Грех - Захар Прилепин

Из клуба, раскрыв пасть то ли ветру, то ли отсутствующему дождичку, вышел тот самый, что спрашивал, где у нас штык. - А мы в Афгане так не ходили… - сказал он с пьяной иронией, оглядывая нас с Молотком, возвращающихся в фойе. “Созрел, так я и думал…” - Чего он сказал, я не понял? - спросил Молоток, когда мы уселись на свои табуретки. Я пожал плечами. Я тоже не понял. И он сам не понял, что сказал. Но ему же надо пасть свою, дозалитую водкой, раскрыть, - он раскрыл. Ему явно не терпелось сказать нам что-нибудь еще: торопясь, затягиваясь по нескольку раз подряд, он выкурил половину сигареты и вернулся к нам, запутавшись на минуту, в какую сторону открыть дверь. Вошел в фойе, стоял, покачиваясь и улыбаясь, рот у него не закрывался, виднелись прокуренные, но крепкие еще зубы. Отстегнул зачем-то барсетку с пояса, держал ее в руке. Входившие с улицы сторонились его. - Чего встал посередь дороги, как сорняк? - поинтересовался я. - Мешаю? - переспросил он ехидно. Я не ответил. Он подошел к нашей стойке, положил барсетку. Долго искал в карманах, видимо, сигареты. Выложил нам на стойку какие-то бумажки, медную мелочь. Нашел, наконец, пачку с обломавшимися сигаретами, всю в табаке. - Посмотри за барсеткой, - сказал мне, щуря пьяный, смешливый взгляд. - Я еще покурю. - Убери, - попросил я просто. - Да ладно, - сказал он и повернулся к выходу. Я легко ударил по барсетке, и она отлетела в угол фойе к мусорному ведру. - Вот ты какой, - протянул он, повернувшись. - У нас в Афгане… - Грибы с глазами. Я же тебе сказал: убери. Он стоял с минуту, снова раскачиваясь на каблуках. Потом все-таки поднял с пола свое имущество. Разглядывал его еще с минуту. Подошел ко мне и неожиданно обхватил правой рукой, то ли приобнимая, то ли придушивая, за шею. - Вот ты какой… ты какой… - приговаривал сипло и зло. Молоток посмотрел не меня, чертыхнувшись, но по моему лицу понял, что все в порядке. Не очень торопясь, правой рукой нашел большой палец охватившей меня жилистой, крепкой лапы и резко оттянул его, одновременно ударив мужика локтем левой в грудь. Хэкнув, мужик выпустил меня. Я схватил его за грудки: - Ты что, придурь афганская? Не танцуется тебе? А? Чего тебе не пляшется, шурави? Скучно? - тряс я его. - Вали тогда отсюда! Вытолкнул его на улицу, чуть не рыча от раздражения. Не сдержался, вылетел следом за ним и столкнул с каменных приступков клуба. Сема тоже вышел на улицу. Смотрел, ласково улыбаясь, на меня. - Разозлился? - спросил, глядя как “афганец” отойдя недалеко, снова занялся поиском сигарет. - Разозлился, Захар? - еще раз спросил Сема, но так, что можно было не отвечать - и не обидеть этим. Я и не отвечал. Просто потому, что сразу отвлекся. Что-то нехорошее назревало на стоянке авто. Московские ребята, которых я встретил на дороге, припарковали свой могучий джип так, что он мешал выехать другому джипу, попроще. Но в этом, попроще, джипе сидели те самые пятеро, породистых, - “серьезные люди” мы их с Молотком называем. И вот эти пятеро, похоже, уже минуты три не могли выехать. Это очень долго для них - три минуты. Поначалу они сигналили, - я еще когда общался с “афганцем”, слышал сигналы, - и никто не выходил к ним. Сейчас двое из “серьезных людей” вылезли из своей машины, и один из них не без интереса пинал черный джип московских гостей по колесу. Срабатывала сигнализация, десять секунд верещала, потом обрывалась, и он снова пинал по колесу, каждый раз все злее. “Наверное, надо пойти позвать этих… чертей столичных…” - подумал я, но не пошел, решил постоять, покурить, посмотреть: невозможно оторваться от вида раздраженных и очень сильных людей. - Сейчас что-то случится, - сказал Молоток весело. Даже у него появилось предчувствие, хотя обычно его интуиция дремлет. Я мелко кивал головой, словно в такт музыке: случится, случится, случится. Москвичи появились, ленивые, улыбающиеся, когда я уже разглядывал окурок, примеряясь, куда его бросить: до урны дойти или пусть здесь валяется, под ногами. Раздраженным из столичных гостей выглядел только водитель - все-таки его машину пинали. Но по всему было видно, что водитель вовсе не главный из них. Двое его пассажиров поначалу даже не спустились со ступенек клуба к машине, разговаривали о чем-то, поглядывали по сторонам, смеялись. Тот, что повыше, щурился, глядя в спину пошедшему к джипу водителю. Второй, ростом едва ли не в полтора метра, весело крутил головой и все потирал руки, маленькие свои ладони. Отчего-то казалось, что ладони у него шершавые. Водитель подошел к машине нарочито медленно. “Серьезные люди” его ждали, не уходя. Лица их были привычно спокойны. У двери своего джипа водитель остановился, не торопясь открывать дверь. Я не заметил, кто первый заговорил, он или поджидавшие его, и что они говорили, тоже не слышал - мешала музыка, громыхавшая в клубе. Высокий москвич начал порываться тоже пойти к машине, но его спутник с шершавыми ладонями придерживал товарища за рукав. Нечто лукавое было в поведении невысокого - он явно не боялся ничего, и даже… напротив… выжидал, да. Появился, выйдя из клуба, позер и сразу ушел, что-то почувствовав. У джипа вроде бы ничего не случилось, ну, легонько толкнули водителя в плечо, он тоже взмахнул рукой, но разве это драка, разве это повод. Ни драка, ни повод, ничего, - однако невысокий быстро, как на четырех ногах, слетел со ступенек, и я, вовсе потеряв его из вида, догадался о происходящем только спустя несколько секунд, когда те двое из “серьезных людей”, что стояли у джипа, неожиданно исчезли из поля зрения. Упали. Не поверив своим глазам, я двинулся к джипу. Одновременно из своей машины выскочили еще трое “серьезных людей”. Пока мы с Молотком подошли, эти трое тоже попадали в лужи. Зато встали двое тех, что пали первыми, - но и они не устояли долго. Не было никакой драки, в том виде, как я привык ее видеть, и разгонять, здесь, в клубе. Никто не взмахивал руками, не подпрыгивал, не раздавалось тех жутких звуков, когда бьют в человеческое лицо. Невысокий, будто забавляясь, перекатывался от одного противника к другому, подсекал их неуловимым движением, и они, здоровые, как медведи, все уже грязные, с надорванными на шеях свитерами, сразу валились, даже не успевая взмахнуть рукой или чем еще там можно взмахнуть, когда очень хочется ударить. По инерции я влез сразу в самую гущу дерущихся - верней, пытающихся драться, - и оказался в двух метрах от невысокого. Он развернулся ко мне. На лице его была все та же улыбка, и показалось, что он подмигнул, направляясь ко мне танцующими, мягкими движениями. Я понял, что спустя полторы секунды тоже буду лежать на асфальте. - Тихо-тихо-тихо! - весело, глядя ему в глаза, только в глаза, говорил я, отходя назад, выставив вперед две руки с раскрытыми ладонями и все-таки надеясь ударить его хотя бы раз, а лучше не раз, если он сделает движение, любое движение ко мне, против меня. “Ногой ударю… Сейчас я ударю его по голени, в кость”, - решил я, улыбаясь счастливо. Все эти несколько секунд мы как братья смотрели друг на друга, с любовью. И здесь его отвлекли, кто-то из “серьезных людей”, совершенно несерьезно извалявшийся в грязи, наскочил сбоку, сразу же упал, но невысокий уже двинулся дальше, веселый и бодрый. Его спутник, заметил я, не дрался вовсе, зато очень грозно кричал, подбегая к упавшим, хватая иногда их за волосы. - Чего, суки борзые? Приболели тут? Давно вас тут не пугали? - спрашивал он. К тому моменту, когда павший подымался, этот москвич уже стоял возле другого, ковыряющегося в луже. Ему, похоже, было удобнее общаться с лежащим собеседником. Водитель их, так вообще влез в машину, и прогревал ее, и даже, кажется, курил при этом. “Вот с ним и надо говорить”, - понял я. - Не лезь никуда! - крикнул Молотку и сторонкой, сторонкой подбежал к водителю московского джипа. - Отгоняй свою машину! - заорал я ему в лицо, - Отгоняй, говорю! Он среагировал на голос, включил заднюю скорость и тут же стал, ничего не в силах разглядеть в зеркале заднего вида. - Молоток, вытаскивай там из-под колес, кто есть! - заорал я. Сема кивнул, сразу же вытащил кого-то за ноги, махнул мне рукой: пусть едет. Джип, отсвечивая мощными боками, выехал, я проследил глазами его движение и случайно заметил, что те двое подростков на иномарке, которых Молоток обхамил, встали неподалеку от клуба. “Ждут, когда нас затопчут, уродцы… Хотят прийти доклевать, падальщики…” “Серьезные люди” уже без меня разобрались, что делать - по крайней мере, один из них. Он сел за руль, тоже пытаясь выехать - убраться отсюда, пока дорога свободна. - Молоток, загружай их в машину! - крикнул я. Дождавшись, пока джип “серьезных людей” выкатит с парковки и встанет в исходную, дрожа, светя фарами на дорогу, я раскрыл все три, кроме водительской, двери и стал собирать битых. - Давайте, сваливайте отсюда! - то ли просил, то ли приказывал я, поднимая здоровых, но обмякших мужиков, подтаскивал их к машине, запихивал в салон. Оставались еще двое. Этот веселый, карликового роста малый терпеливо дожидался, когда они поднимутся, чтобы снова их уронить, и никого не подпускал к своим жертвам. - Угомони своего друга, дай им уехать, - кинулся я к высокому москвичу, красному, суетливому. - Давить их надо тварей! - орал он. - На кого подняли! Давить! - Давай, короче, уводи его, заколебали! - заорал и я, неожиданно грубо подталкивая его, и это подействовало. Раскинув ручищи, будто для объятия, высокий на несколько мгновений отгородил своего маленького друга, и этого времени нам с Молотком хватило. Мы впихнули в машину оставшихся двоих. По лицу одного из них, откуда-то из-под волос, текла кровь. Джип “серьезных людей” сорвался с места. Московский, бронированный черный зверь снова вернулся к зданию клуба, неспешно припарковался и утих. - Надо догнать их! Давить! - снова дурью заорал высокий москвич, но мелкий махнул рукой и вернулся, чуть ли не подпрыгивая на ступеньках, в клуб. Появился Лев Борисыч - сначала быстро осмотревшаяся голова из двери, потом все остальное. - Что случилось? Случилось что-то? - спросил он негромко, зыркая глазами, словно выискивая, не упало ли что-нибудь ценное где-нибудь неподалеку. - Все хорошо, Лев Борисыч, - ответил я, улыбаясь. - Небольшие эксцессы… Все хорошо. - Ничего не разбили? Никто не пострадал? - Ничего не разбили, все живы-здоровы, Лев Борисыч. И он ушел, оглядываясь по сторонам, но ничего не находя.