Тени над Латорицей (Справедливость - мое ремесло - 3) - Владимир Кашин

- Таня, видите третье окно на втором этаже? - спросил Коваль. Наташка ждет. Хотите зайти к нам?

- Третье окно... Второй этаж... - грустно улыбнулась девушка. - А там было шестое, третий этаж. В окно, гражданин подполковник? - Она шутливо помахала рукой и покачала головой. - Теперь ни за какие коврижки!

- Познакомитесь с Наташкой.

- Не надо, Дмитрий Иванович, - твердо сказала Таня. - Не надо знакомиться. Надеюсь, больше не встретимся. Я ведь слишком много рассказала о себе. Всего наилучшего. Прощайте!

Таня протянула маленькую руку. И через секунду уже шла по тихой улице куда-то в темноту.

- Таня! - встрепенулся Коваль. - Куда же вы? Где будете ночевать? Вы где остановились?

Подполковник не мог оставаться равнодушным к этой девушке. Она взволновала и растрогала его своей искренностью, в он беспокоился о ней так, словно это была еще одна его Наташка.

Таня обернулась на голос Коваля. Ничего не ответила. Только помахала рукою и пошла дальше.

Он с грустью подумал, что ее уже не остановишь.

4

Поезд преодолел перевал и спускался по восточному склону Бескид в сине-зеленую долину. Вдали виднелись полонины, межгорья, испещренные словно игрушечными речушками и ручьями, а внизу - живописные, тоже игрушечные, села, пристроившиеся на стыке неба и земли.

В купе мягкого вагона возвращались в Киев Дмитрий Иванович с Наташей и майор Бублейников. Все тревоги и волнения остались позади. Коваль с Бублейниковым выполнили свой долг, а Наташа будто снова родилась. Ведь с каждой новой дорогой, с каждым приездом и отъездом уходит в прошлое какой-то отрезок нашей жизни и обогащается следующий.

Наташа высунулась в открытое окно. Ей казалось, что она не в поезде едет, а летит над землей, словно птица.

На какое-то время осталась она в купе наедине с отцом: Бублейников ушел к соседям играть в шахматы. Подполковник тоже посматривал в окно через тот уголок, который оставила ему Наташа. Он был задумчив.

Из опыта знал: пока не захватит новое дело, так и будут преследовать недавние волнения. И как он ни старался забыть омерзительного Локкера, тупого циника Кравцова, перепуганного Самсонова, скрытного "брата Симеона", их фигуры никак не могли выветриться из его сознания. Он покидал край, который впервые открылся ему и словно стал для него родным. И думал о том, что, наверно, в каждом краю, даже самом прекрасном, есть свои привидения. И чем древнее этот край, чем больше бурь пролетело над ним, тем больше бродит по нему теней прошлого.

Латорица катила свои воды далеко внизу, и сверкало в ней утреннее солнце, прогнавшее ночные черные тени.

Наташа отошла от окна, села рядом с отцом.

- Капитолина Сергеевна - замечательный человек! Такие розы! - И она полной грудью вдохнула аромат пышных роз, стоявших на столике. - Но главное - не цветы, а внимание. Ну кто я для нее - девчонка! А вот привезла на вокзал такую радость. Какие люди есть на свете! Только не всех их мы знаем.

Коваль подумал о Тане - невыдержанной, растерянной, вспомнил ее исповедь, произведшую на него глубокое впечатление.

Он не стал рассказывать Наташе о Тане. Он думал о Таниных одноклассниках, хороших и плохих, о том, что человек с детства должен уметь постоять за себя. О том, что если на помощь ребенку вовремя не приходят взрослые, не учат его делать людям добро, сочувствовать чужому горю, то у него может появиться неосознанная жестокость. По отношению к слабым, к меньшим, к беззащитным. А потом и безудержный эгоизм, и противопоставление себя обществу.

Таню никто не приучил жить в коллективе, и болезненная девочка растерялась среди своих же сверстников.

Коваль ощутил на себе Наташин взгляд.

- Я тебе что-то скажу, Дик. Ты возьмись рукой за поручень. На всякий случай.

- Новый "Нириапус"?

- Отец, - подчеркнуто твердо сказала Наташа, - а что, если я переведусь с филологического... на юридический?

Произнеся эти слова, вся она, как говорят спортсмены, "сгруппировалась", словно готовясь к схватке, а подполковник снова невольно вспомнил Таню. "Может быть, много еще беды от неумения юности спокойно отстаивать свои идеалы? Впрочем, такое умение вырабатывается с годами, с появлением жизненного опыта и глубоких убеждений. Все это молодости сразу не дается. Правда, молодость - это недостаток, который с годами проходит".

- Что это ты вдруг? - спросил Коваль, хотя обо всем уже догадался.

Сталкиваясь по долгу службы с "трудными" молодыми людьми, он давно сделал вывод, что не следует пеленать подростков в розовые пеленки, скрывать от них за стеной идеальных характеров из классической литературы реальную жизнь с ее трудностями, неустроенностью и борьбой. Иначе потом, когда перед юношей или девушкой раскроется вся сложность жизни, в элегически настроенной душе может возникнуть тягостная дисгармония. Именно поэтому он и позволял себе иногда рассказывать Наташе о трагедиях, в которые вникал едва ли не всю свою жизнь.

И вот сейчас, глядя на сосредоточенную Наташу, он понял, что даже и легкомысленный "Путь к Нириапусу", в котором она вместе с друзьями высмеивает детективную литературу, как это ни странно, скрывает за ироническими фразами ее серьезную заинтересованность, ее новое увлечение.

Что же явилось последним толчком? Может быть, то, что увидела она своими глазами? Пожалуй. Ведь даже и его самого ошеломило злодеяние старого нациста, и он уже в который раз (человек до последнего вздоха утверждает себя!) убедился, что правильно поступил, выбрав когда-то милицейскую профессию.

И сейчас он подумал, как тогда, в газике, возвращаясь с Наташей с заставы, что сделал доброе дело, взяв ее с собой.

Наташа между тем так и не ответила на его вопрос: "Что это ты вдруг?" - и он задал ей новый:

- А характер у тебя есть? Ты над этим думала?

Этот вопрос попал в точку. Наташа не могла догадаться, что отец вспомнил сейчас о девушке с трудным характером по имени Таня. Она немного растерялась.

- Юристу нужен твердый характер.

- А может быть, я и не собираюсь ловить преступников, быть прокурором или судьей. Может, я адвокатом стану.

- Адвокатом? Тем более.

Коваль не успел закончить свою мысль. В купе вошел сияющий Бублейников. Вероятно, выиграл очередную партию. По выражению лица Наташи подполковник понял, что она не хочет продолжать разговор при майоре. Это было их дело - и только их.

- Что-то я проголодался, - сообщил Бублейников, засовывая под подушку дорожные шахматы. - А как вы, Наташа?

- Давно пора.

- Так не заглянуть ли нам в ресторан?

- Зачем нам ресторан, Семен Андреевич? - сказала Наташа. - У нас харчей более чем достаточно: с турбазы девушки привезли и Капитолина Сергеевна пакет вручила. Да и для вас с отцом, - лукаво добавила она, провожающие кое-что под столик поставили.

- А все-таки лучше ресторан.

- Первого там все равно нет, - заметил Коваль.

- Дмитрий Иванович, - укоризненно развел руками майор. - После таких трудов да не посидеть в ресторане!

- Но ведь ресторан с двенадцати, - все еще пробовал сопротивляться Коваль.

- Это я беру на себя. - И майор широко раскрыл дверь купе, приглашая Наташу и Дмитрия Ивановича к завтраку.

Ужгород - Киев. 1973 - 1974 гг.