Крепостной Пушкина 2 - Ираклий Берг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доказательства будут, Карл.
Глава 9
Москвич в Санкт-Петербурге
— Да, Пушкин, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебе в щеку твою! Ахахаха, да что ты жмёшься, али мне не рад?
— Рад, очень рад, — прохрипел Александр, пытаясь вырваться из дружеских могучих объятий, — не ждал тебя, так оттого ещё больше рад!
Нащокин, старинный приятель Пушкина, изо всех сил сжимал более хрупкого поэта.
— Ай! Моя нога! Осторожнее, медведь, раздавишь!
— Ничего-ничего, знай наших. Дай вот ещё одну безешку, дорогой…
— Что ты привязался к этим «безешкам»? — вырвался, наконец, Пушкин. — Не пьян ведь ещё.
— О, это ты сам виноват, братец. — Нащокин подбоченился и с интересом принялся осматривать гостиную. — Твой протеже носатый сейчас пишет. Я и попался ему в гостях у Т. Уговорил послушать, сказал, что ты ему идейку бросил с барского плеча. Умеет заманить, подлец! Я и слушал, слушал, вдруг просыпаюсь! «Что ты, щегол, и меня написать выдумал?!» — говорю так грозно. Он отступил. Давай сюда свои каракули! Он подаёт. Гляжу — ну точно обо мне писано, слово в слово! Только бакенбард я не ношу, а так…но ты, брат, вижу, устроился! Поймал птицу удачи, так? Я всегда знал, как ты везуч, прохвост.
Нащокин по-хозяйски обошёл комнату, любуюсь убранством.
— Ты надолго в столицу? — Пушкин чувствовал в себе то, что стал особенно остро чувствовать при виде Нащокина с момента своей женитьбы. Павел Воинович был знаком ему с Лицея, где учился в Благородном пансионе, созданном для тех, кому требовалось догонять лицеистов в познаниях. Увы, но «страстная и необузданная натура», как было прямо указано в характеристикие, мешала Павлу проявлять усидчивость. Близкой дружбы между ними тогда не было, но с годами, по мере того как жизнь все дальше уводила Александра от бесшабашной юности, Нащокин нравился ему всё больше. Тот, казалось, совершенно не замечал перемен, даруемых человеку с годами, оставаясь все тем же парнем. Немудрено, что давние приятели и себя чувствовали моложе в его присутствии.
Мать Павла, отчаявшись увидеть в сыне хоть какие-то проблески благоразумия, оставила того без наследства. Сама она происходила из Нелидовых, и Пушкин, знавший как и прочие, что именно означает эта фамилия, собрался было защищать Клеопатру Петровну от вероятных упрёков сына, но тот и глазом не моргнул. Добыл где-то рясу католического монаха, пришил к ней белую ленту с надписью Desdichado, означавшую «Лишённый наследства», подсмотренную в романе «Айвенго», которым все тогда зачитывались, да так и расхаживал сорок дней.
Растратив почти всё что оставалось, Павел вздумал поправить дела алхимией, к чему активно подговаривал Пушкина. Последние деньги ушли на покупку секрета философского камня у цыган, и дело было верное, но где-то закралась ошибка, так что он не преуспел.
Отложив химию в сторону, Нащокин решил стать карточным шулером, как наиболее благородным из наименее благородных дел. Неизвестно, как сложилось бы дело, не вздумай он обратиться «за наукой» к Толстому Американцу. Тот согласился преподать несколько уроков и повёл Павла в тир. Толстой выбил десять мишеней в яблочко с двадцати шагов, предложив ученику повторить. Павел возразил, что стреляет средне, сколько бы не пытался, потому повторить не сумеет.
— Жаль, — отвечал невозмутимо Толстой, — но это непременное условие для достижения достойного результата в интересующем вас деле, друг мой. Поверьте моему опыту. Весь секрет и того и другого заключён в том, что рука не должна дрожать.
Нащокин предпочёл поверить. Толстой сжалился над попавшим в затруднительное положение человеком и дал совет играть как умеет, но только с теми, кто любит проигрывать.
— Разве тебе неизвестно как играют эти люди? Проигрыш для них — удовольствие. Таким путем они показывают достаток, богатство.
— Но ведь они почти все старики! — воскликнул Павел.
— Будет немного скучновато, — признал Толстой, — и слушать их истории часто мука. Играть неинтересно, учитывая их рассеянную склонность держать карты таким образом, что их видно партнёрам. И в «фараон» они не сядут никогда. Но тем не менее…
— Отчего же тогда шулеры не оберут их до нитки?
— Оттого, что эти славные мужи никогда не сядут играть с шулером. — с улыбкой пояснил Толстой непонятливому товарищу.
Нащокин последовал совету и быстро поправил свои дела, но жаловался, что разлюбил карты.
Всё было бы хорошо, будь подобное возможно с его характером. В столицу Павла привела нужда, иначе он бы не покинул столь любимую им Москву, город славившийся как обитель самых странных чудаков той эпохи.
— Сколько тебе нужно? — не стал томить друга Пушкин.
— Черт возьми, теперь даже не знаю!
— Отчего так?
— Да вот так. Думал перехватить тысяч десять, много двадцать. Но вся эта обстановка… в Москве гуляют слухи безумные даже для неё. Ты теперь генерал?
— Статский советник. И Камергер.
Нащокин присвисинул.
— Жаль, что ты не смог быть на свадьбе. Эх, вот сейчас бы её сыграть. Ты был бы шафером, весь в орденских лентах… Андрея-то дали?
— Нет, что ты. — рассмеялся поэт. — Анна на шее и Владимир в петлице.
— Все равно жирно. Значит правда?
— Смотря что.
— Ну вся эта история, о которой только и говорят.
— Смотря что говорят. Сам знаешь — в одном конце Невского чихнешь, на другом скажут — … здесь Пушкин использовал слово из лицейских времен. Нащокин засмеялся.
Лакей доложил, что «кушать подано», и Александр провел гостя в смежную комнату, где их ожидал великолепно сервированный стол.
* * *
Степан устало протер слипающиеся глаза.
«Этот мир когда-нибудь утонет в бумагах». — подумал он, распечатывая очередной «рапорт».
Из Болдинского имения доклады приходили еженедельно, и, несмотря на временной лаг, ему удавалось держать руку на пульсе событий. В отличии от Петербурга, в провинции всё было тихо. Следствие по делу избиения (так было написано) семьи Калашниковых продолжалось с упорством любого дела зашедшего в тупик. Куда большей заботы и внимания требовали текущие дела. Их было просто много.
Писали обо всем мало-мальски значимом. Прошения, доношения, объявления, реестры, всё аккуратно учтённое проходило перед глазами.
Суммы оброка, разложенные на крестьян трех категорий соразмерно их доходам, задолженности, арендные выплаты за объекты вроде мельниц, рекрутские квитанции, добровольные взносы на покупку рекрут со стороны, ничего не избегало бдительного ока барина. Барина — потому что все бумаги обращались к Пушкину, как положено. И что, что не читает? Порядок есть порядок. Вот и украшали всякий лист почтительнейшим «Батюшка, государь наш…»
Сколько родилось младенцев, их имена (считали от крещения, ранее в списки не вносили), сколько мальчиков и девочек, сколько людей умерло, по каким причинам, с особыми метками у внесённых в ревизские списки.
Сколько людей в отходничестве, в каких
