Сергий Радонежский. Личность и эпоха - Константин Александрович Аверьянов

Летописец описывает интересующие нас события в следующей последовательности: смерть Андрея Городецкого (27 июля 1304 г.), отъезд Михаила Тверского в Орду, поход Акинфа на Переславль и его гибель, возвращение Михаила из Орды (осень 1305 г.).

Из этих четырех событий лишь первое и последнее имеют более или менее точную датировку. Установить же точное время отъезда Михаила Тверского в Орду позволяет сохранившееся житие его сестры Софьи Ярославны, в котором читаем: «Наставъшю же 2-му на 10 лету пострижения ея (речь идет о 1305 г., поскольку Софья постриглась 10 февраля 1293 г. – Авт.), месяца маия въ 1 день, на память святого пророка Еремея, поиде брат ея князь Ми-хаило во Орду, тогда прия великое княжение».[204] Отсюда вытекает, что митрополит Алексей родился в промежуток между 1 мая 1305 г. и концом этого года, а с учетом вышеприведенных доводов А. А. Турилова можно полагать, что это событие пришлось на конец лета – осень 1305 г.

Для нашей темы это важно тем, что позволяет установить точное время, когда будущий митрополит покинул стены Богоявленского монастыря. Судя по рассказу о нем в Рогожском летописце, Алексей «пребысть в чернечьстве даже и до 40-ть лет»,[205] то есть сорок лет ему исполнилось осенью 1345 г. С учетом того, что его назначение митрополичьим наместником могло последовать не сразу после этого юбилея, а в течение нескольких последующих месяцев, данную перемену в его жизни следует отнести к концу 1345 – началу 1346 г. Отсюда получается, что Стефан, появившийся в Богоявленском монастыре летом – в начале осени 1345 г., действительно несколько месяцев жил в стенах обители одновременно с будущим митрополитом и вполне мог петь вместе с ним на монастырском клиросе. Таким образом, данный факт еще раз подтверждает точность рассказа Епифания о жизни Сергия Радонежского.

В отличие от старшего брата Сергий, оставшийся в одиночестве, терпеливо совершал свой духовный подвиг. Рассказывая об этом времени, Епифаний пишет, что преподобному пришлось пережить «уединение, и дръзновение, и стенание, прошение и всегдашнее моление, еже присно къ Богу приношаше, сльзы тъплыа, плаканиа душевнаа, въздыханиа сердечнаа, бдения повсенощнаа, пения трезвеннаа, молитвы непрестанния, стояниа неседалнаа, чтениа прилежнаа, коленопоклоняниа частаа, алъканиа, жаданиа, на земли леганиа, нищета духовнаа, всего скудота, всего недостаткы: что помяни – того несть». Сергию пришлось защищаться от диких зверей: «мнози бо зверие… в тъй пустыни тогда обретахуся. Овы стадом выюще, ревуще прохождааху, а друзии же не въ мнозе, но ино два или трие, или единъ по единому мимо течаху; овии же отдалече, а друзии близъ блаженнаго приближахуся и окружаху его, яко и нюхающе его». Широко известен эпизод с медведем, который взял в привычку приходить к преподобному и с которым тот вынужден был делить свой скудный хлеб. Другой раз Епифаний упоминает о «воях бесовьскыхъ», которые «бяху въ одеждах и въ шапках литовскыхъ островръхих», устремившихся на блаженного, «хотяше разорити церковь… и грозяще ему и устрашающе его, хотяще убити его», которых Сергию удалось прогнать силой молитвы.[206]

Сколько лет пробыл Сергий в одиночестве? Исследователи обычно говорят приблизительно о двух годах отшельнической жизни Сергия. Так, Н. С. Борисов относит ее окончание к 1343–1344 гг. На период одиночества примерно в два года после пострижения Сергия (по его расчету, он закончился около 1344 г.) указывает и В. А. Кучкин. О двух годах уединенной жизни Сергия говорит и Б. М. Клосс.[207]

Но соответствует ли это утверждение действительности? Обратившись непосредственно к тексту Епифания Премудрого, обнаруживаем, что агиограф не знал, сколько лет провел Сергий в одиночестве: «пребывшу ему въ пустыни единому единьствовавшу, или две лете, или боле, или мен-ши, не веде – Богъ весть».[208] В действительности отшельничество продолжалось много дольше – с конца 1345 по 1349 г.

Установить приблизительную продолжительность отшельнической жизни Сергия помогает упомянутый выше эпизод о «воях бесовьскыхъ… в одеждах и въ шапках ли-товскыхъ островръхих».

По справедливому мнению В. А. Кучкина, под фразеологией средневековых писателей о бесах, кознях дьявола, его хитростях часто скрывались указания на факты повседневной жизни, но истолкованные с точки зрения христианского учения об источниках добра и зла.[209] Однако, двинувшись в правильном направлении, исследователь допускает грубую хронологическую ошибку. По его мнению, у Епифания «речь идет о нападении на Троице-Сергиев монастырь литовцев, тогда язычников, и сравнение их с бесами для средневекового писателя Епифания было естественным». На взгляд В. А. Кучкина, нападение литовцев на Троице-Сергиев монастырь могло иметь место только в 1372 г., когда литовцы (единственный раз за время жизни Сергия Радонежского) через тверские земли прошли к Переславлю, опустошили город и его окрестности.[210]

Это позволяет ему выдвинуть тезис о том, что Епифаний излагает события земной жизни Сергия не в строгой хронологической последовательности, и в дальнейшем «привязать» некоторые эпизоды жизни преподобного к случайно выбранным событиям из летописи. Но до сих пор мы видели, что Епифаний строго придерживался биографической канвы, а следовательно, «открытие» В. А. Кучкина о нападении литовцев (о чем, к слову сказать, нет абсолютно никаких сведений в сохранившихся источниках) не может быть принято, хотя бы потому, что к 1372 г. Троицкий монастырь, как мы увидим впоследствии, был уже относительно крупной обителью, а Епифаний четко увязывает рассказ о «воях бесовьскыхъ» с периодом отшельнической жизни Сергия. Отсюда ясно, что необходимо искать иное реальное событие, которое можно было бы отождествить с этим эпизодом.

Под 1349 г. Рогожский летописец помещает известие, что «прислалъ князь Любортъ из Велыня своихъ бояръ къ князю великому Семену бити челомъ о любви и испроси-ти сестричну его за себе оу князя Костянтина Ростовьскаго. И князь великии Семенъ Ивановичь приялъ въ любовь его челобитие, пожаловалъ и выдалъ свою сестричну въ Велынь».[211] Из этого сообщения видно, что волынские послы сначала должны были посетить Москву, а затем отправиться в Ростов к отцу невесты. Их путь (как, впрочем, и современная дорога) пролегал мимо Троицкого монастыря.

«По нашим понятиям, большие дороги и вообще удобные пути сообщения являются всегда несомненным благом, но в условиях жизни Руси в Средние века были особые обстоятельства, которые заставляли население смотреть на это дело иначе и избегать близкого соседства с большими дорогами, – писал С. Б. Веселовский и объяснял причину этого: – …по всей Руси тяжелым бременем для придорожных селений были частые проезды княжеских гонцов и ратных людей. По обычаям того времени, они имели право только на постой, а кормы себе и лошадям должны были покупать „ценою“, то есть по добровольному соглашению. На деле ратные