Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3) - Владимир Кашин

- Сейчас где работаете?

- Кооперативная торговля мясом.

- На пенсию не собираетесь?

- Да, уже скоро.

С Эрнстом Шефером подполковник разговаривал в кабинете Вегера. Все, о чем Коваль спрашивал мясника, было ему уже известно от начальника уголовного розыска, но он хотел услышать ответы Шефера непосредственно из первых уст, а главное - присмотреться к этому человеку. Разговор шел через переводчика, - стараясь выиграть время, Шефер делал вид, что иначе он не понял бы ничего, хотя Вегер предупредил Коваля: Шефер отлично владеет и русским, и украинским.

Маленький кабинет начальника розыска на втором этаже едва ли не весь заполнен был сидящим в нем тучным Шефером, поредевшие черные волосы которого были уже слегка тронуты сединой. Он не был похож на человека, убитого горем, хотя, впрочем, не казался и счастливым наследником, который из приличия всячески сдерживает радость и прячет блеск глаз, чтобы лицо его казалось скорбным.

- От своего шурина одно только горе имел, - говорил он. - Это был грабитель и садист, какого свет не видал. Он и меня все время грабил.

- И сестра не могла защитить?

- Сестра? - Шефер сморщил нос, видимо стараясь сориентироваться, как лучше ответить.

Коваль с интересом наблюдал за ним.

- С Катарин мы не очень дружили.

- С родной сестрой? Вас ведь у родителей и было-то всего двое.

- У нее был тяжелый характер.

- В чем это выражалось?

- Ну... - замялся Шефер. - Возможно, под влиянием своего мужа. Все-таки это моя сестра. О мертвых говорят только хорошее.

- Если речь не идет об убийстве. Сейчас нужно говорить и о живых, и о мертвых только правду.

- Катарин с детства любила брать себе все, что видела. Лучшую игрушку, самое большое и самое красивое яблоко, а если конфеты или орехи так полную горсть, так что даже удержать не могла и на пол сыпалось. Своего не упускала! Такой и выросла.

- Почему вы называете ее "Катарин", а не "Каталин"?

- Мама называла ее "Катарин". По-немецки "Катарин", а не "Каталин".

- Значит, вы не любили сестру?

Старый мясник пожал плечами:

- Я этого не сказал.

- Люди слышали, как вы ей угрожали.

- Я должен был судиться с нею за землю и часть дома, но пришли советские, и земля стала государственной.

- Расскажите подробнее.

- Участок, на котором Катарин поставила свой дом, принадлежал родителям. Но они с Карлом захватили всю землю. Я ничего не мог сделать. Вы же понимаете, с Карлом тягаться было все равно что в петлю лезть.

- Вы жаловались, что сестра не расплатилась с вами за работу. Вы ведь помогали ей строиться?

- Да, обещала и не заплатила.

- И вы боялись с ней и с шурином ссориться по той же причине?

Допрос Шефера проходил вяло. Коваль задавал вопросы, вроде бы касающиеся посторонних вещей, а на самом деле - по существу, и смотрел в окно, терпеливо ожидая, когда, инспектор уголовного розыска, симпатичный веснушчатый Габор, переведет вопрос и ответ. Пока еще не надеясь услышать от мясника что-нибудь важное, позволил себе вспоминать детали дела, словно просматривая страницу за страницей.

Его не покидало тревожное чувство: что делает сейчас убийца, если это не Эрнст Шефер, который сидит перед ним? Где он? За тысячи километров или рядом - протяни руку и возьми?..

Молодой лейтенант все время смотрел на Коваля, как на кинозвезду, ловя каждое движение и каждое слово знаменитого сыщика, и хотя не понимал, почему подполковник ведет себя так, а не иначе, напускал на себя глубокомысленный вид. Коваль же тем временем размышлял над тем, почему ни этому молодому офицеру, ни участковому инспектору Козаку до сих пор ничего не удалось разузнать.

Козак с ног сбился, рыская по Староминаевской и прилегающим улицам, расспрашивая жителей. Никто из соседей Иллеш не видел никаких пришлых людей, не слышал не только шума на улице, но даже и предсмертного крика Евы. И все это в небольшом городке, где люди, как правило, все знают друг о друге. Странно!

Что же касается Эрнста Шефера, который держится сейчас как нейтральный свидетель, то для него приготовлено нечто неожиданное. И как бы ни затягивал он признание, все равно молчанием ему не отделаться.

Заранее предчувствуя растерянность подозреваемого, Коваль спросил внезапно и строго:

- Где вы были в ночь на шестнадцатое?

От его пристального взгляда не ускользнуло, что у Шефера шевельнулись руки с грубым обручальным кольцом и черным агатовым перстнем на толстых и коротких, словно обрубленных, пальцах, вздрогнули полуопущенные веки. О, Шефер отлично понял его и без переводчика!

Пока инспектор Габор переводил вопрос, мясник овладел собой.

- Как - где? Дома. Я всегда ночую дома.

Лейтенант повторил эти слова. Шефер смотрел на Коваля не мигая.

- Кто может подтвердить?

- Капитан Вегер уже разговаривал с моей женой, она подтвердила.

- Больше никто?

Шефер пожал плечами: мол, а кто же еще может знать, где он ночует.

Всем своим видом старик разыгрывал человека, ни в чем не повинного и даже оскорбленного тем, что его допрашивают в то время, когда ему так тяжело: какой бы плохой ни была Катарин, а все-таки она его сестра. А бедные племянницы!..

Подполковник смотрел на него и думал: если вина Шефера не подтвердится, то через полгода мясник и его жена станут владельцами дома и всего имущества, на которое уже давно зарятся.

Дмитрию Ивановичу Ковалю, всю жизнь свою посвятившему установлению истины и восстановлению справедливости, было бы досадно, если бы Эрнст, который враждовал с сестрой, воспользовался ее добром. Но это было бы законно, потому что симпатий и антипатий закон во внимание не принимает. И коль скоро по закону Шеферы являются единственными наследниками дома и имущества Иллеш, - значит, это и есть справедливость. Но если это не игра своенравной судьбы, если Каталин и ее наследниц лишила жизни жилистая рука мясника, то смысл существования Коваля на данном отрезке его жизни и состоит в том, чтобы изобличить убийцу. Вот в этом-то и будет наивысшая Справедливость.

И подполковник внезапно спросил:

- Кто ваши соседи?

- Мои соседи?

- Ближайшие?

- Доктор Ивасюк и пенсионер Коповски. Участок мой граничит также с участком инженера лыжной фабрики Макогонова, но от дома моего это далековато.

- Ивасюк сейчас дома или в отъезде?

- Скоро месяц, как всей семьей уехали они в отпуск, к морю.

- А Коповски?

- Почти каждый день его вижу.

- В каких вы с ним отношениях?

Мясник на мгновенье задумался.

- В нормальных.

- Мимо чьих домов проходите, когда идете к Староминаевской?

Шефер пожал плечами, сморщил лоб, стараясь припомнить соседей в той последовательности, в какой он проходит мимо них. Коваль не требовал такого перечисления. Поэтому уточнил свой вопрос:

- Кто из них мог вас видеть на улице в ночь на шестнадцатое?

Шефер удивленно молчал.

- Послушайте, Шефер, давайте говорить откровенно - куда вы шли из дому в ту ночь?

Веки мясника остались спокойными. "Сюрприз" Коваля не оказался для него неожиданностью. О чем это свидетельствовало? О его вине? О том, что Шефер подготовил себя к ответу на такой вопрос? Или наоборот - о его невиновности, которая не боится никаких "ходов" сотрудника угрозыска.

- Нам известно, - медленно продолжал Коваль, - что в ночь на шестнадцатое, в двадцать три часа, вы ушли из дому и вернулись только под утро.

Шефер помолчал минутку, думая о чем-то своем, потом его грузная фигура выпрямилась, плечи поднялись, и он что-то резко бросил лейтенанту Габору. Тот перевел:

- Я уже сказал, что ночевал дома. У меня есть свидетель!

Ковалю не хотелось втягивать в разговор Коповски, он ведь обещал старику сберечь его инкогнито, но тут подумал, что без очной ставки не обойтись. Поведение Шефера было не в его пользу. Действительно, зачем скрывать, что поссорился с женой и - лишь бы ей насолить - бродил по ночным улицам? Но почему Агнесса умоляла: "Ты этого не сделаешь, Эрнст! Ты пожалеешь меня и детей!"? Видимо, речь шла о чем-то плохом, о каком-то темном деле, и жена пыталась его удержать.

Что же это могло быть среди ночи, как не хождение к сестре с небезопасным намерением? Иначе зачем и самому Шеферу, и Агнессе скрывать этот эпизод?

- Ваших детей шестнадцатого не было дома? - спросил Коваль, чтобы не делать в разговоре слишком больших пауз. Он знал, что и холостой сын Шефера, и его замужняя дочь, которая гостила у родителей, за два дня до этого уехали во Львов. И сын вернулся домой только двадцатого июля.

- Да. Не было. Вы это знаете, - спокойно ответил Шефер.

"У него крепкие нервы, - подумал подполковник, поворачиваясь всем корпусом к небольшому железному сейфу, стоявшему в углу, за его спиной. Показать ему перстень?"

Он открыл грубую дверцу сейфа и достал оттуда небольшой предмет в розовой промокашке из школьной тетради. Медленно развернув бумагу, положил на стол массивный серебряный перстень с большим, в форме полумесяца сапфиром, мерцавшим синеватым пламенем. Казалось, внутри этого прозрачного камня скрыта миниатюрная лампочка.