Дневник 1984-96 годов - Сергей Есин

Сегодня написал письмо А.Д. Дементьеву — главному редактору "Юности", достаточно злое, но потом отослал письмо полегче. Собственные обиды надо уметь переживать внутри. Они отказались печатать роман "Сам себе хозяин". Это было несправедливо. Дементьев оставлял журнальную тетрадь для "нужных" людей. Я посчитал себя больше с журналом не связанным.

"Дорогой Андрей Дмитриевич!

Гороскоп для наступающего года Зайца рекомендует генеральную уборку и даже перестановку в квартире. Я тоже решил навести кое-какой порядок в своем хозяйстве и начать с того, что пора мне проститься с участием в редколлегии "Юности". Последнее время я от журнальных дел отошел, преодолеть организационный момент по доставке верстки мы не смогли, а, не читая журнал, не участвуя в его жизни, быть солидарным в ответственности за него я не хочу. Да и после пятидесяти, если специально не занимаешься юношеской литературой и литературной сменой, надо уступать свое место… а посему, как писал В.И. Ленин в работе "Кризис назрел", "мне приходится подать прошение о выходе"… из редколлегии журнала "Юность". Пусть станут новые бойцы.

Я сохраню самые теплые воспоминания о годах, когда мы дружно и хорошо работали, и о сотрудниках журнала.

Сергей Есин.

30 декабря 86 г.

Р.S. Это моя официальная просьба. Дорогой Андрей, и с Новым годом, конечно. Жму руку. С.Е.".

1987

26 января. Вчера на два дня приехал в Ставрополь. Сюда перевели Луганского, и я приехал читать труппе пьесу. Вчера прочел "Сороковой день". Сегодня буду читать "Записки", т.е. инсценировку "Имитатора". Весь январь сидел на спектаклях в Театре Гоголя. Мне все это нравится, спектакль разыгрывается, хотя Сиренко сократил некоторые места, аргументация стала кое-где более плоской.

Появился, вышел в свет "Временитель".

3 мая, Обнинск. Раннее утро, я уже сбегал свой привычный круг, в этом году впервые искупался, вернее, на секундочку окунулся в реку. Может быть, войду в прежний ритм?

Зима в Москве меня ухайдакала. Время тянулось, как телега с камнями. Ни скорости, ни удовольствия. Прошли наши писательские скандалы, борьба левых и правых, бои местного и союзного значения на пленумах правления, а по сути — борьба за давно изжитую практику: скажем, деревенщики хотят, чтобы писать деревню в ее старом, довоенном виде, т.е. почти этнографию, стало бы единственно дозволенным и каноном — бывший словарь, синтаксис, тематика. Все остальное — от лукавого. Самое интересное, что свое признание "деревня" получила, в первую очередь, через город. В этих нынешних ее претензиях, кроме эстетической узости (диктуемой, впрочем, возможностями и образованием), есть еще и узость историческая. И все, естественно, замешано на национальном. Но разве националистическая узость была когда-нибудь свойственна нашему народу? Под маркой национальных, культурных интересов — этическая и эстетическая нетерпимость?

Много думаю о романе. У него уже есть два, правда однотипных, названия: "Эсхатология" и "Любовь к мертвым". Постепенно вырисовывается герой: кинорежиссер с претензиями сценариста. Кто у него выходит замуж за иностранца: дочь или сестра?

Сейчас окончательно понял: дневник надо писать. Боже, сколько пропустил!

21 мая. Я совершенно развинтился. Погасла воля, за ширмой обдумывания нового романа я ничего не делаю. Чуть-чуть по хозяйству, чуть-чуть общественная работа, чуть-чуть статьи и т.д.

Прочел верстку "Временителя". Романом я доволен.

Опубликована рецензия П. Ульяшова. Наше приятие или неприятие критика заключено не в его оценке, а в том, как он прочел произведение. Мы можем простить привходящие обстоятельства — не можем простить искаженное чтение. Обязательно напишу П. Ульяшову письмишко.

Во вчерашнем номере "ЛГ" впервые упомянул меня В. Бондаренко. Критики "сорокалетних" не замечали меня несколько лет — пришлось, для ровности концепции были вынуждены.

Весь день вчера просидел на заседании СХ РСФСР. Было значительно интереснее, чем у писателей. Не образованнее ли они нас? Их сражение за модернистов и реалистов — сражение за художественную критику. Какая путаница у нас в определении предмета искусства!

25 мая, Самарканд. Пишу в 7 часов вечера уже в городе, где работал в юности. Здесь состоится конференция, связанная с историко-революционной темой. Проводит ее Суровцев. Он-то меня и пригласил. Вылетели вчера в 11.00. Вряд ли смогу передать то удивительное чувство, которое охватило меня, когда в 3 часа ночи прибыли в Самарканд. В памяти возникла молодость, удивительные дни в Навои, перелет 31 декабря из Душанбе в Самарканд и гонка на машине через всю пустыню.

На что разменялись годы?

Во время этого перелета много думалось о романе. Есть опасность, что он перестроится, появившееся пятно размоется. Пока ясно, удивительно, с деталями, плавание Харона через Стикс и теплая, фосфоресцирующая вода, стекающая с весла. Не хватает только острого внутреннего счастья. Ни домашнего, ни социального. Может быть, главный герой — актер, кукольник, театральный режиссер, но что же тогда делать с его воспоминаниями?

Все утро спал, а в 3 часа дня поехали на экскурсию. Моя жизнь — это тоже целая эпоха. Другой пейзаж вокруг обсерватории, расчищен садик возле Гур-Эмира, отреставрирован купол Биби-ханым. Развалины мне были дороже. Ценность памятника тускнеет от сознания, что в его строительстве применен современный башенный кран. Внутренние украшения мечетей, арабские письмена на голубом фоне, купола — все это напоминает мне Гренаду, которая еще так свежа. Удивительна загадка этой архитектуры, сотворенной из слов и абстрацкий.

Я впервые увидел Шахи-Зинда — город мертвых. Как он недалеко от города живых! Я много размышляю о том, как близко мертвые соседствуют с живыми. Об истекающем электричестве душ. Сегодня пойду думать о романе. И своем выступлении. Его основой станет пассаж о фильме "Роза Люксембург" и октябрь В.И. Ленина. Не пора ли нам кончать облегчать эти биографии?

26мая, Самарканд. Сегодня выступал на конференции. Все это было в зале университета. Без бумажки. На студенчество. Много хлопали и подарили цветы. Вечером ходил в баню: так грязно, что даже не присел. Парилка ужасная — из крана сочится пар. Вечером на площади Регистан было представление цветомузыки. Жуткий текст, бездарные стихи. Вспомнил такое же представление в Красном форте, в Индии.

Роман яснее — тихое, спокойное течение, повествовательное. Отказался ехать в Нукус и Хиву. Нет времени, пора торопиться. Всего взять нельзя. Выступал о падении жанра историко-революционной литературы, об ответственности писателя.