Золотой скорпион - Татьяна Ярославская

Митька никак не хотел верить своему горю. Он перерыл землю вокруг бетонной опоры теплотрассы на метр вокруг. Он переломал все ногти и изодрал в кровь пальцы. Нашел старый целлофан, в который два года назад завернул свое сокровище. Сверток был почти не тронут, перевязан все той же веревкой и лишь надорван, но пуст. Митька нашел даже обрывки коробки, которая размокла еще той зимой, после которой он и перепрятал свое сокровище понадежнее, чтоб не заглядывать в тайник до самого побега. А его разорили, драгоценность украли. Украли!

У Митьки нет больше надежды. Он не сможет продать золотую вещицу и не доберется на вырученные деньги до мамы. Никогда! У него нет теперь даже тех денег, которые он украл у паршивого докторишки. Зачем, ну зачем он отдал их Марии Владимировне?! Их хватило бы хоть на первое время, на билет из этого города… Куда? Куда он поедет? Куда бежать ему отсюда? Да хоть куда-нибудь, главное – начать искать! Кончились бы эти деньги, он украл бы еще, но добрался бы, нашел бы!..

Он рыдал и бил в разрытую землю кулаками, размазывал слезы вместе с землей по лицу и думать не хотел о том, как его учили стойко сносить и боль, и страдания, как говорили о том, что на все воля Аллаха, и он вершит твою судьбу по этой своей воле. У Митьки Гуцуева было собственное видение своей судьбы и своя воля для достижения цели. И даже слезы отчаянья не значили, что воля эта сломлена.

– Смотрите, какое качество изображения! – забавлялся Костя Песковский. – А звук! А? Дыхание слышно, не то что голос.

– Не пойму я, зачем все это теперь нужно? – проворчал Зайцев. – Все равно Садовскому недолго сидеть в этом кабинете. Совершенно ни к чему было устанавливать такую систему слежения.

– Не скажите, Анатолий Иванович, – возразил Шарип Зареев. – Система окупится. Мы успеем увидеть, кто все еще остается на стороне Садовского, и к выборам этих людей перевербуем.

– А по-моему, нечего и напрягаться, – махнул рукой Костя. – Даже если выборы будут завтра, шансов у старого дуба нет.

Зайцев усмехнулся, да, мол, шансов нет… Сам он так не думал. Не обольщался. Шансы у Садовского были. И именно потому, что он был совсем слаб как ректор. Парадокс, но парадокс вполне объяснимый. Далеко не все хотят, чтобы к власти в университете пришел сильный человек и жесткий руководитель, каким считал себя Зайцев. Так же, как Садовский с Давыдовым, он собирался выжать из вуза максимум благ лично для себя и, может быть, для своих близких соратников. Но путь и способ, которыми он это сделает, будут иными.

Он не собирался рубить сук, на котором будет сидеть, и разваливать учебный процесс, сдавая добрую половину аудиторий в аренду, глядя сквозь пальцы на взяточничество преподавателей и прогулы студентов. Зайцев собирался все забрать в железный кулак и давно уже договорился с департаментом образования и отделом высшей школы об увеличении штата и квоты приема студентов и аспирантов. Намеревался выбить всех арендаторов из университета, вновь открыть загнувшиеся при Садовском факультеты: математику, физику, биологию.

Какого черта ректор решил, что менеджмент, логистика и право важнее, нужнее и перспективнее в современном обществе? Какое он вообще имел право что-то такое решать? И ведь ставит себе в первоочередную заслугу то, что «осовременил» учебное заведение. Весь преподавательский состав закрытых факультетов с руками оторвали другие вузы и научные институты, а на вновь открытые специальности из других вузов сильные преподаватели не больно-то разбежались. Собралась всевозможная шваль: не ужившиеся где-то скандалисты, сокращенцы, неоперившаяся и неостепенившаяся молодежь. Все они хорошо умели делать только две вещи: слушать дифирамбы, которые пел им Садовский, обещавший новые корпуса и невероятные перспективы, ну и, конечно, брать деньги со студентов, абитуриентов, аспирантов.

Вот эта-то шваль ни за что не проголосует за нового ректора, который не даст им мирно квакать в своем болоте. Для них самое главное – ничего не трогать и ничего не ворошить в теплой застоявшейся тине.

Надо срочно, как можно скорее возвращать к жизни математику, физику… Особенно физический факультет. Пока еще все лабораторное оборудование сдано в аренду целиком и не растащено по частям, Зайцев проверял, оно еще цело. И сразу искать инвесторов, чтобы достроить хоть какие-то корпуса, чтоб зацепиться, втиснуться, влезть, чтоб хоть как-нибудь попасть в модные проекты нанотехнологий и технопарков, доказать – мы можем готовить кадры в области новейших технологий ничуть не хуже, а может, даже и лучше остальных. Эту идею возрождения прежней мощи Анатолий Иванович Зайцев считал своим главным козырем на выборах.

– Виктор Николаевич, – вдруг врезался в его размышления женский голос, – и забыла вам сказать при прошлой встрече: надо непременно заявить о намерении вновь открыть факультеты прикладной физики и математики. Обратитесь в департамент, уверена, они вас поддержат. Я слышала, сейчас как раз выбирается база для подготовки специалистов по нанотехнологиям и микроэлектронике. Если бы вам удалось это дело пробить, это был бы убойный козырь.

Зайцев даже не услышал, что отвечал Садовский, он задохнулся, впившись глазами в лицо женщины на экране монитора. Как? Откуда? Почему!? Он, Зайцев, слышит то, о чем говорят в кабинете ректора, но женщина в этом самом кабинете слышит гораздо больше. Кажется, она слышит, о чем думает в своем кабинете Зайцев!

– Это… Эта… – тыкал он пальцем в экран.

– Это Рокотова, – подтвердил Шарип, склонившись к его плечу.

– Черт возьми! Ведь он с ее подачи меня опередит! Надежда только на то, что у Садовского не хватит ума ее послушать.

– Нет, Виктор Николаевич, – снова заговорила Рокотова, – это должно быть не пустым обещанием. Вам действительно нужно открывать факультеты. На том, что у вас есть сейчас, особенно на экономике и юрфаке, вы долго не протянете. Знаете, сколько безработных юристов и экономистов состоят на учете в службе занятости? И, вы уж извините за неприятные слова, но, когда молодого специалиста берут на работу, диплом вашего вуза котируется много ниже, чем остальных. Я сама посмотрела на состояние вашего учебного процесса и крепко задумалась: не перевести ли отсюда сына в Демидовский университет.

– Знаешь, Маша, – вздохнул Садовский, – я тебе первый посоветую – переводи. Никаких знаний он тут не получит.

– И вы так просто об этом говорите? – изумилась Рокотова. – Но вы же здесь хозяин! Должно же у вас быть хоть какое-то чувство собственного достоинства. Нельзя до такой степени опускать руки, вы же собрались бороться. Или передумали?

Зайцеву показалось, что она задала последний вопрос с надеждой в голосе. Кажется, ей совсем не хочется помогать Садовскому. Ректор покачал головой:

– Нет, не передумал.

– Все, – подвела черту его гостья, – тогда соберитесь, слушайтесь меня и в понедельник готовьтесь: у вас будет Каримов. И вице-губернатор. А завтра поедем в департамент.

Она вышла из кабинета, и смотреть больше было не на что: Садовский сидел неподвижно, подперев руками щеки и закрыв усталые глаза.

Зайцев тяжело поднялся из-за стола.

– Я недооценил противника, – глухо сказал он, потирая ладонью грудь.

– Да полно вам, – возразил Костя, – вы посмотрите на него. Это же не человек, а развалина. Вам вообще не придется с ним бороться.

– Вот именно. Мне придется бороться не с ним, а с ней. Вот ее я и недооценил. Может статься, эта баба мне не по зубам. Шарип, скажи Лере, пусть накапает мне тридцать капель корвалола. Хотя нет, пусть рюмку коньяка принесет.

Глава 22

– Кузя…

– Мам, извини, у меня тут проблемы, я перезвоню.

Гудки.

Маша снова набрала номер. Кузя долго не отвечал, но звонок не сбросил.

– Да, мам…

– Кузя, твои деньги у меня.

– Какие деньги? – удивился парень.

– Деньги, которые у тебя Митя Гуцуев украл.

– Черт! Он у меня еще и деньги спер! – взвизгнул парень.

– А что еще он спер?

– Да он сам смылся! Представляешь? Из изолятора. Я-то ему поверил, нюни распустил, помог изобразить высокую температуру, чтоб его в лагерь не взяли…

– Вот это ты зря, – оборвала его Рокотова. – Ты взял на себя ответственность за человека, которого совсем не знаешь. Само собой, он не просто так остался. Наверняка решил снова сбежать. А ты окажешься виноват.

– Мам, ну и что же теперь делать!? – взвыл Кузя.

Вот этот запоздалый вопрос уже бесил Машу. Вляпываться в истории и беды Кузя всегда умудрялся сам и гордился своей смелостью, решительностью и предприимчивостью. А когда жареный петух закономерно клевал ему в задницу, он возмущенно взвизгивал: ну и что теперь делать!? И складывал лапки, дожидаясь, когда Маша или Тимка или еще кто-нибудь вытащат его из проблем.

– Твой беглец около десяти болтался на стройке возле университета, – проворчала она. – Отдал мне украденные у тебя деньги и убежал. Не исключено, что проторчит там весь день и вернется к вечеру в детдом. Без рубля в кармане он вряд ли тронется в бега. Если придет, бери его за шкирку, сажай под замок и скажи директрисе, чтоб срочно отправляла его в лагерь, понял?