Симфония убийства - Игорь Лысов

Под аплодисменты собрание закончилось, и все разошлись. Виктор зашел в свою гримерную — посидел несколько минут и пошел из театра… На вахте помидорка-директриса орала на вахтера — тот в прошлое дежурство забыл утром отключить сигнализацию, и сработала аварийка — залило весь мебельный цех на хрен… Силов хотел было протиснуться мимо оголтело орущей женщины, но директриса схватила его за рукав:

— Маэстро, — нежно проговорила помидорка, — сегодня из департамента придут, будут вам юбилейный подарок дарить. Так что, Виктор Викторович, вы уж побрейтесь к вечеру. А то третий день небритый ходите…

Маэстро опешил: «Извините», и быстро повернул обратно в театр, в свою гримуборную…

На Силова смотрел осунувшийся и небритый мужик. Он даже растерялся от взгляда дирижера. Потом исчез под столом и появился с электробритвой. Два-три движения, и стало ясно — эту щетину таким инструментом не снять. Ничего не оставалось, как идти в парикмахерскую и бриться.

Ноги привели Виктора в педикюрню Лизы. Это стало еще одной неожиданностью для Силова. Отступать было некуда и незачем, и Виктор сел ждать своей очереди. Из мужчин в салоне был только женский мастер и он — Силов. Каких-нибудь пять минут, и небритый маэстро сидел перед крупногрудой женщиной в бледно-фиолетовой чалме и обтягивающей майке, которая выдавала в разных местах излишки лишнего веса:

— Морду в порядок приведите, — сказал Силов и закрыл глаза.

Виктор провалился в небытие — горячее полотенце окутало лицо, стало вдруг спокойно, мягко и невесомо. Силов плавно летел в облаке чего-то нежного, бархатного и в то же время плотного. Он прорезал собою эту плотность, не прилагая никаких усилий. Словно густой туман вокруг. Не чувствуя тела, совсем не чувствуя, он только одним желанием поворачивал в ту сторону, в какую хотел. Везде был туман — и под ногами, и туда, куда летел, и сверху. Словно сквозь непрозрачную пленку изредка появлялись какие-то силуэты — люди… Потом исчезали, и Виктор снова оказывался в молоке. Чувство страха неожиданно пронеслось в сознании: где он? Силов хотел закричать, но что-то вязкое заполнило рот, не давая произнести ни звука, не то чтобы закричать. Опять появились тени, иногда они подходили так близко, что он через пленку, которой были окутаны эти силуэты, слышал их дыхание. Неожиданно сзади раздался легкий девичий смешок, Виктор испуганно обернулся и поплыл на звук. Появились очертания смеющейся девушки. Смутно, расплывчато он видел кудрявую голову, плечи, шею… Смех становился все ближе и ближе, иногда он даже касался лица Силова — липко присасывался ко лбу, щекам, рту. Стало невыносимо, и Виктор оттирал прилипший смех руками, но руки погружались во что-то мягкое, мокрое, и он пытался уже очистить руки…

— Эй, подлец, привет, — отчетливо послышалось сбоку. Силов повернулся — он сразу узнал девушку своей питерской юности и мгновенно вспомнил ее имя — Надя… Надежда. Она приближалась, плыла в тумане — иногда так близко, что казалось, заденет его — нет, только протянутая рука пыталась надеть крестик на Силова. Виктор отчаянно сопротивлялся, отмахивался руками — вдруг страшный удар по спине отбросил его в сторону. Было нестерпимо больно — он закричал, но только вата заполнила рот и глотку…

Ударили еще раз, потом еще — Силов беспомощно висел в воздухе-тумане-молоке; опереться было не на что, чтобы как-то утихомирить боль, просто полежать, отдохнуть. Он чувствовал, как слезы бессилия и отчаяния текли по щекам и превращались в капли, которые кружили возле него и пытались вернуться назад, в Силова, — со всего размаху врезались в лицо, веки и ударяли, словно иглами.

Закрыв лицо ладонями, Виктор чувствовал, что задыхается. Изо всех сил он работал руками, чтобы выплыть. Ему казалось, что где-то там, наверху, нормальная земля, воздух, твердое и видимое, поэтому так старался выбраться все выше и выше…

Снизу кто-то кричал. Голос был неизвестный, но он так отчаянно звал Силова, что тот невольно остановился в своем движении наверх. Какой-то мужчина подплыл очень-очень близко… Сквозь туман-пленку лица не было видно, только понятно, что это был мужчина. Он держал в руках милицейский китель (блеснули и пропали погоны со звездочками) и что-то в нем искал. Он кричал и тряс китель — Силов вспомнил: много лет назад он вытащил из кителя своего вагонного попутчика портмоне. Сам бумажник Виктор выбросил в унитаз вагонного туалета, и тот исчез среди бегущих шпал, а деньги сложил в свой. Лица того милиционера он не вспомнил, но крики его и жены, которая ехала вместе с мужем в одном купе с Силовым, он отчетливо сейчас слышал. Перестав барахтаться вверх, Виктор замер, вглядываясь в лицо милиционера, по-прежнему закрытого пленкой… Шум поезда нарастал, и вот уже огромные колеса летели на Силова, и каждое колесо ударяло его по лицу — колесо за колесом, вагон за вагоном. Виктор не кричал, а только вздрагивал от каждого удара — два удара, маленькая пауза, два удара, пауза…

Лица он не чувствовал — понимал, что оно превратилось в месиво. Виктору было страшно попробовать коснуться его. Стихло… Потянуло вверх. Он не сопротивлялся…

— Мужчина, — прогремел голос у самого уха, — пожалуйста…

Виктор снова попытался разглядеть говорящего — тот не приближался, но становился резче, различимее. Силов решил ждать, пока силуэт не станет очевиден… И действительно, через несколько секунд зрение словно обострилось, Виктор увидел себя — чистого, аккуратного и ухоженного.

Крупногрудая девица-мастер улыбалась, стоя рядом с ним в зеркале. Позади них стояла Лиза. Она недоуменно смотрела на парочку — глаза Виктора и Лизы встретились. С трудом поднявшись — спина болела от недавних ударов, — Силов подошел к Лизе…

— Пойдем со мной в театр, после спектакля фуршет будет…

V

На закрытие сезона решили порадовать публику — дали концерт. Да и солистов тоже порадовали — нечасто они поют свое любимое, а тут можно развернуться вовсю. Никаких тебе арий из опер — джаз, рок-н-ролл, романсы, цыганщина… Худрук лично отбирал предложения труппы. Получилось разнообразно и талантливо. Заявки подали только те, кто очень хотел спеть свое любимое — хор вообще забабахал Summer time Гершвина. Хормейстер Лена Полпорции разложила на голоса так, что грузины могут позавидовать. Ну и, конечно, Оксанка Венгерова… В прошлом сезоне приняли солистку из Казани — затмевала всех, примы даже встрепенулись. Но запредельная скромность и радостные глаза приучили труппу любить Оксанку и не бояться конкуренции. Радостная бейба пела из Эдит Пиаф: в зале плакали — оркестр как-то особенно звучал для нее — жаль, что этим нельзя было закончить концерт, ибо слишком жалостно.

Силов дирижировал странно. Он начинал точно, а потом переставал давать ритм,