Дневник 1984-96 годов - Сергей Есин

29 октября, среда. Почти ежедневно езжу в Москву — редактирую с Олей Труновой "Гладиатора" для журнала. Мое внутреннее раздражение оттого, что она жмет из меня масло — по сравнению с Н.М., который не тронул, — умиротворяется ощущением ее фантастического опыта. Но, наверное, ближе мне более либеральная школа, где в оговорках сильнее ощущается писательская душа. Уже несколько очень интересных вставок я сделал по ее милости. Что будет дальше?

Приезжал Владимир Александрович Горячев, режиссер из Ульяновска. Прочел ему написанную пьесу. Ему нравится, берет. Сказал много добрых слов о незатасканности материала. Измотался с Олей Труновой до потери сознания. Убеждал ее, что необходимо сохранить возврат Пылаева. Она согласилась. Хорошо, что еще слушает.

Вечером смотрел "Покаяние" Абуладзе. Изобразительно сделано прекрасно. Лица и типажи замечательны. При всем том, хоть и в соответствии с темой, мне показалось, что поступок этот достаточно рационалистичный. Здесь вопросы умозрительного смысла и вопросы эстетики.

Смотрел "Св. Джона" Питера Богдановича. Это восток, белый. Интересно. А вчера смотрел "Луну" Бернардо Бертолуччи. Боюсь, как бы мне не забыть эти картины.

11 декабря, четверг. Уже Бог знает, сколько не писал, хотя литературных событий было предостаточно. Нет сил, голова забита всякой ерундой, лавирую между Олей Труновой и Галей Костровой с их пониманием литературы, грамотностью и пристрастием. Это балансирование на проволоке: и отстоять себя, и не поссориться. Здесь, как у Гали, много своего регионально-национального. Многое в моем романе ей не нравится. Она бросается на защиту всего русского, даже если ей просто кажется, что "наших" бьют.

У романа последнее и окончательное название "Временитель", тем не менее в "Молодой гвардии" дали прежний, более доходчивый и коммерческий вариант — "Гладиатор". С каждым днем я все больше и больше боюсь за роман, особенно за его вторую часть. Меня страшат "разборка" главы о Гамлете и редакторская "подчистка", когда приходилось убирать много подробностей. Как все это будет?

Импульсом к моему сегодняшнему рывку в дневнике стал абзац во вчерашней статье А. Борщаговского в "Литературке". Он пишет об убитом в Душанбе писателе Фазлиддине Мухаммадиеве, последним чтением которого были повести Распутина, Астафьева, Быкова и мой "Имитатор".

Из запомнившихся событий были два: Ю. Бондарев собрал 40-летних, которым уже под 50. Удивительно, просили только одного: дайте нам славы, дайте нам известности. Их же собирал Г.Я. Бакланов.

Много сил отнимает очерк о Польше, сегодня его закончу.

Прочел Дм. Балашова, Марка Кострова.

19 декабря, Новгород. Вчерашний день рождения встретил в городе, где С.П. Залыгин проводит очередной выездной совет. Компания все та же: Р. Киреев, В, Крупин, Г. Кострова, Татьяна Александровна Полторацкая — наш тихий, как мышка, секретарь, подъехали северяне: В. Белов, В. Маслов (из Мурманска), Дедков. Большой неожиданностью для меня оказалось знакомство с Дмитрием Михайловичем Балашовым — невысокого роста, седой, в сапогах, с ясными живыми глазами, излучающими дьявольскую энергию, и Василием Ивановичем Беловым — какого удивительного таланта человек! Володя Крупин — человек редкого обаяния. Ему бы чуть поменьше заниматься русским народом, который и сам по себе не пропадет.

17-го были большая экскурсия и выступления. Не забыть бы собор в Юрьевом монастыре, его высокие, уходящие вверх стены, реставраторов Грековых и гусляра Володю Поветкина (светлая рубашоночка, веревочка через лоб).

18-го, в мой день рождения, целый день заседали, я выступал. Говорил о душе и ответственности перед мертвыми. Дедков подарил мне колокольчик. Повешу его на даче.

Вечером — день рождения у Г. Костровой.

20 декабря, суббота. С утра была традиционная экскурсия по Новгородскому кремлю: София, памятник 1000-летия России, Грановитая палата и под вечер — отъезд в Валдай.

Самое интересное — разговоры Балашова об истории. Его точные и аргументированные мысли о России, о нации, о судьбе, о вере. По Балашову, доктрина христианства — свобода воли: Господа надо просить укрепить дух, судьба человека в его руках, только в последний момент, в невыносимую минуту, можно попросить Бога. А еврейская доктрина — предопределенность судьбы, все записано заранее. Интересна его мысль о том, как читать Евангелие, исторически: "Возлюби ближнего своего, не убий" — речь идет о людях одной крови.

Вечером приехали в Валдай: много снега, темно, небольшие домики, температура почти у ноля.

Пора, пора, Сережа, начинать новый роман! Постепенно все складывается. С мыслями о судьбе.

30 декабря. Состояние жуткой апатии. С большим трудом преодолеваю ее, но это чисто внешнее. Событий произошло больше чем достаточно. За это время сдали и уже три раза сыграли на публике "Сороковой день" в Театре Гоголя. В пьесе, наверное, есть какой-то феномен: я смотрел ее четыре раза, и мне не скучно.

Удивляет меня и зрительный зал: тишина мертвая, местами она напрягается, как растянутая резина, тронь — и зазвенит.

Закончил очерк о Польше и прочел все верстки "Временителя". Определенно, Оля Трунова заставила меня проделать нужную работу. Наверное, роман и должен быть написан демократично. Пожалуй, получилось. Теперь все зависит от читателя. В воскресенье в "Огоньке" Бакланов отметил, что "Временитель" не менее интересен, чем "Имитатор". Г.Я. много для меня делает, хочется, чтобы все так и оказалось.

Все время думаю о новом романе, его надо писать как исторический. Соприкасается несколько пластов жизни, и все в одном человеке. Постепенно вырисовывается характер. Место действия — Владивосток, Николаевск, Москва. История семьи.

Мы живем в удивительное время. Еще в Новгороде чуть ли не в один день были сообщения о возвращении в Москву Сахарова, студенческих волнениях в Алма-Ате и огромной контрабанде наркотиков через Союз.

Да когда же такое было?

Сейчас писатели попадают в сложное положение: разрешили писать почти обо всем. Из обихода скоро уйдут понятия "острота" и "смелость" и тогда со всей беспощадностью встанет вопрос "как?". Готовы ли к этому писатели? Пока о перестройке сужу по оглавлению только что вышедшего номера "Октября": Владимир Набоков, Владимир Еременко — один под другим. Классик и блатной директор издательства.

Сегодня написал письмо А.Д. Дементьеву — главному редактору "Юности", достаточно злое, но потом отослал письмо полегче. Собственные обиды надо уметь переживать внутри. Они отказались печатать роман "Сам себе хозяин". Это было несправедливо. Дементьев оставлял журнальную тетрадь для "нужных" людей. Я посчитал себя больше с журналом не связанным.