Нация и сталь - Е Жаринов

Жаринов Е В

Нация и сталь

Жаринов Е. В.

Эта книга посвящается Белякову Олегу Александровичу, без чьего участия она бы просто не увидела свет

НАЦИЯ И СТАЛЬ

(история семьи Круппов)

О, Германия, бледная мать!

Сидишь среди народов

Вся вываленная в дерьме,

Среди изгаженных

Самая грязная.

Б. Брехт. Германия.

Нацизм - это период, когда дух магии овладел рычагами материального прогресса... Историк рассудителен, а история - нет.

(Pauwels et Bergier. Le matin des magiciens, Paris, Gallimard, 1960).

И если рождаются такие чудовища, надо полагать, что это творения природы, хотя внешне они не отличаются от человека.

(Paracelse. De Homunculis, 1658).

И ещё раз скажу вам: не ждите слишком много от конца света.

(Stanislaw J. Lec. Aforyzmy. 1977).

ПРОЛОГ

В 1914 году был убит эрцгерцог Австрийский Франц Фердинанд. Вслед за ним в могилу сошла и вся старая Европа. Громкие старомодные титулы, безграничная империя, любимая супруга эрцгерцога, бесчисленные песчинки человеческих жизней - все было унесено в бездну безудержным потоком надвигающегося безумия.

Был Франц Фердинанд жесток, упрям как мул и не без легкого налета чванливой глупости потомственного аристократа. Именно убийцам эрцгерцог обязан своим бессмертием. Безумным и бессмысленным поступком своим террористам удалось снять с петель врата ада, и старый добрый мир в лице пухлого и тупого австрийского аристократа очутился лицом к лицу с самой всесильной Смертью. Франц Фердинанд оказался первым в очереди, первым в огромной веренице человеческих душ, которых уже давно ждали адские топки и престол небесный. Лишь это обстоятельство и позволило имени эрцгерцога навечно зацепиться за скрижали истории и не кануть в бездну забвения.

И все же, каждые похороны имеют свои неповторимые особенности. В конечном счете, смерть способна возвеличить даже дурака, тем более эрцгерцога, чья кончина явилась лишь прологом гибели целого мира.

Когда речь зашла о наследстве, то никто не знал, как следует поступить с охотничьим домиком Франца Фердинанда, расположенном недалеко от Верфена. В течение четырех столетий этот охотничий домик, а на самом деле огромная вилла, был родовым гнездом для всех архиепископов Зальцбурга, при дворе одного из которых в качестве капельмейстера служил отец Моцарта. Однако постепенно власть в Зальцбурге стала светской, и легкий перестук священнических четок сменился ясным и бодрым лязганьем замков охотничьих ружей. Франц Фердинанд помимо прочих слабостей страдал почти маниакальной страстью к охоте. Бродя с ружьем по окрестным лесам, он собрал, может быть, самый большой охотничий трофей во всей Европе. Почти со всех стен восьмидесяти залов и комнат виллы глядели на посетителей застывшим взором стеклянных глаз мертвые головы оленей, волков, медведей, а также чучела зайцев, белок, сов, куропаток. Эрцгерцог словно заранее устилал путь всесильной Смерти трупами невинного зверья.

После кончины Франца Фердинанда сентиментальные жители Вены от всей души желали, чтобы новый владелец Блюнбаха смог бы по достоинству оценить уникальную коллекцию. Судьба сама разрешила все тяжелые сомнения сентиментальных венцев. Густав Крупп фон Болен унд Гальбах фон Эссен, что из соседней Германии, как никто другой подходил на роль нового хозяина опустевшей виллы. Что-что, а в оружии Круппы толк знали, равно как и в Смерти.

К этому времени Густав Крупп был всемирно известен как пушечный король. Семья искала себе новую загородную резиденцию подальше от пропахших гарью и дымом долин родного Рура. Круппам вилла понравилась. Из окон были видны вершина Альп, где, по преданию, в одной из пещер покоился прах великого императора Фридриха Барбаросса. Народная молва утверждала, что император лишь спит, и стоит стае черных воронов закружиться с громким граем над его могилой, как повелитель выйдет из склепа, готовый вновь защитить свой милый сердцу Фатерлянд.

Когда Густав Крупп покупал Блюнбах, то он и представить себе не мог, что вкладывает деньги с собственную гробницу. Но именно это и произошло ровно через тридцать один год. Теперь по прошествии трех десятилетий глава рода лежал без движения, парализованный, не подавая никаких признаков жизни, и точно также посреди всей Европы в конце второй мировой войны лежала в грязи и нечистотах разлагающаяся, как труп, Германия.

Со всех стен в комнате Густава смотрели на беспомощного старика чучела оленей и других животных. Страшный круг событий теперь замыкался, и петля времени, как змея, душила Густава Круппа тяжелыми воспоминаниями.

Кроме чучел в комнате парализованного старика никого больше не было. Во всяком случае так могло показаться при беглом взгляде на все происходящее. Однако внимательный взор обязательно остановился бы на ещё двух бледных человеческих фигурах, затерявшихся в полумраке. Одна из этих бледных фигур явно принадлежала молодому мужчине, а другая - престарелой женщине. Это были мать и сын. Из семи детей старика (пять сыновей и двух дочерей) лишь тридцатидвухлетний Бертольд смог оказаться в данный прискорбный час у постели отца. Еще за двенадцать лет до описываемых событий Густав Крупп решил, что император Барбаросса все-таки воскрес под именем Адольфа Гитлера, и это решение оказалось катастрофическим как для самой семьи, так и для всей Германии. Фюрер в своей книге "Mein Kampf" всю юность страны сравнивал с самой крупповской сталью и за это приходилось платить собственными детьми. Бертольд уцелел лишь потому, что, получив образование в Оксфорде, он считался выдающимся ученым, которого Вермахт специально направил в Мюнхен заниматься созданием пеницелина, столь незаменимого на войне.

Третьей человеческой фигурой в этой мрачной комнате была самая знаменитая женщина Третьего Рейха. Ее звали Берта Крупп. Когда Берта была совсем молодой, Кайзер Вильгельм II считался чуть ли не членом семьи Круппов. В поместье Хёгель, что в Эссене, ему были отведены целые покои. Кайзер присутствовал и на бракосочетании Берты, и на крестинах, милостиво возложив на себя обязанность быть крестным отцом старшего сына этой преданной, несгибаемой и вечно прямой, как свеча, женщины, которая по праву могла бы считаться супругой тевтонского рыцаря прошлых эпох. Но была эта женщина известна не только в Германии. Во Франции, Англии, а затем и в России простые солдаты надолго запомнили нежное женское имя супруги Густава, когда их окопы накрывали тяжелые снаряды огромной мортиры, выплавленной на заводах Круппа. Большая Берта, или просто Толстуха - так называли грозное орудие солдаты. На тот свет оно унесло немало жизней тех, кого считали la chair a canon (пушечным мясом).

Во время второй мировой войны имя Берты было присвоено и одному заводу в Силезии, занимающемуся сборкой знаменитых автоматов системы Шмайсер. На Бертаверке работали в основном заключенные из Асвенцема. Впрочем, и сам завод располагался на территории знаменитого лагеря смерти. Как утверждал один из свидетелей на Нюрнбергском процессе, из "окон завода были отчетливо видны печи крематория и газовые камеры". Черный дым уносил с собой тысячи и тысячи жизней тех, кто не способен был собирать лучшие в мире немецкие автоматы.

Мерное перестукивание святых четок в имении епископов Зальцбурга к середине XIX века сменилось не только пальбой охотничьих ружей, но и взрывами снарядов Большой Берты, а также оглушительным шумом бушующего пламени топок крематория под неуемный аккомпанемент лязганья затворов немецких автоматов. Недаром немцы считаются создателями классической музыки. Такому крешендо мог позавидовать и сам Вагнер: для мира эта музыка Круппа звучала куда выразительнее и зловеще, чем даже знаменитый "Траурный марш" из "Гибели богов".

Круппы всегда любили Смерть, и Смерть любила Круппов. Она щедро награждала их род за самозабвенную преданность и верную службу. И хотя в истории этой семьи было немало взлетов и падений, Смерть всегда помогала им вновь сделать деньги и своей костлявой рукой вновь подсаживала очередного представителя славного рода в седло своего бледного тощего скакуна из Апокалипсиса художника Дюрера.

Именно в эпоху Дюрера и появился в Германии первый представитель рода Круппов. Его звали Арндт и про его предков не было известно ровно ничего. Многие биографы пытались вывести саму фамилию Круппов от некого датчанина Кроппен, или Кроп, который жил в низовьях Рейна. Первые упоминания этого имени относятся к 1485, 1522 и 1566 годам. Но эти связи весьма сомнительны, и мы не можем с уверенностью сказать, что некий датчанин Кроппен, или Кроп и является истинным отцом Арндта, патриарха династии.

Предание утверждает, что первый из Круппов в один прекрасный день вышел из леса где-то в окрестностях города Эссена как раз в тот момент, когда повсюду властвовала Чума, или Черная Смерть, от которой никому не было спасения. Эссен в ту эпоху был типичным средневековым городом, в котором ценился даже самый маленький клочок земли. Жизнь протекала в основном на центральной площади, где до сих пор можно видеть здание старой ратуши и готического собора, построенного ещё в XII веке. В эпоху, когда здесь впервые появился Арнд Крупп, все выглядело иначе. Дома, словно пьяные, облокачивались друг на друга, а пространство немощеной площади занимали торговые ряды. Несмотря на высокие стены, по городу ночами разгуливали голодные волки, которые частенько захаживали сюда из соседнего леса. Ночь, вообще, считалась в ту эпоху временем царства всесильного страха. Городской герольд перед закатом солнца обязательно возвещал о наступившем комендантском часе, и с этой поры лишь отчаянный человек или самоубийца отваживался оставить свой теплый домашний очаг и выйти на улицу. Ни один горожанин ни за что бы на свете не осмелился бы открыть ставни или, чего доброго, дверь даже если с улицы доносился душераздирающий вопль. Добропорядочные бюргеры предпочитали сидеть у очага, с облегчением вздыхая каждый раз, когда доносился с улицы звук колотушки сторожа и его протяжное: "Молись за усопших!"