Правила весны - Пётр Капица

— В чижика играете? Разве и на работе можно? Шабаш не прооалуйте, а то поздно домой будет.

— Ай-я-яй! Что ж это у вас инструмент в крови или вареньем выпачкали?

Приносят из старого лома исковерканные бронзовые статуэтки, битые колокольчики, ломанные кресты, подсвечники…

— Вот вам еще… Только, чтоб мастер не увидел. В угол поставит.

Мы так же тверды и молчаливы, как эта горка бронзового лома. Размериваем землю, разбиваем на квадраты, раскладываем подмодельные доски.

Завтра утром мы начинаем.

Хрупов во всеоружии — блокнот, карандаш, секундомер.

— С музыкой что-ли часы? — протягивает руку чернорабочий «Мурза».

— Не мешай. У тебя от пива в голове музыка.

«Мурза» не отстает.

— Вы бы с кукушкой часы завели, те антиресней.

Хрупов не слушает.

— Подшипник будем формовать четверкой… Становись!

Без возражений, как бойцы, становимся у подмодельных досок.

— Первая четверка… Начи-най!

Проворный Тюляляй быстро укладывает модель, накрывает опокой… Засеял землю, затрамбовал и подвинул по салазкам доску к Киванову… Потребовалось на это две минуты.

Дальше в блокноте стояло:

Киванов — приглаживание и формовка верхней опоки — 4 м. 10 сек.

Гром — выемка модели — 2 м. 30 сек.

Тропкин — прорезал литники, накрыл опоку и замазал за 3 мин.

Всего 11 м. 40 сек.

Приблизительно на каждого выходит по три минуты. Хрупов запись ведет дальше:

— после первых двенадцати минут — каждые три минуты дают подшипник.

— каждый час 14 подшипников (9 минут перерыва).

Для равного распределения времени Тропкину прибавляется приглаживание формы, а Грому в случае чего небольшая починка.

Подготовка к работе по-новому отняла уйму времени. Вторая четверка к обеденному гудку успела отформовать только пару сложных клапанов.

Производственники хлопают Хрупова по плечу:

— Слабо состязуетесь!

— Эх, вы, фордовцы! Бить вас некому!

Мы не унываем. Толпимся у раковины, брызгаемся и сегодня уже смеемся. У нас уверенность, что к вечеру мы перевыполним норму одиночек.

К шабашу девять шеренг квадратных опок заняли весь угол мастерской и как голодные птенцы разинули прожорливые глотки литников.

— Поди, десять потов согнали, чтобы нагнать?

— Эй гляди, сосулька с носу капнет! Заработался, не чуешь! кричат соседи. Теперь мы имеем право огрызаться:

— Не гордитесь тем, что у вас песок сыплется, от него пыль в мастерской.

На следующий день опочные ряды строятся быстрей. Контрольная четверка, набив руку, формует подшипник в восемь минут. По две минуты на каждого. В 46 минут (14 мин. перерыв) 20 подшипников. Четверка, работающая на сложных клапанах, выставляет по пятку в час.

В цехе тревога.

— Вот шпана, собьют расценки!

— Нужно сказать, ведь сдуру…

Подозвали Хрупова.

— Вы что, ребятки, делаете?

— А мы вызвали…

— Вызвали, вызвали… А кто принимал вызов? Потом сами захнычете.

— Так вы же смеялись, продолжайте, смейтесь, нам не обидно.

— А мы вот чем посмеемся.

Глухов поднес к носу Хрупова громадный, похожий на чайник, кулак:

— Скажи своей шатии, чтоб знали.

— Только за этим и звали?

Хрупов сжал зубы, быстро повернулся и запылил в свой угол. На Глухова обрушились:

— Для чего к парню пристал? С ним нужно по-хорошему… с подходцем нужно…

— Я с подходом и говорю: — коли срежут расценки, всем рожу растворожу.

Ворчит Глухов, набивая ногами опоку:

— Я им старой обиды не забуду.

Мы усердней двигаем опоки по самодельному конвейеру и подгоняем друг друга.

— Жми, ребята. Подшипники для паровозов нужны.

Неуклюжий немец, мастер Хеиц, долго следит за нашей работой… Сплевывает длинную слюну и, закурив сигарету, отчеканивает немецким акцентом:

— Хорош! Я вам буду присылать новые подмодельные доски.

Хлопает Хрупова по плечу.

— Зер гут!

Мы сияем и нагоняем темпы.

Мастер вызывает к себе нашего бригадира. Хрупов занят проверкой работы нового заказа. Иду я.

Конторка завалена грудами синих свертков чертежей и моделями. Хенц сидит в кожаном кресле. Перед ним лист заказов, на который сыпется пепел с угасшей сигареты.

— Вы видал заказ у Балаша? Пятьсот штук большой батареи для паротепления. Месяц срок. Хороший надо работник. Все лучшие заняты. Балаш очень медленно умеет работать.

Хенц не любит этой спешки. Об этом говорит раскрасневшееся лицо, обросшее бесцветной щетиной. Он сосет безжизненную сигарету.

— Я думал пробовать вас… Вы умно работает. Только молодой у вас люди.

Я молча чиркаю спичку и закуриваю. Хенц свирепо сосет свою сигарету… Просит спичку, но промокшая сигарета не принимает огня. Он сплевывает её и закуривает мою папиросу.

— Вы должен сказать свое слово.

— Мы возьмем. Завтра отольем пробные,

Хенц еще задумывается… Вынимает кружевной платок, И точно с потом смахивает свои сомнения.

— Да… Я поручай ее вам,

В цеху, как по радио, передача:

— «Сосуны» батареи формуют.

— Балаш, держись — конкуренция.

Балаш озабочен.

— Что выкидывает немецкая образина!.. Работу четвертого разряда ученикам дает. Надо посмотреть, как они запаривать ее будут.

Балаш маячит над нами и качает головой:

— Эх вы, ослята долгоухие. Надо же быть барашками, чтоб за такую работу взяться. У меня и то половина браку отливается.

— Попробуем, Балаш. С обеда приходи панихиду служить.

Он безнадежно машет рукой и уходит.

Сидит Балаш над опокой, а работа не клеится. Нужно примочить — он припыливает, не зашпилив форму, модель разбивает. Тошно смотреть Балашу на нас, а еще тошнее на стариков, что у третьего крана работают. Там Литкин свою бригаду «старых хрычей» в «фордовцев» превращает. Разбил на звенья, по четверке в звене и новые подмодельные доски потребовал.

Балаш пьет из бака подкисленную воду — не помогает.

— Что, Балаш, нездоровится?

— Да-а… чего-то в горле… желудок Немного.

Он разбивает ногой начатую формовку и идет к нам.

— Ослята… Хотите, помогу для первого раза.

— Ну-ка… разве не так?

Балаш устанавливает модель, показывает, как лучше набивать форму, намечает место для литников и выпара.

— Вот так и зашпаривайте.

Потом еще несколько раз подходит, кое-где поправляет… Ползает на коленях, плюет на карасик и подмазывает землю — форму ровняет.

Формы строятся как из-под штамповки.

В цехе удивляются:

— Что-то Балаш раздобрел. Такой скритяга и вдруг — нате.

Утром на нашу бригаду обрушился пушечный гром. Не гром, а хуже: шопот, разговорчики, ухмылочки на лицах производственников.

— Подкачали «сосуны». Хи-хи…

Разбираем вчерашнюю отливку, а на ней кресты мелом и надписи «брак», «недолив». Стыдимся смотреть в глаза Хен-цу. А тот изображает невозмутимость.

— Мала отдушина. Литник надо толще. Думать надо лучше.

Снова принимаемся за формовку…

Пришел старик Литкин. Подбадривает:

— Подыми, ребята, носы, чего там! Наше дело темное. Ко всему привыкать должны. Только подальше от Балаша. Хитрюга парень.

Литкин сел на опоку… Задымил трубкой.

— Я, ребятки, к вам за делом. Тогда вот над вами посмеялись. Все-таки поговорил я с нашими. Как видите, тоже обригадились. Дело серьезное и интересное. От вас кое-что перенимаем, а вы может от нас что… Так и пойдет… Тут дружней надо. Вечером поговорить собираемся. От шишельников тоже придет. Выберите кого-нибудь. Я уж и в комиссию об этом заявил…

Зашел и Балаш:

— Неудача, говорите, получилась? Ну, что ж, беда поправимая. Перелить — и делов-то всего… Э, да что ж вы литники-то по-иному заправляете? Так совсем запоретесь. Дай гладилку, подправить надо.

Протянул было руку, но Хрупов, нагнувшись, хмуро сказал:

— Вали к своей опоке… Обойдемся без помощи.

После работы, когда все мыли руки, подошел к Хрупову

Балаш:

— Поговорить надо с тобой.

— О чем?

— О деле.

— Говори… Я слушаю…

— Разговор длинный… Зайдем ко мне…

— Я занят, сегодня у нас последняя лыжная вылазка.

— Лыжи обождут… И гордиться нечего. Чуждаться старшего товарища негоже. Зайдем-ка! Дело общее..

Пришлось итти.

Мы укладываемся спать. Юрка возвратился со слета «легкой кавалерии». У него возмущенная физиономия и злые, как горячие угли, глаза. Он стоит передо мной и не может сказать слова. Сует свою тетрадку.

ФЕВРАЛЬ, 16

«Бригада литейщиков крепка и упорна, как их отливки. Бригадира вырастили на все сто. Бригадир из бригадиров. Каждый шаг — победа. Орден бы ребятам закатить за такое упрямство. Далеко пойдут».