Пой вместе с ветром - Мэган Линдхольм

– Я тебе кружку чая горячего хотел отнести, вот и все.

Вандиен проговорил это совсем тихо, опустив руки и всем своим видом изображая оскорбленную невинность. Но Ки была стреляным воробьем.

– Какая трогательная забота, – сказала она ядовито.

Вандиен сорвался с места и устремился мимо нее. Приостановившись, он швырнул Ки свернутое оленье одеяло. Ки едва успела подхватить его. Тяжелые шкуры мягко стукнули ее в грудь. Похоже, он как следует разозлился.

– Все пытаюсь порядочного человека из себя изобразить, – буркнул он. – А зачем?

Подойдя к догоравшему костру, он принялся затаптывать его куда энергичней, чем требовалось. Ки осмотрелась. Оказывается, он успел упаковать оставленные ею пожитки, причем большую часть, конечно, неправильно. Ки взяла одеяло под мышку и, вернувшись в кабинку, положила его на постель. Вновь выйдя наружу, она села на сиденье и взяла кружку с чаем. Чай был тепловатый – успел уже остыть на утреннем холоде. Ки задумчиво отхлебнула, потом, глядя в кружку, спросила:

– Ты ел что-нибудь?

Вандиен, еще топтавший угли, поднял голову.

– Как-то не подумал, – ответил он несколько чопорно. – Отвык, знаешь ли, за последнее время от регулярной еды… – Посмотрел на небо и добавил:

– Солнце всходит.

– Что ж, значит, поедим на ходу, – деловито бросила Ки. Спрыгнув с сиденья, она спрятала кружку, потом поманила коней. Тяжеловозы оглянулись, и Сигурд недовольно зафыркал, но оба подошли и заняли привычные места. Ки принялась за дело, затягивая отвердевшие от холода ремни, отогревая в ладонях промерзшие металлические пряжки и лишь потом прикасаясь ими к конским бокам. Вандиен стоял поблизости, наблюдая за ее работой. Он попытался было помочь, но Сигурд топнул копытом, и Вандиен поспешно попятился.

Потом Ки вскарабкалась на сиденье и разобрала вожжи. Вандиен все еще стоял на прихваченной морозцем земле рядом с фургоном, снизу вверх глядя на Ки карими собачьими глазами. Кудрявые волосы свисали ему на лоб, холодный ветер ворошил отросшие пряди. Худой, гибкий парень, физически превосходивший ее совсем ненамного…

Ки испытала странное чувство. Такому, как он, не было и не могло быть места в ее внутреннем мире. Быть может, со временем она и привыкла бы к его насмешливому нраву, к его повадкам человека, не пытающегося что-то из себя изобразить. Могла бы привыкнуть. Но не станет. Да, она отвезет его за перевал, как и обещала вчера. Но не более того. Не более. Хватит с нее. Она больше никому не позволит вмешаться в свою жизнь и не допустит, чтобы от нее кто-то зависел. Он говорит, что знает дорогу; если это действительно так, пусть указывает путь и этим расплачивается за проезд…

Ки не спеша передвинулась на широком дощатом сиденье, жестом пригласила к себе Вандиена и, не успел он как следует усесться, отпустила тормоз. Деревянные колеса дрогнули, с треском обламывая примерзшую за ночь траву. Скрипя и покачиваясь, фургон двинулся в путь.

Ки растворила дверцу кабинки у себя за спиной.

– Там, в стенном шкафу под окошком, еда. Яблоки, сыр и, по-моему, ломоть соленой рыбы.

Вандиен полез внутрь за съестным. Он ни к чему не притронулся, только к шкафчику, который указала ему Ки. Потом выбрался наружу и положил еду на сиденье между ними. Ки обождала некоторое время, следя за конями и дорогой, потом нетерпеливо обернулась к нему.

– У меня ножа нет, – напомнил ей Вандиен.

Колеса скрипели, фургон плавно покачивался. Не сводя глаз с дороги, Ки извлекла из ножен короткий нож и протянула его Вандиену. Немного погодя он передал ей кусочек сыра на пластинке вяленой рыбы. Они ели медленно, не спеша. Сморщенных яблок оказалось недостаточно, чтобы истребить во рту соленый привкус рыбы; Ки сунула руку за спину, вытащила бурдючок, отхлебнула кислого вина и сунула мех Вандиену. Он отпил так же скупо, как и она, и вернул бурдючок. Ки повесила его на место и захлопнула дверцу. Вандиен прислонился к дверце спиной и вытянул ноги.

– Я до того привык ходить пешком, – сказал он, – что успел уже позабыть, до чего приятно ездить… Жаль только, рано или поздно мы доберемся до глубоких снегов, которые, как ты сама убедишься, для фургона непроходимы. Ты повернешь назад… как и все они…

– Я переправлюсь на ту сторону, – спокойно ответила Ки. – И со мной – мой фургон.

Вандиен только хмыкнул: казалось, самоуверенность Ки его забавляла. Ки не снизошла до ответа.

Между тем большак упорно лез вверх, петляя и прячась то за ельниками, то в чахлых зарослях ольхи, топорщившихся под прикрытием скал. Дорога тщательно обходила громоздкие голые валуны и холмистые неровности склона, причем нередко кружным путем и всегда с той стороны, что была дальше от перевала, хотя этот путь часто оказывался длиннее. Ки с молчаливым изумлением спрашивала себя, кому могло прийти в голову прокладывать горную дорогу таким кружным путем. Это, конечно, облегчало жизнь лошадям, тащившим вверх груженый фургон, но большая часть дорожных кренделей оставалась совершенно необъяснимой. В свое время Ки приходилось ездить по речным руслам и пересекать хребты вовсе без дорог, выбирая распадок пониже. Этот же большак, казалось, таился, крадучись пробираясь по склону. Местами он вообще пропадал, и тогда колеса рокотали по голому камню в пятнах лишайника и мха. Не было видно ни птиц, ни зверей, лишь местами посреди скальной растительности копошились какие-то довольно крупные насекомые. Они поедали серо-зеленые лишайники и сами походили на них цветом. Насекомые смешно трепыхались, уползая из-под копыт. В иных местах они сидели плотными роями, скрывая дорогу.

Был момент, когда Ки готова была уже решить, что сбилась с пути. Но в это самое время Вандиен вытянул тощую руку, указывая куда-то между хилой рощицей и серой скалой:

– Смотри! Вот они, Сестры! Здесь первое место, откуда их уже видно!

Ки посмотрела туда, куда указывала его вытянутая рука. Она полагала, что Сестры были двумя величайшими горами хребта или, по крайней мере, двумя пиками, между которыми им предстояло проехать. Ничего подобного. Склон горы искрился снежной белизной. Дорога пересекала этот склон и скрывалась из глаз, огибая гору. Ки сразу сообразила, что по одну сторону фургона будет зиять страшенный обрыв, а по другую – вздыматься отвесный утес. То и другое издали казалось двумя гладкими белыми стенами. И там, где утесы наверху и внизу были всего обрывистей и круче, высились Сестры. Ки вмиг поняла, что вдохновляло художника, нарисовавшего вывеску для гостиницы.

Издали они казались довольно странной черной скалой, нарушавшей однообразие серого камня, образовавшего окрестные склоны. Они выделялись двумя темными силуэтами, совершенно лишенными снега. И они удивительно напоминали симметричный, стилизованный силуэт двух человеческих женщин с длинными распущенными волосами. Два царственно-прекрасных лица смотрели друг на друга, чуть касаясь носами и губами. Две сестры, приветствующие одна другую.