Приемыш черной Туанетты - Сесилия Джемисон

– Как ты попал сюда? – нетерпеливо повторил Филипп. – Расскажи, как ты очутился здесь?

– Я приехал на одном из больших пароходов. Ма грозила высечь меня за то… за то… что я потратил ее деньги. Я только пошел в цирк и купил себе имбирного пряника, а она рассердилась и сказала, что будет пороть меня, пока я не свалюсь… Тогда я убежал и спрятался на большом пыхтящем пароходе, и… я был болен, я чуть не умер!.. – И Лилибель снова захныкал, вспомнив ужасы своего вынужденного морского путешествия.

– О, Лилибель, как нехорошо ты поступил, что убежал! – сказал Филипп. – Что теперь будет делать бедная Селина?

– Моя ма? Я уверен, она рада, что я умер, она думает, что я умер: ведь я оставил куртку и шляпу на берегу, чтобы она подумала, что я утонул.

– Ах, Лилибель, как это гадко! Мне очень жаль, что ты такой злой! – вскричал Филипп. – Но когда же это было? Давно? Расскажи же хорошенько!

– О, это было очень давно! Я здесь уже больше года и все время разыскиваю вас.

– Как же ты жил все это время?

– Я жил вон там, – указал Лилибель на западную часть города, – у одной чернокожей барыни, хозяйки трактира, а она ужасно злая! Она отколотила меня, когда я поднял с полу монету и не отдал ей… Я ее нашел, монета была моя. А она побила меня да еще хотела послать за полицией, так вот я и удрал от нее и все хожу – разыскиваю вас.

– Боже мой, как тяжело жилось тебе, Лилибель! – воскликнул Филипп. – Но все же деньги были не твои, хоть ты и нашел их!

– Нет, они мои, мастер Филипп, я их нашел, а не украл!

Филипп чувствовал, что бесполезно даже пытаться внушить Лилибелю понятие о разнице между своим и чужим. Он с жалостью смотрел на его нищенские лохмотья, рваные башмаки и сказал:

– Ну, ладно, пойдем со мной. Я попрошу маму дать тебе другое платье. Не плачь же, я позабочусь о тебе! Пойдем со мной.

И Филипп, наняв проезжавшего мимо извозчика, усадил Лилибеля и, вскочив сам, сказал извозчику адрес.

Через час, радостный и оживленный, Филипп вбежал в комнату миссис Эйнсворт, даже не постучавшись.

– О, мама! – вскричал он. – Лилибель здесь!

– Кто это – Лилибель? – спросила, опешив, миссис Эйнсворт. Она забыла имя смешного негритенка, принесшего когда-то вещи Филиппа.

– Как, мама, ты не помнишь Лилибеля Селины? – спросил огорченно Филипп.

– Ах, да, я вспоминаю теперь! Маленький темнокожий мальчик в Новом Орлеане?

– Да, да, он самый! Он здесь, и ему не во что одеться, он убежал из дому и приехал сюда на пароходе. Он бродил по улицам и все разыскивал меня… Мальчишки напали на него, видя, что он один и беззащитен. Они продолжали его бить, когда он уже был побежден! Не гадко ли это, мама, бить побежденного? Но когда они увидели меня, они разбежались, как трусы! Если б они не удрали, я бы им показал!

– О, Филипп, неужели ты вступил бы в драку с уличными мальчуганами? – спросила миссис Эйнсворт не без брезгливости.

– Да, мама, вступил бы, если бы увидел, что какого-нибудь мальчика, особенно Лилибеля, обижают! Но, мама, можно дать Лилибелю какой-нибудь из моих костюмов? У меня ведь много! И можно ли попросить мистера дворецкого накормить его? Можно ему остаться здесь?

– Остаться здесь, Филипп? Нет, это невозможно! Нам некуда поместить его, и если бы даже было место, мы должны спросить позволения у мадам Эйнсворт.

– Он же может жить в конюшне с Томасом. Если я попрошу Томаса, он согласится.

Миссис Эйнсворт была в большом затруднении.

– Право, мой милый, я не знаю, что сказать тебе, пока не переговорю с папой. Дай мальчику твой черный костюм, который ты носил прошлой зимой, и можешь попросить Бассета накормить его; что же касается того, можно ли ему остаться здесь, я не могу тебе сейчас ответить. Пока, я думаю, он может побыть в конюшне.

Филипп радостно побежал разыскивать свой костюм, и очень скоро Лилибель превратился в чистенького, прилично одетого мальчика.

Вечером в конюшне стояло шумное веселье. Филипп побежал туда сразу же после обеда, и Бассет видел, как он потащил с собой корзинку, прикрытую салфеткой. Лилибель был на верху блаженства, а Филипп испытывал полнейшее счастье.

Глава XXV

Чаша переполнилась

Мадам Эйнсворт не отказала и не разрешила Лилибелю остаться в их доме. Она считала это совсем не заслуживающим ее внимания. Некоторое время все шло гладко, и Филипп был в восторге, что ему удалось так хорошо устроить своего приятеля. Было только одно неприятное обстоятельство: Филипп, несмотря на запрещение мистера и миссис Эйнсворт, проводил значительную часть времени в конюшне. В маленьком оборвыше как будто была притягательная сила, против которой Филипп не мог устоять. Он то и дело бегал в конюшню, где оживленно болтал о своем родном доме, о Дее и Селине.

Миссис Эйнсворт в упоении счастьем материнства не замечала, что мальчик изнывает от недостатка ласки и что его равнодушие к книгам и даже к рисованию, его усталость и безразличие – следствие какого-то недомогания. Она видела, что он исхудал и побледнел, но приписывала это чересчур быстрому росту и думала, что так всегда бывает с детьми в переходные годы. Отчасти она была права. Действительно, для Филиппа это был переход от жизни, полной любви и ласки, к жизни без тепла и участия, от теплого солнечного юга – к холодному суровому северу, от простой безыскусной обстановки – к тепличной, аристократической атмосфере. Филипп был полевым цветком, пересаженным в оранжерею, и на нем такая перемена сказалась весьма печально, он не прижился на чуждой, хотя и богатой, почве.

Однажды Филипп спросил Лилибеля, не хочется ли ему вернуться домой. Негритенок ухмыльнулся и ответил:

– Да, мастер Филипп, очень хочется! – но тут же весьма решительно добавил: – Но я ни за что не поеду больше на этом ужасном пароходе. Я лучше пойду пешком.

– Но ведь это очень далеко, – ответил Филипп. – Я думаю, ты и за неделю не дойдешь! – Филипп имел весьма смутное представление о расстояниях.

– Я мог бы отлично прятаться в товарных вагонах на железной дороге, но один я боюсь. Мастер Филипп, а может быть, и вы удерете со мной?

– Мне незачем удирать. Я очень хочу поехать туда, но не хочу туда удирать. Да и нет надобности в этом, папа и мама скоро поедут туда со мной, они возьмут и тебя. То-то, я думаю, Селина обрадуется тебе!

Лилибель ухмыльнулся и утвердительно кивнул головой, хотя не совсем был уверен, что ма встретит его с радостью.

Вскоре после этого разговора, когда Филипп ждал исполнения своих так долго лелеянных надежд, мистера Эйнсворта внезапно вызвали по неотложному делу в западную часть края. Дело было связано с железной дорогой, принадлежавшей семье Эйнсвортов, и надо было защищать интересы не только мадам Эйнсворт, но и маленького наследника. Снова исполнение мечты Филиппа о возвращении в родные места отодвинулось на неопределенный срок.

Тем временем Лилибель сдружился с уличным чистильщиком сапог, мальчиком старше его и весьма сомнительного поведения. Он ввел, с разрешения Томаса, нового товарища в общество обитателей конюшни и проводил с ним почти все время – иногда они исчезали вместе на несколько дней. Возвращаясь после таких отлучек, Лилибель выглядел плачевно: в изодранном платье, грязный, голодный. Это было жестоким испытанием как для гардероба Филиппа, так и для его терпения; но этого было мало. Часто в таких случаях исчезали и мелкие вещи, принадлежавшие слугам: ложка или вилка у Бассета, мелкие деньги – у кухарки или дешевые украшения судомоек.

Мало-помалу Лилибель стал появляться и в доме, в комнате Бассета и Филиппа, а когда однажды мадам Эйнсворт застала его за изучением украшений на ее туалете, она заявила, что не желает больше терпеть его в доме. Визит Лилибеля в ее комнату навел на мысль, что исчезновение дорогого кольца в недавнем прошлом было делом его рук. Мальчик – вор и должен убираться, пока она не послала за полицией.

Филипп был в отчаянии: мысль, что Лилибеля могут забрать в тюрьму, приводила его в ужас. Он никак не мог поверить, что Лилибель виноват, и, отведя его в укромное место, пытался дать ему совет. Оделив его новым платьем и деньгами, Филипп настойчиво советовал своему приятелю поступить на службу и честно зарабатывать на жизнь.

Лилибель обещал последовать советам Филиппа, но через неделю появился снова и слонялся возле конюшни в истерзанном виде. Когда Филипп, тайком вызванный, пришел к нему, маленький негодяй всхлипывал и дрожал от холода: куда-то исчезла его теплая куртка, исчезли и башмаки. На дворе стоял мороз, и вид босых ног Лилибеля заставил сжаться от жалости сердце Филиппа. Он был в отчаянии, не зная, что предпринять. Исход был один – просить Томаса снова приютить Лилибеля в конюшне, пока Филипп придумает, что делать.

– Я чуть не подох с голоду, – жаловался Лилибель, как только снова водворился под гостеприимным кровом конюшни.

– Ах, Лилибель, куда же ты девал деньги, что я тебе дал? – безнадежно спрашивал Филипп. – Почему ты не купил себе еды?