Хомут на лебединую шею - Маргарита Южина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы себе не можете представить!.. Ребята! Идите, я вам торт разрезала! – Женщина сноровисто расправилась с тортом и разложила куски по тарелкам. Дети прибежали, схватили свои тарелки и с гиканьем унеслись в комнату. – У меня пятеро! Прекрасная цифра! Вы не находите?
Фома не видел ничего особенно прекрасного в цифре пять, но согласно закивал головой.
– Так что вы хотите? Предложить мне руку и сердце? Или только сердце, потому что рука у вас, я вижу, уже окольцована? – опять кокетничала хозяйка, ловко отсекая голову рыбине.
– Я хотел спросить у вас про Псова. Что у вас с ним было? – ляпнул Фома и тут же мысленно отругал себя за бестактный вопрос.
Матрениной этот вопрос идиотским не показался. Закинув голову, она от души расхохоталась.
– Милый незнакомец! А вы ревнуете? С ума сойти! Мы еще почти незнакомы, а вы уже так дико меня ревнуете! Успокойтесь, к Псову нельзя ревновать, он человек не моего уровня! Вы же видите меня, разве я смогла бы связать свою судьбу с каким-то дремучим Псовым!
– Да, я вижу, конечно, не могли. И все же, как вы с ним познакомились?
Любовь Сергеевна в это время чистила картошку, и из-под ее пальцев проворно выползала тоненькая змейка кожуры. Но женщина не обращала внимания на змейку, ее внимание занимал только гость, руки же сами делали привычную работу.
– Ой, это прямо фельетон! Был у меня одно время постный период – ну нет мужчины, и все! А вы ведь сами видите – у меня дети, а детям нужен отец. Подала объявление в газету. Просила откликнуться состоятельного мужчину. Боже мой!.. Вас как зовут?
– Фома.
– Боже мой, Фома! Кто только не откликнулся! Мужики шли косяком! И хоть бы один состоятельный! Ну, ясное дело, я всех стала посылать… В общем, я им всем отказывала. Прошло время, и очередь желающих иссякла. И только решила дать новое объявление, как заявился Псов. Тут уж я меньше капризничала. Ведь Псов был такой представительный, обходительный. Короче, я пригласила его к себе. Детей-то сразу ему не стала показывать. Мы с ним раза три встретились, и только потом я Ваньку своего, средненького, от мамы привела. Привела, усадила за шахматы и пообещала, что, если он из себя знатного шахматиста изобразит, подарю ему сто рублей. Когда Псов пришел, я его в комнату проводила, на сына киваю, посмотри, мол, сынулю никак от шахмат оторвать не могу. Псов на Ваньку уставился, а Ванька деньги усердно отрабатывает: «Я, говорит, знаю, что конь буквой Г ходит, а если ему буквой Д пойти?» И задумчиво так на Псова смотрит. Еще через день я Таньку привела. Сказала ей: «Татьяна, ты у меня будешь гимнасткой. Раза два ногой дрыгнешь, будет у тебя отец!» А она, шельма, еще фыркнула: «На фига мне отец? Ты бы мне лучше сто рублей дала. Ваньке вон за шахматиста давала!» Ну, одним словом, я детей готовила к визитам Псова как надо. Однажды, в очередной его приход, я его как следует накормила, и тут он мне вдруг говорит: «Люба, у меня к вам одно дело…» Ну, я чувствую, что сейчас предложение станет делать. Он заметался по комнате, потом успокоился и говорит: «У меня к вам, Люба, небольшая просьба…» Поднялся и в коридор вышел. А оттуда как заорет! Оказывается, он притащил какие-то продукты, видно, хотел меня угостить. А дети… они залезли в эти пакеты и съели его провизию. Я просто возмутилась: стоит ли орать на детей из-за каких-то продуктов! И вообще! Чего ему не хватало-то? Убежал. Больше не возвращался, каков мерзавец, правда?
Фома понимающе хрюкнул. Видимо, Псов и Матрениной притаскивал свой продуктовый набор. Но откусывать уже было нечего, и это вызвало его ярость.
– Скажите, а вы сильно переживали из-за его ухода? – аккуратно поинтересовался Фома, но Любовь Сергеевна ответить не успела – в комнату ворвался перемазанный тортом малыш лет пяти и завопил:
– Мам! – вопил он. – Я из кубиков такой дом построил, смотри, а это у меня будет дерево! А Манька отбирает!
В руках у малыша торчал вырванный с корнем из пепельницы бонсаи.
– Данечка, выбрось немедленно эту корягу! Иди поиграй, сейчас уже есть будем.
Фома с ужасом смотрел, как его маленькое деревце, которое он вез Варьке, равнодушно затолкали в мусорное ведро. Он не оставил бонсаи в машине – боялся, что там растение замерзнет. Фома в пакете оставил его в коридоре…
Наконец, взяв себя в руки, Фома извлек из мусора бедное растение, так же молча нашел на полу подобие пепельницы, в которой рос бонсаи, все так же безмолвно удалился. Ему теперь было совершенно ясно, почему Псов бежал от Матрениной сломя голову.
Час спустя Фома нервно ходил по комнате, а Гутя его успокаивала:
– Ну не переживай ты так. Смотри, Аллочка уже воткнула растение на место! Ничего, приживется. И вообще – выращивать дома карликовые деревья – все равно что осознанно растить уродцев.
– Гутиэра Власовна!
– Ладно, я же ничего, пусть растет.
Вечером заявилась домой Варька. На ее челе лежала печать страшной усталости, и даже ужин, приготовленный Аллочкой, не вызвал бурю восторга.
– Варя, я сегодня тебе купил подарок, – начал Фома, когда жена уселась к столу. – Только он… он немножко того… погиб.
При этих словах из комнаты медленно выплыла Гутя, неся на растопыренной ладони воткнутое в маленький горшочек деревце.
– И ничего с ним не случилось. На, Варя, ты же давно бонсаи хотела, – защебетала Гутиэра, решив на всякий случай сгладить ситуацию.
Но сглаживать ничего не потребовалось. Варька, увидев крошечную корягу с листочками, в восторге кинулась мужу на шею.
– Фомочка! Ты у меня самый внимательный муж на свете! Ой, смотри! Какие листики! Это ведь яблонька! Посмотри, это маленькая яблонька! А потом на ней расцветут малюсенькие цветочки и появятся совсем маленькие яблочки! Фомочка! Это дерево проживет у нас сто лет, и мы подарим его внукам!
Восхищенные возгласы Варьки прервал телефонный звонок.
– Алло, пригласите к телефону Фому Леонидовича, пожалуйста, – послышался приятный женский голос.
– Я слушаю. – Фома нехотя подошел к трубке.
– Это Матренина беспокоит. Вы так стремительно удалились, что я даже не успела ответить на ваш вопрос. Вы, кажется, интересовались, сильно ли я переживала после ухода Псова. Так я отвечаю – нет, не сильно. Ну подумайте, какой из него отец – он беден, как неизвестный художник, моих детей не любит, а запросы, вы меня извините!.. Я переживала всего два дня, а на третий снизошла до нашего соседа. Боже мой, Фома! Какой это оказался замечательный мужчина! Он, конечно, к деткам тоже не больно привязан, зато у него столько денег! Он вор-карманник, сами понимаете, зарплату ему не задерживают, она у него от выработки зависит. Короче, мы сейчас живем вместе с Жориком, и я не могу на него нахвалиться. Нет, я не жалею о Псове. Это меня бог отвел.
– Но вы такая интересная женщина, – закинул удочку Фома. – Неужели ваш Жорик не ревновал вас к Псову?
– Ах, о чем вы! Если бы он ревновал меня ко всем, кто у меня перебывал, то у него уже давно началась бы белая горячка.
– Спасибо, что позвонили. А, скажите, откуда вы узнали мой номер телефона? Я, по-моему, вам не говорил.
– Конечно, не говорили, – радостно согласилась Любовь Сергеевна. – Это Данечка успел у вас из кармана записную книжку вытащить. Хи-хи, и еще бумажник. Я же вам говорила, что он шалунишка!..
– Любовь Сергеевна, у меня там были деньги! И я точно могу назвать сумму! Скажите своему шалуну, чтобы ни копейки не пропало.
– О чем вы? У нас очень порядочные дети, – обиделась Любовь Сергеевна и бросила трубку.
Фома вскочил и поспешно стал одеваться.
– Ты куда? – поймала его у двери Варя.
– К Матрениной, у нее мой бумажник.
– Я с тобой. Я почти готова.
– Хорошо, ты одевайся, а я машину подгоню. Только ценного с собой не бери, когда войдешь в ее квартиру, ничего не выпускай из рук и даже не разувайся – обдерут как липку.
Вскоре молодые уехали. Гутиэра уселась к телефону. Хотела выяснить, каково самочувствие беременной Виолетты Поросюк и одновременно как прошло знакомство у Поросюка-младшего. Видно, новости были хорошие, потому что Гутя то и дело охала, ахала и радостно цокала языком. Аллочка, громко топая, носилась по квартире, пытаясь развлечь кота. Она привязала к ниточке бумажный бантик и хотела привлечь к нему внимание Матвея. Он же не желал играть с бантиком, а царапал когтями балконную дверь, желая выбраться на балкон.
– Аллочка! Выпусти Матвея на балкон, – попросила Гутя, но Аллочка ее не слышала.
Гутя уже хотела было сама выпустить пушистого затворника, но не успела – в дверь позвонили. На пороге переминался с ноги на ногу незнакомый молодой человек, которого Гутя с Аллочкой уже видели однажды возле подъезда. Человек держал огромный газетный пакет и смущенно прятал глаза.
– Здравствуйте. Я к вам, – пролепетал он. – Мы договаривались знакомиться.
– Ах, ну, конечно! – с преувеличенной радостью воскликнула Гутиэра и крикнула в комнату: – Аллочка, к тебе кавалер! А вы проходите, проходите, садитесь. Сейчас мы цветочки в вазу поставим… ой, какой изумительный букет! – порхала возле кавалера Гутя.