Книга 6_Путь тени - Юлиана Суренова

– Это только наброски, – ей было не очень приятно так думать о придуманном ею начале легенды, которое казалось ей самим совершенством. Но она продолжала, не в силах справиться с разочарованием, проникшим в ее душу, – наверно, дядя Евсей потом, когда все закончится, многое переделает.. " – Мати не хотелось, чтобы он так поступил. Совсем не хотела. Но она была почти уверена, что все случится именно так.

Она даже разозлилась:

"Зачем я тогда так старалась? Можно было просто разбросать знаки по бумаге, как…

Как носки и кофты по повозке. И все! Эх, дядя Евсей, дядя Евсей!" – она уже злилась на него. Почти так же сильно, как на себя, за то, что ввязалась в эту затею, которая с самого начала казалась глупой и бесполезной.

Девушка отбросила в сторону бумагу, которая тотчас поспешила свернуться в свиток.

"Чернила еще не высохли…" – Мати задумчиво смотрела на него, но даже рукой не шевельнула, чтобы расправить. Зачем? Будут пятна? Символы расползутся? Ну и пусть. Все равно это только черновик…

Писало закатилось куда-то за одеяла.

"У него еще есть", – ей вдруг захотелось сделать что-то… Как-то отомстить за свою обиду и разочарование.

И только чернильницу она аккуратно закрыла, прежде чем убрать в сундук:

– И так все в пятнах. И я в том числе. Хорошо, что я живу не с отцом, а то бы он меня точно наказал за такое… Интересно, полушубок отчистится? Или придется вырезать кусочки меха? Нет, так будет некрасиво… – она тяжело вздохнула. Ей было жаль полушубок. – От холода не умру, но все равно обидно-то как! И вообще, это дядя Евсей опрокинул на меня чернильницу, пусть он и покупает мне новый полушубок! – но ей нравился этот. Он был такой удобный! И мягенький, теплый… – А еще лучше отчистит этот. Пусть он попросит Шамаша все исправить!" Эта мысль несколько успокоила Мати. Она показалась ей не просто правильной, но напомнила о том, как когда-то давно Шамаш сделал так, чтобы платье, подаренное отцом ей на день рождение и порванное тотчас, как она надела его, вновь стало новым и целым.

"Тогда Шуши выглядела такой виноватой…" – грустная улыбка коснулась на миг ее губ. Пусть прошло больше года со смерти золотой волчицы, но всякий раз, когда Мати думала о подруге, ей становилось так больно, что слезы сами наворачивались на глаза. И, все же, она никогда не гнала прочь эти мысли. Ей казалось: когда вспоминаешь кого-то, думаешь о ком-то, этот кто-то рядом с тобой. Пусть не во плоти, но душой, духом он рядом…

"Так о чем это я? О том случае с платьем… Интересно, а у меня получится?

Почему нет, ведь тогда вышло. Хотя тогда рядом был Шамаш… Но ведь очистить мех проще, чем заделать дырку…Во всяком случае, я ведь ничего не потеряю, если попробую. Кроме времени, конечно… Вот только… Будет обидно, если ничего не выйдет… Даже больше, чем обидно… Хотя, мне и так обидно… Ладно, попытаюсь…

Нужно только вспомнить, чему учил Шамаш…" Она стянула с себя полушубок, положила рукав на колени, а затем закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало, и сосредоточившись на воспоминаниях, зашептала себе под нос:

"Как он говорил тогда? "Дунь и скажи: "Не было и нет, чего не видит свет, чего не помнит тьма, и даже я сама…" И все…" Девушка осторожно открыла сначала один глаз, словно боясь увидеть рядом тень, затем второй – или призрака какого-нибудь… Она упрямо смотрела вверх, на сосуд с огненной водой, не решаясь взглянуть на полушубок.

"А если не получилось? Что тогда? Дура! – она прикусила губу. – Чего боишься?

Что ты полная неумеха, которая может только фантазировать? Должно получится!

Должно! – упрямо твердила она себе.-Потому что… Должно!" – и, почти убедив себя в этом, она скосила взгляд вниз…

С ее губ сорвался вздох облегчения и восторга.

"Получилось! Получилось! – на рукаве не было ни капельки чернил! И не только на рукаве, но и на меховых одеялах повозки! Словно чернила и не проливались вовсе.

– Ай да я! Ай да… Пусть я не маг, но тоже могу творить чудеса! Могу!" – ей захотелось сделать еще что-нибудь особенное, чудесное. Взгляд уже обшаривал повозку – нет ли чего, что нужно подправить, восстановить? Но все выглядело нормально.

Прошло какое-то время.

Мати заерзала на месте. Она сделала то, о чем ее попросил дядя. Зачем и дальше оставаться в чужой повозке, в которой ей стало вдруг как-то неуютно? Тем более, когда ей так хотелось вернуться к себе, чтобы рассказать Сати обо всем случившемся, похвастаться…

Но девушка не была уверена, что может уйти прежде, чем вернется дядя Евсей. И, вздохнув, Мати поджала под себя ноги, приготовившись ждать.

"Интересно, а куда он пошел? Может, что-то еще должно произойти, ведь чудеса падают на голову не снежинкой, а охапкой снега… Вот, – едва подумав об этом, она обиженно надулась, – опять! Ну почему всякий раз, когда что-то происходит, я сижу где-то в стороне и узнаю обо всем из чужих рассказов? Где же ты, дядя Евсей!

Возвращайся поскорее! А то я так пропущу все, даже пробуждение спящих вечным сном!…" … Евсей, выбравшись из своей повозки, поглубже надвинул шапку на лоб, поднял воротник полушубка, скрывая подбородок. И не важно, что в этом не было никакой необходимости, когда вокруг не метель бушевала, а царил покой шатра. Просто он не видел другого способа хоть как-то спрятаться от любопытных глаз. Если бы было можно, он бы предпочел с головой укрыться одеялом. Но это лишь привлекло бы еще больше внимания, ведь никто не ходит, закутавшись в кусок шкуры.

Впрочем, ему все равно не удалось избежать внимания – к своему немалому неудовольствию караванщик заметил, что все взгляды обращены на него. И пусть спутники по дороге торопливо отводили глаза, стыдясь своего любопытства, все равно Евсей чувствовал себя ужасно неуютно. Вот только единственный способ избавиться от внимания он видел в том, чтобы вернуться в свою повозку. Но…

"Не прятаться же мне всю жизнь!" Он надеялся, что, со временем, люди привыкнут, ведь то, что удивляло когда-то, не будет удивлять всегда, становясь обыденным. И, потом, у него было дело.

– Как ты, Евсей? – заговорила с ним одна из женщин, надеясь услышать нечто большее, чем краткий ответ. Вокруг тотчас стали собираться другие караванщики.

Заметив это, помощник хозяина каравана тяжело вздохнул.

– Нормально, Рани, – он с грустью глянул на женщину. "Зачем эти вопросы?" – спрашивали его глаза. В душе же все кипело: "Ну что за дуреха! Почему всякий раз находится смельчак, без которого все было бы намного лучше! Ведь промолчи ты – и, может, мне удалось бы избежать расспросов, к которым я сейчас совершенно не готов!" Он сказал куда больше, чем ему хотелось бы.

Но для его собеседников этого было явно недостаточно.