Крепостной Пушкина 2 - Ираклий Берг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поясните, Сергей Львович, окажите любезность.
— Извольте. Представьте, что вы строите… дом. Например. Какими соображениями вы станете руководствоваться?
— В зависимости от того какой дом мне нужен.
— Совершенно верно. Дома разные, есть из дерева, есть из глины, из шкур животных, быть может, вам покажется наилучшим вариантом выдолбить пещеру в горе.
— Или построить из камня.
— Какой бы дом вы не предпочли, вашим главным соображением станет ответ на вопрос «зачем этот дом». Следом — «почему он должен быть именно таким». После уже станете решать каким образом вам осуществить задуманное, не правда ли?
— Правда, ваше высокородие.
— Вы станете соотносить ваши желания с имеющимися возможностями, верно?
— Верно, ваше высокородие.
— И вы заранее определите срок существования вашего дома. Каков он?
— Не вполне понял вас. Что значит срок? Сколько удастся ему простоять, столько и простоит. Понятно, что дом из дерева долговечнее дома из льда, но не факт. Вдруг он сгорит? Из камня постройки надёжнее, особенно когда строители свое дело знают, но тоже не гарантия.
— Это частности. Суть в том, что приступая к строительству вы собираетесь увидеть результат ещё при жизни. Хотите в нем пожить.
— Разумеется, Сергей Львович.
— И вас не будет беспокоить то, что через сто или двести лет, если Господь даст вашему творению это время, он будет сломан как устаревший, а на его месте ваш потомок выстроит свой дом на замену вашему?
— Не будет. Кажется, я понял вашу мысль. Вы о том, что жизнь коротка и человеку свойственно желать видеть результаты своего труда, тогда как философ идёт много дальше, чем способна позволить увидеть наяву его собственная жизнь?
— Вы не ошиблись. Так и обстоит дело, в том и отличие человека от животного. В каждом из нас есть частица Творца всего сущего, но никто из нас не обладает его вечностью. Мы можем прикоснуться к Его делу, стать помощниками в пути, как были наши предки и станут наши потомки. Одновременно с этим…
— Мы живём здесь и сейчас.
— Да! Но таков Его замысел. Ограничив нашу жизнь, Творец подталкивает нас максимально серьёзно относиться к тем дням, что даны нам для жизни. К вниманию к деталям, качеству. Лишь немногие, их мы и зовём философами, созданы Им для напоминания о том, что в руках наших только мгновение и потому не стоит тратить его возлежав на печи.
— Любопытный подход. Другими словами, вы ратуете за то, что человек должен жить так, словно он может создать некую законченную форму для своих замыслов, не слишком щепетильно относясь к прошлому и даже настоящему, зато благородно разрешая следующим поколениям переделывать его труды по своему разумению, пусть хоть все сломают?
— Именно так.
— Чем же это принципиально отличается от знаменитого «после нас хоть потоп»? Разве сии взгляды, в чем-то весьма разумные, я признаю это, не несут в себе комфорт эгоизма самолюбования, раздутой самооценки, наплевательства на всё и всех кроме своих желаний? Знаете пословицу: гдадко было на бумаге…
— Да забыли про овраги! — подхватил Сергей Львович. Видно было, что наша беседа приносит ему удовольствие. Он как-то помолодел и словно расслабился. — Но вы не учитываете в вашем опасении, что человек живет не один. Его всегда окружают… другие люди. Есть и другая пословица, что один в поле не воин. Люди не позволят никому позабыть об этом. Никому и никогда. Даже тому, кто вообразит себя единственным проводником Его воли. Тем более тому, скажу откровенно. Благо не может быть единоличным, в таком случае оно превращается во вред. Но когда человек помнит о собратьях своих, когда думает о благе общем — он может достичь столь многого, что…
«Ради всеобщего блага. — подумал я. — Ясно и понятно. Где-то я это уже слышал. Что дальше?»
— Сколько вам нужно? — спросил я главу рода Пушкиных.
— О чём вы? — притворно тот изобразил непонимание.
— О чём бы с вами не разговаривали, разговор всегда идёт о деньгах. — удержаться от цитаты из Мерфи я не мог. — Если с вами говорили не о деньгах, то вы ничего не поняли. Или с вами вообще не разговаривали. Это слова одного астраханского купца, мне понравились.
— Занятно. Но, право…
— Не подумайте о мне плохо, Сергей Львович, — выставил я примирительно руки, — вы говорите столь убедительно, и возразить нечего. Однако, я — делец, прекрасно знаю, что без средств весьма сложно совершать благие дела. Вот и подумал…отчего не помочь ближнему через вас?
Сказано было грубо, мысленно я корил себя, но собеседник не был удивлён. Поиграв губами, он озвучил сумму в тридцать одну тысячу, четыреста пятнадцать рублей и девяносто три копейки.
— Что же, пусть это станет моим взносом…
— Первым камнем в фундаменте…
— Первым?
— Человек подобный вам строит на совесть. Поверьте моему опыту, молодой человек.
— Гхм. Возможно. Пусть так.
— Но вы не правы, ставя эту безделицу столь высоко. Я хотел попросить вас совсем о другом.
— Весь внимание, ваше высокородие! — подался я вперёд, несколько обалдев от суммы «безделицы» в устах человека ещё полгода назад имеющего в кармане только вошь на аркане. Господа во всей своей красе.
— Александр. Меня тревожит мой Саша. Он такой доверчивый.
— Насколько мне известно, он прекрасно себя чувствует. — не сдержал я ехидства в голосе. Ещё бы! Вместе со своим другом Нащокиным тот вернулся в весёлые годы юности, и явно не собирался из них возвращаться. Проказы, достойные разве что непутевых школяров, пока сходили с рук герою, но бесконечно это длиться не могло.
— У меня нехорошее предчувствие, Стефан. Мне снятся дурные сны. В них с моим Сашей что-то случается. Я просыпаюсь в холодном поту оттого, что не могу помочь и уберечь своего мальчика. Потому и пришёл к вам.
— Польщён, но моё имя не Арина Родионовна, простите за прямоту. Как вы себе видите…
— Да просто будьте с ним почаще. Вы везучий. Невероятно везучий. Я знаю. Даже попытка отравить моего сына разбилась о вас.
— Гм. — об этой «попытке», стоившей мне немало нервов на невольной аудиенции у самого Бенкендорфа, и ещё столько же перед глазами императора, я мог бы рассказать всё. Но не стал, помятуя любимый из законов Мерфи, что если вам сказали всю правду, то вас сейчас ликвидируют. Старший Пушкин был мне нужен живым и здоровым.
Какие именно опасности грозили его сыну «в сновидениях», он так и не уточнил. После я долго сидел перед камином в одиночестве, переваривая новый пластик информации. Сказано мне было много, даже слишком.
