Пой вместе с ветром - Мэган Линдхольм

– Я несу вам горькую весть… – прошептал Руфус у ее правого локтя.

Ки вздрогнула от неожиданности и уставилась на него. Что еще за весть еще горше той, которую она?.. Но Руфус знай кивал головой, ободряюще похлопывая по столу ладонью, и до Ки наконец дошло: он просто подсказывал ей необходимые слова. Она кашлянула.

– Я несу вам горькую весть… – произнесла она громко. И опять замолчала, лихорадочно соображая, как произнести свою повесть перед всем этим народом – от старца, ощупывавшего тряскими пальцами край стола, до крохотной девчушки, едва достававшей до того же края. Какие найти слова, чтобы поняли все?..

Молчание, однако, не затянулось.

– Какую же весть ты принесла нам, сестра? – спросили хором сто голосов.

Ки набрала полную грудь воздуху…

– «Трое из вас никогда уже не вернутся, – прошипел рядом Руфус. – Выпьем же во имя нашей печали…»

Ки метнула на Ларса убийственный взгляд. Вне всякого сомнения, предполагалось, что он научит ее всему этому по дороге сюда. Ларс с виноватым видом покачал головой. Руфус нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

– Трое из вас никогда уже не вернутся, – провозгласила Ки нараспев. – Выпьем же во имя нашей печали…

– Трое из нас никогда уже не вернутся, – откликнулся хор. – Мы пьем во имя нашей печали.

Ки оглянулась на Руфуса, ожидая дальнейших указаний. Но Руфус молчал, плотно сжав губы. Можешь злиться, сколько влезет, раздраженно подумала Ки. Я тут, между прочим, ради вас сижу, а не ради своего удовольствия. Так что давай помогай, если хочешь, чтобы я все правильно сделала!

Тут Ки уловила едва заметное указующее движение его пальца и впервые обратила внимание на странную деталь в сервировке стола. За ее тарелкой аккуратным рядком стояло семь крохотных чашечек. Они были блестяще-серыми и без ручек. Ки взяла первую, поднесла ее к губам и увидела, что ее движение повторили все сидевшие за столом. Люди брали чашечки и одним глотком выпивали содержимое. Выпила и Ки; против ее ожиданий, жидкость не имела ничего общего с вином. Она была теплая, тягучая и почти безвкусная, лишь чуть-чуть отдавала запахом клевера. Ки поставила опорожненную чашечку на стол.

– «Свен, Ларс и Рисса – вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Выпьем же во имя нашей печали…» – снова шепотом подсказал ей Руфус, смирившийся со своей ролью. Что ж, тем лучше. Быстрее все кончится.

– Свен, Ларс и Рисса – вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Выпьем же во имя нашей печали… – ровным голосом повторила Ки. Ей не очень-то нравился этот спектакль, призванный изображать всеобщую скорбь. Но делать нечего, надо было продолжать.

– Свен, Ларс и Рисса – вот те, кто ушел от нас, чтобы более не вернуться. Мы пьем во имя нашей печали, – отозвался хор.

Вторая чашечка отправилась следом за первой, и Ки, поглядывая на Руфуса, стала ждать дальнейших подсказок.

– Давай дальше сама, – буркнул он, глядя в стол. – Расскажи, как это случилось. Не забывай про напиток, только смотри одну чашку прибереги для конца!

Ки снова испепелила Ларса взглядом, и юноша потупился. Ки между тем прикидывала, сумеет ли она убедить своей историей всех, как убедила его. Она пересчитала оставшиеся чашечки, соразмеряя рассказ.

– Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Выпьем же во имя нашей печали…

Произнося эти слова, Ки мысленно уповала только на то, что Киива не даст ей споткнуться. А вот что Ларсу она голову оторвет, так это уж точно.

– Все вместе они скакали на огромном вороном коне. Мы пьем во имя нашей печали, – повторил хор. Казалось, собравшиеся за длинным столом были довольны таким началом рассказа. Ки взяла третью чашечку, опорожнила ее и…

Комната вдруг поплыла у нее перед глазами, делаясь нереальной. Ки снова сидела на высоком сиденье своего фургона, и легкий ветерок развевал ее волосы. Она улыбалась, ощущая чье-то присутствие рядом. Чье-то успокаивающее тепло. Странное дело, Ки воспринимала его как нечто само собой разумеющееся и, заметив, особого внимания не обратила. Все шло так, как тому и следовало быть. Вот мимо нее галопом пронеслись на вороном жеребце Свен, Ларс и Рисса.

«Женщина-улитка, женщина-улитка!..» – задыхаясь и хохоча, весело прокричал Свен.

«Женщина-улитка, женщина-улитка!..» – подхватил тоненький, звонкий голосок Риссы. Малыш Ларс ничего не кричал только потому, что совсем обессилел от смеха и слишком старательно держался ручонками за отцовскую рубаху. Черная шерсть жеребца – звали его Рам – отливала на солнце синевой. Под атласной шкурой так и играли, перекатывались могучие мышцы. Маленькому Ларсу великовата была голубая рубашка; конь мчался вперед, и рубашонка пузырилась и хлопала…

Вот Свен придержал Рама и спросил:

«Покажем ей, как надо ездить на лошади?»

Дети завизжали от восторга, и Рам вихрем сорвался с места под возмущенное фырканье серых…

– Светлые волосы развевались у них за плечами, – выговорила Ки – та, что сидела за столом в доме. – Выпьем же во имя нашей печали…

Та Ки была где-то далеко-далеко. Она поднесла к губам чашечку с безвкусным напитком, а потом, выслушав невнятный многоголосый ответ, бросила ее. Настоящая Ки следила за тем, как летит прочь вороной жеребец, унося хохочущих Свена, Риссу и Ларса, подпрыгивающих на шелковистом крупе коня. Скрипел и покачивался под нею фургон. Мерно переставляли копыта серые тяжеловозы…

– За холмом скрылись те трое, за высоким холмом, – со вздохом сказала другая Ки. – Выпьем же во имя нашей печали…

Порыв ветра, шевельнул кроны деревьев. Тот, кто сидел рядом с Ки, следил за Рамом, исчезавшим по ту сторону холма. А над вершиной холма было синее небо, ясное синее небо. И вот скрылись, и ничего больше не видно…

– Я ехала следом за ними, ехала слишком медленно, – горевала другая Ки.

– Выпьем же во имя нашей печали!

Ветер ерошил придорожную траву, и трава печально шуршала. Но день был так ясен, и Ки беззаботно улыбалась ему…

Тот, кто сидел с нею рядом, вдруг внятно предупредил ее: хватит. Пора возвращаться. Остановись! Но Ки не послушалась. Еще не все сделано. Она не успокоится, пока не минует вершину и не посмотрит, что же там, за холмом. Ее охватило внезапное желание подхлестнуть неторопливых коней, пустить их рысью… тяжеловесным галопом… наверх, скорее наверх! Нет, она не сделала этого. Серые шагали себе и шагали под жизнерадостное поскрипывание фургона. Почему я сижу и улыбаюсь, думала Ки, почему я не вскакиваю на ноги, нахлестывая коней?.. Кто удерживает меня за руку, ведь я здесь одна?.. Неторопливо, неторопливо катится скрипучий фургон. Скорее, скорее, скорее же!.. Топ, топ, топ – неторопливые копыта по гулкой каменистой дороге…