Правила весны - Пётр Капица

Другой в нетерпении.

— Дай мне покататься.

Меняются местами. Уже второй наездник со свистом разъезжает взад и вперед.

Вдруг влетает мастер:

— Вы что, сукины дети… в бога, душу, в профсоюз… делаете?!

Наездник неловко спрыгивает. Спецовка цепляется за хваткий выступ… Руки станка тащат его цепляющегося и орущего на весь цех.

Мастер останавливает ход. Отпускает добавочную порцию мата и гонит наездников из мастерской.

— Прислали сопляков. Себя и других подведут. Без своего начальства не приходите.

Столяры поставлены на ремонт старых вагонов.

Две девчонки мучаются над непослушной дверью, которая уперлась и никак не хочет слезать с петель. Они в отчаянии отдают последние силы… Р-раз… Коварная и тяжелая дверь вздумала подпрыгнуть на петлях и обрушиться всей своей персоной на них.

С разбитыми лбами горе-работниц уводят в амбулаторию.

В литейной болтаемся без работы.

Производственных моделей не дают — «испортите». На старых работать не хочется — набьешь форму, опять разбивай. Вроде «перпетуум-мобиле».

Бродим по мастерским, глазеем на заливку. Отливается большая труба. Ходырь подходит вплотную и жадно глядит на клокочущую струю в литнике.

Большая опока дымится, исходит паром. Металл гудит в ее утробе, бьется о стенки. Неожиданно жидкая лава находит узкую, плохо замазанную земляную щель… С треском вырывается огненной струйкой и яростно набрасывается на сапоги Ходыря.

Тот через голову сальто… Падает, дико вереща, вскакивает и бухается в лоханку с разведенной белюгой. От лоханки белые мотыльки брызг.

Сапоги Ходыря изрешечены. Ноги в волдырях. В минуту заработан больничный лист.

Сосунам совсем не доверяют. Сосун — последнее слово в мастерских. Нас боятся мастера. За нами слежка — «вдруг чего набедокурят». К станкам, к машинам ближе чем на три шага не подходи.

Хочется встать на водокачку, взмахнуть как мулла руками, и мощно закричать:

— Что ж вы в бога… боитесь нас. Дайте привыкнуть к таким масштабам, так мы, сосуны, вам покажем.

Нет рупора. Нет голоса, да и никто слушать не будет.

— Ребята, надо делегацией к НШУ сходить. Он, видно, ничего не знает, или знает, да не то.

Сотков скептически корчит рот:

— Волынка… Ваше дело шуметь без толку… Трепаться… Подумаешь, что деловые… Большинство будет против делегации. Скоро мы заслушаем на бюро отчет экономработника… Мы сумеем вынести ряд предложений.

— Бюро через месяц. Комиссии да подкомиссии на два месяца, на проработку предложений месяц. Глядишь — к выпуску и дело кончите, К чорту! Мы без твоего большинства обойдемся. Вашей кучке может быть обидно, что дело опять «гарбузия» затевает, так она без вас и кончит… Итак, до новых лучших встреч…

В «гарбузии» собрались «бунтовщики». Нас уже небольшая армия: в списке восемнадцать человек: десять третьего д-ников, пять человек второго года и три первого… Начали речью Бахниной:

— Ребята, мы слишком шумны и в то же время мертвы. Мы плохо ощущаем новое время. Вместо коллектива — каждый старается жить в одиночку. Старики ждут, что молодежь покажет им новую жизнь, а мы стараемся итти по проторенным дорожкам. У нас старые педагоги с допотопными привычками и навыками. Они, может, и стараются дать хоть что-нибудь новое, но старое осаживает, им трудно вырваться из него.

— А мы в это время разводим в классах бузу, плывем по течению. Правда, бузотерить и трепаться весело, приятно, но не забывайте, что большинство из нас комсомольцы… Нашему поколению самое почетное задание: — строить социализм… В стране небывалое напряжение… Многие отдают все, что у них есть, отдают себя. Пассивничать в такое время преступно.

— Ведь стыдно перед отцами, которые из-за нашего будущего отдали столько крови. Мы же не плохие ребята. Мы может сделать многое. Нам нужно действовать сплоченным коллективом. Нужно войти в цеха и классы серьезными хозяевами. Для веселья мы найдем другое время. Неправда ли, ребята?

Слова Бахниной взбудоражили. Каждый выступающий старается быть серьезнее обычного.

Кончили боевой резолюцией:

Первое: с сегодняшнего дня считаем себя ударной группой. Каждый обязуется вести беспощадную борьбу со старыми привычками, с несерьезным отношением к учебе и работе в мастерских. Каждый обязуется подготовить и закалить себя к выходу в боевую жизнь строительства.

Второе: послать к НШУ с наказом Грома, Бахнину, Шумову и Иванова. Требовать выполнения наказа.

— Резолюция принята — теперь, ребята, в кино. Шмот купил билеты из фонда «гарбузии». Желающие увеличить фонд сдавайте монету Чеби.

Чеби принимает несколько рублевок.

— До начала еще полчаса. Сейчас для зарядки джаз-банд. Берите, что кому подвернется. Толька дирижер.

«Гарбузия» заводит свою «Карманьолу» с притопыванием, хлопками, пением и тишиной, разбитой на такты.

Остальные примыкают, поддерживают.

На удивление общежитийцам из «гарбузии» шумно выкатывается восемьнадцатиголовая армия киношников.

Кино.

Нина не садится рядом. Девчата пятеркой — это буза, надо разбить. Меняюсь местом со Шмотом. Сижу рядом с Бахниной. Нина заглядывает. В глазах огоньки нето смеха, нето презрения. Она пересаживается к Юрке и Чеби. Те от удовольствия ерзают на стульях и как пулеметы перебивают болтовней друг друга.

Бахнина поворачивается:

— О… ты рядом. Я вот говорю ребятам, что не мешало бы нашей группкой слетать на лыжах в яхт-клуб. Мы ведь с тобой умеем устраивать места.

— Да. Навык есть.

— А знаешь, Нинка как будто бузу заводит. Молчит, а понять можно. Давай нарочно из кино пойдем вместе. Мы ведь с тобой приятели.

Стучим в дверь с надписью — «начальник школы ученичества». Нам отвечает эхо пустых коробок.

НШУ со сбитой копной волос цвета «не пойми — разбери», натянув зеленый телефонный шнур, кричит в трубку:

— Тогда с опозданием… Да, да… Приеду обязательно.

Повешенная трубка еще хрюкает.

НШУ нас не замечает. Он разинул пасть портфеля и смотрит в его внутренности, как звездочет на вселенную. Не обнаружив какой-то канцелярской «звезды», роется в стопке хрустящих листков.

Мы треугольником надвигаемся на стол.

— Ко мне?.. Выкладывайте… Тороплюсь.

Глаза его заблудились в бумажках, из которых он складывает на столе пирамиды.

Садимся и молчим.

— Так. Я слушаю.

— Нам надо, чтобы вы не торопились.

Он удивлен, отбрасывает опустившийся на глаза жгут волос.

— Мы те, кого в мастерских называют сосунами, те, которых может быть на днях выгонят из завода опять в фабзавуч.

— Так, так… Я кое-что слыхал. Что там у вас?

— Вы слушайте внимательней. Мы не можем так говорить.

В словах настойчивость. НШУ улыбается, кладет перед собой белый листок и подымает карандаш.

— Слушаю внимательно.

— Мы учились два года, идет третий. На производстве смотрят на нас, как на новичков. Не подпускают к станкам. Были у нас ошибки, частью из-за бузливости, а больше всего потому, что мы не так как нужно подготовлены, не организованы, слоняемся без дела по цехам. Калечимся, потому что с нами нет ни мастеров, ни инструкторов. Для самостоятельности фабзавуч нас не подготовил. Производственники к нам относятся с недоверием, а может быть и враждебно.

— Так, так… Дальше… дальше…

— Дальше. Мы бунтуем… Бунтовщики выделяют к вам вот эту делегацию. Делегацию от перерождающихся, выпеченных в фабзавуче «бурсаков». Нам предложено требовать, чтобы из нас настоящих и будущих выпекали хороших строителей родины и пролетариата. А то в классах и мастерских..

В этом месте наша чинная речь разбивается на отрывочные реплики каждого.

Рассказываем о классах, мастерских и о самих себе.

НШУ на своем лице меняет цвета, как сигнальный фонарь — на белый, зеленый и красный, и щепит линейку на деревянные нитки.

— Точка. Это хорошо, что вы так разволновались и пришли. В своей горячке, конечно, много преувеличиваете… Теперь моя очередь ругаться. Вы — комсомольцы? Комсомольцы. Что вы сделали, чтобы этого не было? У нас 70 % комсомольцев. Чем они отличаются от остальных?

— Подождите… Когда дело идет о нашем коллективе, мы вам как партийцу, не скрывая, можем сказать. Да вы обязаны были знать и сами… Мы разношерстные, съехались сюда со всей линии — из будок, детских домов, сторожек, казарм… Нам сразу же в коллективе вторкнули анкеты — «Заполняйте, ребятки». Заполнили. Потом, ничего не объяснив, гуртом принимали. Отсюда все последствия. Некоторые до сих пор не понимают, почему все-таки они в комсомоле.

— Хорошо. Но не все же у вас такие. Жду помощи от актива, а он в сторону от администрации, повидимому, самостоятельность сохраняет.