, я не расслышала, что вы сказали? — хозяйничая у печи, Гертруда заинтересованно повернулась.

— Я говорю, неужели здесь уже есть чай? Вроде его в Россию гораздо позже завезли, при Иване Грозном.

— Ах, чай! Конечно же нет, — отмахнулась старушка. — Просто называю его так по старой памяти. Хотя, надо признать, с удовольствием бы сейчас пригубила чашечку хорошего крепкого кофе или чаю, да ещё бы и с кремовым пирожным, — мечтательно вздохнула. — Помнится, был у нас француз Пьер, кондитер от бога. Государыня его ещё в шутку ругала, что после его кулинарных шедевров талия сама так и растёт, словно на дрожжах… Эх, если бы снова вернуть те времена, — поставила на стол дымящийся горшочек и плошку мёда. — Увы, нынче не до гастрономических изысков. Приходится обходиться лишь тем, что в изобилии растёт окрест… Итак, перед вами клюквенный сбитень, прошу любить и жаловать, — ловко наполнила глиняные чашки. — Попробуйте, получается даже ничуть не хуже, уверяю вас!