Пой вместе с ветром - Мэган Линдхольм

– Если и лучше, то совсем ненамного, – сказал Вандиен. – И надо быть просто помешанным на торговле солью, чтобы в такое время года тащить ее через перевал Сестер!

Ну только что прямо не назвал меня лгуньей, подумала Ки.

– Стало быть, я и есть помешанная, – ответила она сухо. – По крайней мере, это помогает мне не опуститься до воровства.

– Ах! Как мучит меня совесть!.. – воскликнул он и шутовским движением схватился за сердце, ни дать ни взять пронзенное ударом рапиры. Потом отнял руку и расхохотался. Ки не выдержала и улыбнулась в ответ. Ну и мужик.

– Завтра начнутся снега, – сказала она, допивая чай. – Надо будет выехать пораньше.

Вандиен поднял кружку таким жестом, словно это был бокал вина на званом обеде.

– За ранний выезд, – провозгласил он таинственным голосом и опрокинул в рот остатки остывшего чая.

Ки не ответила на его тост. Застыв с кружкой в руке, она смотрела на Вандиена. Ей казалось, он словно перевернул в ее сознании некий камень, и жаба, сидящая неподалеку, подмигнула ей желтым глазом. Тепло, растекшееся было по телу, куда-то улетучилось. Взгляд Ки сделался пристальным. Что у него на уме?.. А что может быть на уме у мужчины, кроме как…

Но Вандиен, поставив кружку, сорвал пучок сухой травы и начисто вытер миску, а кружку вытряс над огнем. Он повертел посуду в руках, чтобы Ки видела, как он аккуратен, и снова поставил ее у огня. Потом потянулся, встал на четвереньки и уполз под фургон.

Недоумевая, Ки проследила за ним взглядом. Он по-собачьи свернулся клубком – и закрыл глаза…

Ки вычистила свои миску и кружку и поднялась на затекшие ноги, чтобы убрать посуду в ящик. Потом пригасила костер и обошла фургон, готовя его к ночлегу. Вернувшиеся кони стояли неподалеку. Ки подошла к ним и ласково почесала могучие серые шеи. И забралась в кабинку.

В этот раз она не стала зажигать свечу. Сквозь маленькое окошко проникало вполне достаточно звездного света и отблесков еще теплившихся углей костра. Ки посмотрела на свою постель. Простое дощатое возвышение было приподнято над полом, а внизу устроен вместительный ящик. Постель была достаточной ширины, чтобы два человека могли лечь, уютно прижавшись друг к другу. Не особенно роскошное ложе. Всего лишь мешок с чистой соломой, уложенный поверх досок. Еще у Ки было два тканых одеяла: одно приглушенного синего цвета, другое – золотисто-коричневое, и оба довольно потертые. А кроме того…

Перед отъездом из Сброда Ки поддалась минутному влечению и потратила часть Ризусова аванса на неоправданно роскошную покупку: меховое покрывало из пушистых шкур зимнего оленя. Ки знала – завернувшись в этот роскошный мех, можно было нагишом спать на снегу и чувствовать себя как в летнюю ночь у костра. То есть именно то, что требуется после зябкого дня.

Тут Ки подумала о мужчине в протертой до дыр рубахе, который, как бездомный зверь, дрожал и кашлял от холода внизу под фургоном. Ки медленно приподнялась на постели. Старые одеяла давно полиняли, пушистый ворс вытерся. Много воды утекло с того дня, когда их впервые расстелили на тюфяке из душистого сена в новеньком фургоне, еще пахнувшем свежим деревом и смолой. Когда они со Свеном вдвоем укрывались этими одеялами, что за нужда была им еще в каких-то мехах?.. Ки прижалась лицом к одеялам, и ей показалась, будто знакомая, широкая ладонь коснулась щеки…

Порывисто, почти зло Ки свернула теплые оленьи шкуры. Потом вылезла из кабинки обратно на сиденье. Перегнулась вниз и запустила одеялом в зябко дрожавшего Вандиена. Он изумленно оглянулся, но Ки не стала ждать, пока он сообразит ее поблагодарить. Она вернулась в кабинку, захлопнула узкую дверь и накинула крючок, которым вообще-то редко пользовалась.

Она не стала раздеваться. Сев на постель, она натянула на колени старые одеяла и принялась впотьмах распускать на ночь свои причесанные по-вдовьи волосы. Странные слова Вандиена снова явились ей на ум. Ки долго сидела в темноте и вспоминала, вспоминала…

…Путешествие в родные места Свена – местечко, называвшееся Брод Арфиста, – было долгим. Ки загодя известила родню мужа о своем прибытии и о том, что за новости она им везет. Она знала, что ее будут встречать. И все-таки, когда впереди показались обширные луга и яблоневые сады по сторонам знакомой дороги, мужество едва ей не изменило. Она ведь уже сообщила им о потере. Так почему бы ей тихонько не проехать мимо в ночи, никого не потревожив глухим топотом упряжки, взбивающей мохнатыми ногами коней маленькие фонтанчики пыли?.. Что вообще она может предложить этим людям? Как она станет их утешать? Или принимать их утешения?.. Ки устала, бесконечно устала. После гибели Свена все в ней было натянуто, словно побеги дерева-арфы, звенящие от малейшего ветерка. Все в душе отгорело: и горе, и гордость, и способность радоваться. Раньше она любила посмеяться и была куда как остра на язык. Куда все подевалось? И зачем, собственно, это нужно, если некого поддеть, некого рассмешить? Позабытые чувства отодвинулись в темноту, словно шумный некогда город, поглощенный морскими волнами…

Во всяком случае, так казалось самой Ки. Казалось до тех пор, пока она не нашла взглядом кривую старую яблоню – ту, у которой они когда-то встречались. Ки застыла на месте. Под яблоней стоял юноша, и волосы его казались бесцветными в свете вечернего солнца. Он был в крестьянской рубахе, почти достигавшей колен. Длинные волосы свободно лежали на плечах, как и подобает еще не просватанному парню. Вот он приветственно поднял руку, и у Ки разом пересохло во рту. Словно во сне, она остановила коней. Раздвигая высокие травы, Свен молча шел к ней через луг, шел той самой широкой, упругой походкой, которую она так хорошо знала. Ки не смела подать голос и тем самым разрушить волшебные чары. Какая разница, кто это, – пусть идет… идет к ней…

Он подходил все ближе, но сходство не исчезало. И он не таял в воздухе, как полагалось бы призраку. Ки даже слышала, как шуршала трава у него под ногами…

– Ки!

Ее сердце все-таки ухнуло в бездну. Юношеский тенор принадлежал Ларсу. Его младшему брату. Брату, так похожему на него…

Ки обессиленно привалилась к дверце кабинки. Ее сотрясала мучительная дрожь. Оба молчали, пока Ларс взбирался по колесу и устраивался рядом с ней на сиденье.

– Может, мне вожжи взять?.. – предложил он тихо.

Покачав головой, Ки шевельнула вожжами, и кони снова зашагали вперед. Ки никак не могла найти слова, которые следовало бы произнести, а в сердце снова расстилалась пустыня. Придется Ларсу познать боль, и ничего тут не поделаешь. Сама Ки жила с этой болью уже несколько месяцев, но так и не выучилась ее унимать.