Осуждённые грешники (ЛП) - Сомма Скетчер

в моей груди наполняется теплом. Рори всегда была такой милой, и она действительно заслуживает всего счастья в мире.

Я надеюсь, что Висконти сможет дать ей это счастье.

— Аврора! — раздается голос из толпы. Рори закрывает веки и извиняюще улыбается. — Я лучше пойду в обход. Надеюсь, я застану тебя на танцполе позже?

Она целует меня в щеку и прежде чем она успевает оторваться от меня, я быстро протягиваю руку и хватаю ее за плечо.

— На что это похоже?

Она моргает.

— Что?

— Быть влюбленным?

Я с трудом верю в это, поэтому понятия не имею, почему я чувствую себя обязанной задать этот вопрос. Возможно, извращенное любопытство. Как мужчина, спрашивающий женщину, каково это — рожать, это понимание того, чего он никогда не испытает.

Удивительно, но Рори не дает мне односложного ответа. Она поднимает глаза к темнеющему небу и прикусывает нижнюю губу.

— Такое ощущение, что твое сердце выходит за пределы твоего тела, — ее взгляд снова находит взгляд Анджело, и я завороженно наблюдаю, как розовый румянец проступает из-под ее ожерелья. — Мое сердце теперь носит одежду от Armani и имеет Glock на каждый день недели.

Мои пальцы соскальзывают с ее пуховой куртки, и она ускользает.

Глава шестая

— Мы ведь друзья, верно?

Я отодвигаю шоколадный фондан подальше от себя и обхватываю желудок. Это последнее блюдо ужина из восьми блюд, и если я съем еще хоть кусочек, молния на моем платье перестанет застегиваться.

— Конечно, — Мэтт говорит это скучным тоном, который говорит о том, что он не слышал ни слова из того, что я сказала. Он слишком занят тем, что смотрит на свою подружку, которую, как я теперь знаю, зовут Анна. Она сидит через три стола от меня с группой друзей, и никто из них не притронулся ни к одному блюду. — Ладно, как насчет этого. Когда она пойдет в уборную, ты пойдешь за ней. А потом притворишься, что разговариваешь по телефону и рассказываешь о том, какой у меня большой член или что-то в этом роде.

Я даю ему несколько секунд на то, чтобы улыбнуться или рассмеяться, что угодно, лишь бы показать, что он шутит. Но этого не происходит.

— Думаешь, это поможет тебе заполучить её?

Он смотрит на меня косо.

— Девушкам нравятся большие члены, верно?

— Господи, Мэтт, — я снова придвигаю к себе торт. И съедаю ещё один кусочек. — Почему бы тебе просто не пойти и не поговорить с ней?

— Ты что, головой ударилась? Она подумает, что я чудак.

Я беру еще один кусочек сладкой вкуснятины, а не указываю на очевидное. Шоколад вкуснее, чем правда. Черт, иногда крысиный яд вкуснее правды.

Темнота наступила где-то между гребешками и бараниной: теперь факелы, инфракрасные лампы и тепло любовной истории отбрасывали на поляну туманное сияние. Низкий, легкий ритм мини-оркестра набрал темп, и в игру вступил саксофон. Когда блестящие туфли на шпильках выходят на танцпол, а за ними неохотно следуют кожаные мокасины, ночь наполняется весельем.

Официант доливает мне шампанское. Я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить его, но мой взгляд привлекает темная фигура за его плечом. Рафаэль Висконти прислонился к барной стойке, а вокруг него, как надоедливая муха, жужжит очередная женщина. Они приходят и уходят весь вечер — разные платья, разные прически, но одно и то же вызывающее поведение.

Как и все женщины до нее, она делает широкие жесты и громко смеется. Рафаэль, напротив, спокоен и обходителен. Он наклоняет голову, слушая ее монолог, проводит большим пальцем по благовоспитанной улыбке.

Рафаэль Висконти — идеальный джентльмен.

Он также идеальный лжец.

Слово «лжец» вертится на кончике моего языка, как кислая конфета. Пусть это будет инстинкт или здравый смысл, но я нутром чую, что эта джентльменская выходка — не более чем пыль в глаза.

Словно почувствовав, что я думаю о нем плохо, Рафаэль поднимает взгляд и устремляет его на меня. В нем мелькает мрачное веселье, а то, как он произносит «Пенелопа», растягивая все четыре гласные в мягком акценте, проносится шепотом на ветру.

Сердце бешено колотится, я разворачиваюсь на стуле, пытаясь сохранить лицо. Мне действительно нужно перестать смотреть на него, а то он начнет думать, что я ревную или что-то в этом роде. А я точно не ревную.

Я сосредоточиваюсь на паре, исполняющей пьяный вальс на танцполе.

— Эй, — я пинаю Мэтта под столом, чтобы привлечь его внимание, — расскажи мне, что ты знаешь о Рафаэле Висконти. Он мудак, не так ли?

Он хмурится, затем бросает взгляд через мое плечо. Я знаю, что он видит красивого мужчину, разговаривающего с женщиной под романтическим светом, потому что его лицо расплывается в ехидной ухмылке.

— Ты собираешься попытать счастья?

— Нет, — я расстегиваю верхнюю пуговицу шубы, и взгляд Мэтта опускается к проему.

— Думал, тебе холодно?

Я ударяю его сумочкой.

— Отвечай на вопрос. Скажи мне, что ты знаешь о Рафаэле Висконти, иначе я скажу Анне, что у тебя лобковые вши.

Моя угроза не утихомиривает его ликования, потому что он повторяет мой совет писклявым голосом, который, как я полагаю, должен подражать моему.

— Почему бы тебе просто не пойти и не поговорить с ним?

Я не знаю, почему я не сказала Мэтту о грубости Рафа раньше. Наверное, по той же причине, по которой я не сказала Нико о том, что мы уже встречались, тогда мне пришлось бы объяснять всю эту историю с мошенничеством. Мэтт ничего об этом не знает, и, будучи моим единственным другом на Побережье, я собираюсь сохранить это в тайне.

Кроме того, по какой-то странной причине мне нравится быть единственной, кто знает секрет Рафаэля.

Прежде чем я успеваю сказать своему другу, что лучше бы я прыгнула с вершины утеса Дьявольской Ямы во время прилива, скрип стула заставляет его голову повернуться на девяносто градусов. Мы оба провожаем взглядом Анну, когда она поднимается на ноги, разглаживает платье и в сапогах на каблуке пробирается по танцполу к бару.

Я не могу объяснить, почему мое горло сжимается с каждым знойным покачиванием ее бедра.

В тоне Мэтта пропадает юмор и появляется паника.

— Нет, серьезно. Иди поговори с ним.

Как будто с точностью до секунды, Анна проскальзывает рядом с Рафаэлем, через полсекунды после того, как другая девушка освобождает место.

Моя рука сжимается в кулак вокруг испачканной шоколадом салфетки.

— Почему? Волнуешься, что он украдет твою девушку?

— Конечно, я беспокоюсь, посмотри на него, мать твою.

Неохотно, но я смотрю, причем в самый