Фарсаны - Семен Слепынин

— Эо, Тонри! — воскликнул он с таким видом, как будто видел меня сегодня впервые. И с деланным удивлением спросил: — Ты почему один?

Обратившись к Аэнне, он шутливо-торжественным тоном сказал:

— Да будет тебе известно, Аэнна, это Тонри-Ро — начальник нашей экспедиции, первый разведчик Вселенной, первооткрыватель звездных миров.

— Можно не представлять, — рассмеялась она и в тон Сэнди-Ски шутливо продолжила: — Астронавты настолько популярны сейчас, что их все знают. Это не то что мы, историки, археологи и люди прочих незаметных, сереньких профессий, все более оттираемых в неизвестность воинственным племенем астронавтов.

В присутствии друга я чувствовал себя легко и свободно. Мы вошли в потрескивающий разрядами парк электродендронов и заняли в беседке свободный столик. Но тут Сэнди-Ски неожиданно вскочил:

— Черт побери! Я и забыл, что мне надо обязательно встретиться с Нанди-Наном. Извините меня.

И он ушел, оставив нас с Аэнной. Взглянув друг на друга, мы рассмеялись над неуклюжей хитростью Сэнди-Ски: он явно хотел оставить нас вдвоем.

Вверху, прямо над нами, с колючим треском вспыхнула молния электроразряда. В ее мгновенном, но ярком свете я впервые разглядел глаза Аэнны-Виан: темно-синие, как утренний океан, глубокие, как горные озера. Ее густые волосы, освещаемые сзади многочисленными крохотными молниями электроразрядов, казались усыпанными танцующей звездной пылью. Аэнна была до того неправдоподобно красива, что меня охватила непривычная робость. Наступило неловкое молчание. Первой нарушила его Аэнна.

— Как тебе понравилось выступление моего отца? — спросила она.

— Мне оно понравилось.

— Вот как! — Ее брови взметнулись, как крылья встревоженной птицы. — Не ожидала. Значит, ты хотел бы стать астронавтом-завоевателем?

На ее серьезном лице скользнула уже знакомая мне улыбка, печальная и слегка ироническая.

— Нет, не то, — смутился я. — Мне понравилась яркая поэтичность речи.

— Но все это форма выступления. Я согласна с тобой: речь его временами просто талантлива. Мой отец вообще, к сожалению, очень талантливый человек.

— Почему к сожалению?! — удивился я.

— Ну, об этом долго рассказывать. Моего отца по-настоящему мало кто знает, — медленно и с грустью проговорила она. Немного помолчав, она спросила:

— Как все-таки ты относишься к выступлению моего отца? Я имею в виду, конечно, содержание, а не форму.

— У меня к нему двойственное отношение.

— Двойственное? — снова удивилась она. — Какое может быть двойственное отношение к столь путаной, ошибочной философии.

— Согласен: в речи твоего отца много путаницы и ошибок, — заговорил я свободно, отделавшись, наконец, от смущения. — Но, с другой стороны, она привлекает своим бунтарским характером. В ней звучит проповедь бунта мыслящего духа против враждебных сил Космоса, стремление к построению цивилизации исполинской и вечной.

— Ого, ты начинаешь усваивать стиль речи моего отца, — рассмеялась Аэнна. Затем спросила: — И что же нужно делать? Неужели для этого необходима борьба во вселенском масштабе, завоевание населенных планет, грабежи научно-технических достижений и, чтобы не выродиться, господство жителей Зурганы над всеми мыслящими обитателями Космоса?

— Нет, конечно… — начал я.

Но в это время Аэнна воскликнула:

— А вот и твой кумир идет! Посмотри.

В парке появился Вир-Виан в сопровождении нескольких шеронов. Среди них я увидел высокого лысого старика, который громко кричал на Круге «хау».

— Ты подожди меня, — сказала Аэнна, вставая, — я на минуту подойду к отцу, спрошу, когда мы будем возвращаться домой.

Вернувшись, Аэнна весело заговорила:

— А знаешь, ты пользуешься у моего отца большим успехом. Он хочет поближе познакомиться с начальником первой межзвездной экспедиции. Он дал мне понять, что было бы неплохо, если бы я пригласила тебя в наш дом. А ведь мой отец — нелюдим.

Вир-Виан, оживленно беседуя с шеронами, остановился недалеко от нас. Шероны часто оборачивались и смотрели в нашу сторону. Один из них был до того стар, что его щеки обвисли и болтались, как салфетки.

— Пойдем отсюда в аллею гелиодендронов, — предложила Аэнна. — Друзья моего отца — не очень приятное зрелище.

В аллее гелиодендронов мы шли некоторое время молча, прислушиваясь к приятному гулу ночных насекомых, перелетающих с одного светящегося цветка на другой. На черном небе огненной росой сверкали звезды. Среди них выделялись ярким блеском Туанга — царица северного неба.

— Туанга! — задумчиво заговорила Аэнна. — Когда я смотрю на нее, мне кажется, что там, в немыслимой дали, живут на цветущей планете невыразимо прекрасные существа. Их разум сверкает подобно голубой звезде Туагне, словно вобравшей в себя весь свет мирового пространства. И никакие черные провалы Космоса не затмят этот блеск, никакие вселенские катаклизмы не сокрушат могучую цивилизацию, вставшую на путь вечного совершенствования и развития. Со временем и наша Зургана станет такой же. И тогда две прекрасные цивилизации, разделенные огромным расстоянием, найдут друг друга, сольются, чтобы стать еще могущественней и прекрасней, чтобы в неизмеримых глубинах Космоса искать себе подобных. И так без к онца. Разум Вселенной будет разгораться все ярче и ни когда не погаснет, не станет жалкой игрушкой в руках гигантских стихийных сил. Перед ним вечная борьба с природой, вечная и неутолимая жажда творчества и познания.

Смутившись, Аэнна усмехнулась и сказала:

— Вот видишь, я тоже начала выражаться патетически, как и мой отец. Но я иначе, чем он, представляю развитие мирового мыслящего духа. Конечно, разумные обитатели отдельных планет, достигнув определенного и даже сравнительно высокого уровня развития, все же, вероятно, гибнут в потоке всесокрушающих враждебных сил Космоса. И задача могучих цивилизаций не покорять их, не господствовать над ними, а помогать. Здесь я не согласна с моим отцом и его горячим единомышленником.

— С каким единомышленником? — спросил я. — Это с тем тощим и лысым шероном?

— Да нет же, я имею в виду тебя, — рассмеялась Аэнна. Но слова ее звучали скорее дружелюбно, чем насмешливо.

— Это же клевета, Аэнна, — возразил я. — Идея агрессии, этакого космического разбоя, у меня вызывает отвращение. К тому же я считаю, что величайшие достижения науки неотделимы от высшей гуманности. Покорение других планет, господство над ними вообще невозможны нигде и никогда. Само по себе освоение Космоса предполагает такой высокий уровень сознания, который исключает все это.