Нация и сталь - Е Жаринов

13 марта 1839 года Крупп окончательно решает в знак своей любви к Британии изменить свое имя на английский манер. При крещении его звали не Альфредом, а Альфриедом. Отныне и имя свяжет его с пока ещё недостижимым идеалом.

После своей поездки по Англии Крупп вновь окажется в Париже. Однажды утром, продолжая писать бесконечные инструкции своему брату Герману, Альфред неожиданно будет отвлечен от своих занятий резкими криками и выстрелами, доносящимися с улицы. Выглянув в окно, провинциальный немецкий промышленник увидит нечто неописуемое: за одну ночь на улицах выросли баррикады. Повозки и фаэтоны оказались перевернутыми вверх колесами - везде суетились вооруженные люди. Альфред быстро сбежал вниз, чтобы собственными глазами увидеть происходящее. На другой день он отправит домой письмо следующего содержания: "Бунт ещё не подавлен в полной мере, но сегодня, думаю, все будет кончено. Если это поможет бизнесу... то черт с ними, пусть бьют друг друга по голове хоть каждый день". Так Крупп стал нечаянным свидетелем свержения июльской монархии. Подобно герою романа "Воспитание чувств" Г. Флобера Альфред достаточно равнодушно отнесется к происходящему. Может быть, любопытному немцу, как и Фредерику Моро, удалось увидеть и запомнить патруль у городской заставы, ружья в козлах на площади, падающих под выстрелами людей, какого-нибудь "чернобородого пролетария" на королевском троне. Но все это пронеслось мимо души Альфреда, нисколько не задев ее: "...черт с ними, пусть бьют друг друга по голове хоть каждый день". "Анемия души", о которой и писал великий французский писатель, в этом свидетельстве очевидца дала знать о себе в полной мере. Ушла эпоха героических свершений, пришло время трудолюбивого западного буржуа, произошел коренное перелом во всей духовной жизни Запада. "Мадам Бовари это я", - скажет о себе с грустной иронией сам Флобер. Пошлость, тотальная пошлость станет воплощением нового времени. Нет величия в событиях революции, происходящих на глазах и выдуманного героя Фредерика, и не выдуманного будущего короля пушек Альфреда Круппа, и пошлость как в фокусе сконцентрирована в "революционной картине" другого героя романа Флобера, художника Пелерена: "Республика, или Прогресс, или Цивилизация под видом Иисуса Христа, управляющего паровозом, который мчится по девственному лесу". В этой картине самое главное - паровоз, несущийся по девственному лесу. Девственный лес Рура уже давно начал редеть в результате постройки новых металлургических заводов, а гудки первого локомотива уже прозвучали в этих местах в день смерти романтика Фридриха Круппа.

Альфреду было все равно, что происходит вокруг, но он предощущал, что его время скоро настанет. В письме к брату Крупп проговаривается: "Вожди наций обязаны делать лишь то, к чему принуждает их долг, в противном случае их надо послать к дьяволу. И тогда все будет в порядке".

О каком долге идет речь в этом высказывании? Может быть, будущий магнат имел в виду власть олигархов, власть больших денег? И тогда правительство - это лишь марионетки в руках тех, кто заказывает музыку.

Но самому Альфреду было ещё очень далеко до того, чтобы относиться к власть предержащим как к простым марионеткам. Блестящие торговые сделки, которые удалось заключить Круппу во Франции неожиданно превратились в ничто в результате целой серии внезапных и таинственных смертей его клиентов. Так, в течение нескольких лет почти все французские заказчики оказались на кладбище. Это кажется странным, необъяснимым и даже мистическим. Сам Альфред недоумевал по этому поводу и высказывал предположение о некой "великой чуме", которая обрушилась на Париж и унесла в могилу исключительно людей, причастных к ювелирному или кузнечному делу. Казалось, что Судьба решила вновь испытать Круппов на прочность. Die alte Tour: вновь Крупп стал напоминать бедного Иова из соответствующей книги Библии. В отчаянии Альфред заперся на многие недели на чердаке своего дома и, по свидетельству его матери Терезы, лишь иногда подходил к окну и пристально смотрел на небо, словно пытаясь увидеть там хоть какой-то проблеск надежды.

И вновь Круппу помогла его несгибаемая воля, которая, может быть, была обратной стороной его подверженной психозам неустойчивой психике. "Странная история доктора Джакеля и мистера Хайда", которая говорит о непознаваемой двойственной природе человека, пожалуй, наиболее точно подходит к описанию характера Альфреда Круппа, слабого и сильного одновременно. Но как бы там ни было, а этот невротик решил ещё раз бросит вызов Судьбе и выйти из смертельной схватки победителем.

На смену внезапно умершим клиентам надо было найти новых. Следовало ещё раз обречь себя на бесконечные странствия.

Альфред обращается в правительство с просьбой о предоставлении ему рекомендательных писем для официального представительства от имени фирмы "Фридрих Крупп" в Австрии, Италии, России и "других странах Европы". Известно, что вскоре Альфреда видели в Варшаве и Праге, затем он вновь появился в Париже и Брюсселе, его видели даже в компании Ротшильда: молодой промышленник всеми правдами и неправдами пытался стать поставщиком валков для французского монетного двора. Даже американский континент не казался уж столь далеким Альфреду в его желании как можно быстрей завоевать новых клиентов по всему миру.

В течение нескольких последующих лет Альфреда уже нельзя было встретить на его собственной сталелитейной фабрике. Он трясся в железнодорожных вагонах, по бездорожью в телегах и даже верхом. Ему приходилось останавливаться в самых дешевых гостиницах, поводить ночи в неотапливаемых номерах, везде предлагая свои дешевые ложки и вилки, на которых с помощью желобкового валка можно было выгравировать любую надпись, любую амальгаму и придать этим предметам любую форму.

Жизнь Альфреда, которая всегда проходила под знаком одиночества, сейчас приобрела все черты одиночества собачьего. Его друг Золинг, с которым они совершили свою шпионскую вылазку в Англию, писал Альфреду в этот период его бесконечных странствий: "Сейчас Вы напоминаете мне Вечного Жида, проклятого за свои прегрешения на вечные странствия. Всегда в дороге, всегда в пути, постоянно переезжая с места на место. Как вы можете так жить?"

Такое ненормальное существование не могло не сказаться на усилении всевозможных фобий, которыми и без того страдал Альфред. Самый большой и неуправляемый страх, паническая боязнь открытого пламени, всецело завладела душой Круппа. В своих письмах он писал, что рабочим следует запретить курить трубки, что нельзя зажигать спички на территории фабрики. Табак должен быть вообще искоренен среди тех, кто давал клятву верности и продолжает работать на своего хозяина. На эту фобию тут же накладывалась другая: Альфред был уверен, что за ним кто-то постоянно следит, поэтому его инструкции относительно вреда курения с немецкого языка сбивались на французский и тогда в письмах, адресованных Герману, появлялись следующие фразы: "Marquez dans la list des ouvriers aux qui fument".

Он экономил каждый пфенниг, и страх перед разорением был ещё одной непреодолимой фобией Круппа. Этот страх, пожалуй, был хуже всех других, потому что за ним скрывалась тень несчастного отца.

Брат Герман также не терял времени даром и вслед за Альфредом отправился на поиски клиентов. Так, ему удалось в Санкт Петербурге заключить сделку с неким С. Техельштейном, который купил желобные валки для производства вилок и ложек. В Берлине герр Волдолд заказал ещё одну партию тех же самых валков. Упорное нежелание приобретать продукцию фирмы "Фридрих Крупп" сохраняла лишь Вена. Из чего Альфред сделал вывод, что "австрийцы так любят поесть, что им вместо ложек необходимы половники".

Впрочем, ненавидеть австрийцев у Альфреда было достаточно причин. Именно в Вене ему пришлось пережить такие потрясения, связанные с его основным делом, что Крупп в результате всех переживаний сделался абсолютно седым. Как это ни странно, но Альфред до тридцати с лишнем лет продолжал сохранять наивную и опасную для торговца веру в добропорядочность партнера. Взятка и подкуп официальных лиц, например, были вполне обычным делом в деловом мире даже в начале девятнадцатого века. Но Альфред никак не мог с этим смириться и, например, своих русских партнеров, которые были особенно падки на всякого рода взятки, называл не иначе как "Schwindler". Но и взятки не были надежной гарантией успеха. И в этом смысле Вену нельзя даже было сравнить с коррумпированным Петербургом.

Австрия вроде бы являлась братской страной. Как гражданин Пруссии Крупп с трепетом и почтением относился к властям соседнего германского государства.

Про Меттерниха, тогдашнего фактического правителя Австрии, говорили, что он служил трем поколениям дома Габсбургов, хотя никогда не был слугой: императором Францем он руководил, за Фердинанда управлял, а Францу Иосифу давал советы.