Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1 - Борис Яковлевич Алексин

После газеты была поставлена пьеса Мольера «Плутни Скалена», в этой пьесе Борису досталась роль господина Жильбера. Нужно заметить, что в это время в Шкотове драмкружок, руководимый служащим волисполкома Ковалевским и его помощником, мужем учительницы русского языка Мищенко, почти каждый спектакль ставил пьесы Мольера, и не потому, что руководители кружка уж очень любили этого автора, и не потому, что этого очень хотели актёры, а главным образом потому, что пьесы Мольера — комедии очень нравились зрителям, а других комедий, более современных или даже классических, в библиотеке культотдела волисполкома не было. Вот поэтому-то в течение зимы 1923–1924 года жители села Шкотово сумели познакомиться почти со всеми произведениями Мольера.

Руководитель драмкружка, или, как его почтительно называли, режиссёр, был довольно странным человеком. В волисполкоме он служил секретарём, работа отнимала у него не очень много времени, но он был занят чуть ли не круглые сутки, так как всё свободное время отдавал драмкружку. Он не только подбирал пьесы, не только активно руководил репетициями, стараясь втолковать характер того или иного лица, которое должен был изобразить доморощенный артист, но и сам изготовлял костюмы, реквизит и декорации, иногда растрачивая на приобретение материала весь свой заработок. Правда, и костюмы, и декорации в большинстве своём шились и делались из какой-нибудь самой дешёвой материи, а всякие украшения — из обыкновенной ёлочной бумаги, причём все раскрашивались самыми обыкновенными клеевыми красками. Но при достаточно скудном освещении сцены и при невзыскательном вкусе шкотовских зрителей видом этих камзолов, панталон, шляп и «богатой» мебели все оставались довольны. Самого же Ковалевского это как будто и не беспокоило. Ему, видимо, доставлял удовольствие сам процесс творчества.

У него был активный помощник, громко именовавшийся заместителем режиссёра, а по должности занимавший более высокое положение — Мищенко. И если на работе Ковалевский беспрекословно выполнял все указания Мищенко, то на сцене клуба таким же диктатором по отношению к своему другу являлся Ковалевский.

По внешности они разительно отличались. Ковалевский — подвижный, сухонький, чёрненький, почти всегда плохо выбритый, с блестящими чёрными глазами и быстрой жестикуляцией, составлял полную противоположность Мищенко. Тот был высоким красивым блондином с голубыми глазами, всегда аккуратно одетым и даже наодеколоненным, медлительным в движениях и являл собой олицетворение амплуа первого любовника.

Он около года назад женился на Софье Григорьевне — учительнице русского языка и привлёк и её к участию в драмкружке в качестве постоянного суфлёра.

Когда эти два приятеля возвращались после очередной репетиция, то глядеть на них было даже смешно. Мищенко спокойно, с достоинством, шагал крупными шагами, ведя под руку свою жену, крошечную изящную женщину, делавшую на каждый его шаг не менее двух своих, а рядом с этой парой, постоянно забегая вперёд, подпрыгивая и отчаянно жестикулируя, что-то быстро говоря, а иногда и выкрикивая, крутился Ковалевский, обсуждая только что прошедший спектакль или репетицию и оценивая работу того или иного артиста.

Артистами, если их можно было так назвать, считались все, записавшиеся в драмкружок: молодые учителя, служащие волисполкома и других учреждений, ученики школы II ступени и комсомольцы. Все они об артистической деятельности имели весьма смутное представление, и потому указания Ковалевского — непререкаемого авторитета в этой области, старались выполнять как можно добросовестнее. Это не всегда удавалось: всем, в том числе и самому Ковалевскому, хотелось поставить как можно больше спектаклей, и на подготовку каждого отводилось около двух недель, а иногда и одна. И, хотя репетиции проходили чуть ли не каждый день, очень часто спектакль шёл после четырёх-пяти репетиций. Конечно, выучить роли за такой короткий срок никто не успевал, и всё держалось на суфлёре, громкий шёпот которого иногда зрители слышали раньше и лучше артистов, но это никого не смущало.

Оставлял желать лучшего и грим, ведь гримировались артисты сами, используя для образца иллюстрации в книжках, по которым ставились пьесы. И хотя грим покупался во Владивостоке, и это был настоящий артистический грим, результаты гримирования иногда бывали ужасными. Дело улучшилось, когда к этому делу привлекли Петра Семена, он оказался отличным гримёром, к тому же и декоратором.

Но, как бы ни был слаб уровень исполнительского мастерства этих актёров, как бы ни низка была техника сцены, спектакли доставляли огромное удовольствие и зрителям, и, пожалуй, ещё большее участникам постановки.

В новогодний вечер после спектакля происходил бал-маскарад. Под звуки оркестра, состоявшего из нескольких балалаек, мандолины и расстроенного рояля, зрители и артисты, надев самодельные маски, расставив по стенам скамейки, служившие местами для зрителей, на освободившейся середине зала лихо отплясывали краковяк, польку-бабочку, падеспань, вальсы и другие распространённые тогда танцы.

Описывая эту сторону жизни нашего героя, мы об остальном, чем он был занят целые дни, почти не говорили, или упоминали вскользь, а, между тем, основное в его времяпровождении были не те несколько часов в неделю, которые он тратил на свидания, а вся его остальная жизнь. И первое место в ней занимало учение в школе.

Учился он с большим желанием и любовью. Всё новое, узнаваемое им ежедневно на уроках, увлекало и привлекало его. Обладая отличной памятью, он с первого раза запоминал почти все объяснения учителей. И не только запоминал, но большинство этих объяснений как-то сразу и понимал. И в этом он составлял противоположность своих ближайших друзей и соперников — Семены и Воскресенского. Петька Семена запоминал всё рассказанное и прочитанное почти так же хорошо, как и Алёшкин, но сразу всё понять, схватить суть объясняемого не мог и доходил до уяснения содержания только после основательного обдумывания услышанного. По всей вероятности, благодаря этому, его знания были значительно крепче и солиднее, но в то время этому значения не придавали, и быстрые, хорошо сформулированные ответы Бориса выдвигали его вперёд.

Коля Воскресенский довольно быстро и легко вникал в суть объясняемого учителем, но его подводила память. Прежде чем хорошо ответить, он должен был несколько раз прочесть учебник или выслушать повторное объяснение учителя. Если он этого сделать не успевал, то при ответах плавал. Поэтому после окончания первого полугодия, то есть к январю 1924 года, Алёшкин прочно занял место первого ученика в пятом классе шкотовской школы II ступени.

Второе, чем был занят Борис Алёшкин, очень часто переходившее даже на первое место, это его работа в комсомоле. Он с таким увлечением, с таким воодушевлением брался за все комсомольские дела, с такой энергией проводил всё, что намечалось планами ячеек и директивами укома РКСМ, не считаясь со временем, не отказываясь ни от какого дела, ни от какого задания, что скоро стал считаться не только