Страшные тайны. Антология русского криминального рассказа конца XIX – начала XX века - Антология

Сквозь щели ставень пробивался слабый свет, и из дома доносился чей-то громовой голос.

Роберт быстро оглянулся. Нигде ни души. Он подкрался к одной из ставен и заглянул внутрь лачуги. Невольный крик удивления чуть было не вырвался у него при виде странной, представившейся его взору картины.

В одном углу убогой комнатки сидел, весь съежившись, его старый знакомый – старик, страдающий манией преследования. Лицо его выражало смертельный ужас. Дрожа как осиновый лист, он с невыразимым страхом глядел на рыжего великана, который стоял посреди комнаты и, злорадно усмехаясь, смотрел на несчастного старика.

Скрестив на груди могучие руки, он стоял и угрожающим голосом что-то говорил обомлевшему со страха старику.

Роберт тихо подбежал к двери. Она была открыта. Молодой сыщик вошел в низкие, темные сени, откуда узкая, обитая железными полосами дверь вела во внутреннее помещение, где находились рыжий и старик.

Щелей тут, к сожалению, не было, но, прижав ухо к двери, Роберт мог расслышать каждое слово, которое произносили в комнате.

– В последний раз говорю тебе, Леви Канцер, не жди от меня ни милости, ни пощады. Наконец-то мне удалось проникнуть в твою нору и уловить момент, когда ты по неосторожности, на минуту оставил дверь открытой. Теперь я не уйду от тебя. Выбирай – или ты будешь лежать мертвый у моих ног, или откроешь свой секрет!

– Сжалься, сжалься надо мной, – жалобно молил старик. – У меня нет денег, ни одного пенса нет у меня. Я уже говорил тебе не раз – у меня нет ничего!

Рыжий громко рассмеялся:

– Ты лжешь! – заревел он. – Помнишь тот вечер, когда мы с тобой сидели в ресторане Трэбблера? Трех недель не прошло с тех пор, а ты уже успел забыть?

– Три недели ужаснейших мучений, – простонал старик. – Негодяй, за это короткое время ты свел меня с ума!

– И черт с тобой. Только открой мне свой секрет!

– У меня нет никакого секрета, – снова жалобно заговорил Леви Канцер.

– Если ты еще раз осмелишься повторить мне эту ложь, я задушу тебя! – страшным голосом закричал на него рыжий. – Неужели ты воображаешь, что я забыл все то, что ты говорил мне, когда выпил десять стаканов виски и окончательно захмелел? Ты говорил мне, что вовсе не так беден, что только притворяешься нищим, а на самом деле мог бы заткнуть за пояс любого спесивого богача, что у тебя есть и звонкое золото, и ценные бумаги, но ты спрятал их в таком месте, где их не найдет ни один человек и куда ты сам заходишь только изредка, чтобы тайком полюбоваться на свои богатства. Будешь ли ты теперь отрицать все это?

– Я ничего этого не помню. Пожалей меня! Если я это сказал, так это был нелепый вздор, шутка, в которой нет ни одного слова правды.

– Врешь, собака! Не думай, что тебе удастся меня провести. Я отлично знаю, что именно тогда, спьяну, ты сказал правду и, конечно, немало перепугался, когда, протрезвев, сообразил, что проболтался. Теперь тебе никакой черт не поможет, говори – не то настал твой последний час!

– Помогите! Помогите!.. – закричал старик в смертельном ужасе.

– Не кричи. Никто не поможет такому старому болвану, как ты. Полиция выставила тебя, а Пинкертоны, к которым ты отправился сегодня, вероятно, сделали то же самое.

– Потому что я теряю рассудок, когда знаю, что ты следишь за мной! – закричал Канцер. – Потому что в каждом человеке мне чудится твое ненавистное лицо, Потому что я не доверяю никому. Потому что я…

Голос старика надорвался, казалось, от ужаса у него отнимался язык.

Рыжий засмеялся зловещим смехом:

– И прекрасно! Никто тебе, дураку, не поверит, что у тебя есть богатства. А я знаю, что они у тебя есть, и я хочу их получить, потому что сумею лучше воспользоваться ими, чем ты. Сознайся, куда спрятал ты деньги? Я буду считать до трех! Если до этого времени ты не скажешь мне, где деньги, я тебе, гадкому скряге, перережу горло.

– Смилуйся, пожалей… – простонал старик.

– Вздор! Скажи мне свой секрет, и я не трону тебя, я даже – черт с тобой! – оставлю тебе горсть долларов.

– Ведь я все заработал черным, тяжелым трудом.

– Знаем, знаем, – послышался насмешливый ответ. – Деньги в рост отдавал, христопродавец. Не одному человеку надел ты петлю на шею, зато и я теперь перережу тебе горло.

– Смилуйся… Я скажу!

– Ну живее! Раз… два… три…

Роберт решил, что пора вмешаться. Достав револьвер, он только собрался открыть дверь и ворваться в комнату, как изнутри послышалось страшное проклятие, затем кто-то изо всех сил рванул дверь, и оттуда, как бешеный, вылетел обезумевший старик. Со всего маху налетел он на Роберта, сшиб его с ног, и оба они повалились на пол.

Но не прошло и секунды, как старик уже вскочил на ноги и как пуля вылетел на двор, тогда как Роберт, еще не успев опомниться, получил такой страшный удар между глаз, что тотчас же потерял сознание.

Оказывается, что в ту минуту, когда рыжий с поднятым ножом в руке уже хотел броситься на старика, тот неожиданным прыжком в сторону опрокинул стоявшую на столе керосиновую лампу, опрометью бросился к двери, открыл ее и выбежал из комнаты, столкнувшись при этом в дверях со спешившим ему на помощь Робертом, у которого сорвал в довершение всего его фальшивую бороду.

Таким образом, Канцер улизнул, зато молодой сыщик очутился во власти рыжего негодяя, который со злорадным смехом втащил свою жертву в середину комнаты.

Через несколько минут, когда Роберт очнулся, он обнаружил себя привязанным к стулу, и притом так, что не мог сделать ни одного движения. Даже голова его с помощью накинутой вокруг шеи петли, конец которой был прикреплен сзади за спинку стула, была приведена в такое положение, что он не мог даже слегка пошевелить ею, не рискуя удавиться.

Веревка до того сильно стягивала горло, что затрудняла дыхание несчастного пленника.

Перед молодым сыщиком, скрестив руки на груди, стоял рыжий и со злорадством смотрел ему прямо в лицо. Заметив, что Роберт открыл глаза, он громко и ядовито рассмеялся:

– Что? Не нравится, голубчик, а?

Роберт сначала ничего не ответил. Голова у него кружилась и болела от страшного удара, полученного здоровенным кулаком рыжего великана.

– Мне так и чудилось все время, что за мной следят! – продолжал последний. – От самого дома Пинкертона у меня все время было неприятное чувство, точно у меня на затылке сидит муха, а это чувство меня никогда не обманывает. Ведь вы хитрые парни, Пинкертоны, но до Неда Краузе вам все же далеко. Я справлюсь хоть с целой дюжиной таких молодцов, как вы. Когда я повернулся на мосту и заметил тебя, я сейчас же сообразил, что ты именно и есть та самая муха, которая меня беспокоит, и действительно, я не ошибся. Теперь тебе, я думаю, не особенно-то весело, а?

– Не говори глупостей! – спокойно возразил Роберт. – Ты доведешь себя только до виселицы, а от Пинкертона все равно не уйдешь.

Нед Краузе громко захохотал:

– Ты думаешь? Ну а я другого мнения! Вот жаль только, что я не знаю, ты ли и есть сам проклятый Нат или нет.

– Нет, я не Нат Пинкертон! Поэтому-то я и говорю, что он выследит тебя, и горе тебе, если он узнает, что ты со мною сделал.

Великан презрительно махнул рукой:

– Ба! Не испугаешь! До сих пор не было еще такого человека, который мог бы справиться со мной.

– Нат Пинкертон справлялся и не с такими еще негодяями.

– Ого! В том-то и дело, что не с такими. Силу надо иметь, да и царя в голове. А у этаких болванов всегда недостает либо одного, либо другого. Неудивительно, что они попадаются в ловушки такого проныры, как Нат Пинкертон. А вы и рады: хвастаетесь громкими успехами и сами повсюду трубите о своих победах. Нет, дудки! Меня не проведете.

– Смотри, Нед Краузе, как бы ты не ошибся. Хочешь пари, что не позже чем через три дня ты будешь в наших руках?

Рыжий с видимым удивлением посмотрел на молодого сыщика, который, несмотря на свое отчаянное положение, еще предлагал ему пари.

– Ей-богу, – продолжал он, смеясь. – Надо вам отдать должное! Чертовское хладнокровие у вас, Пинкертонов. Ты предлагаешь мне пари и как будто совершенно забываешь о том, что через несколько минут отправишься на тот свет.

– Ну на тот свет я отправлюсь еще не так скоро, – сухо возразил Роберт.

– Что такое? – вспылил рыжий. – Неужели ты не веришь, что я преспокойно всажу тебе в ребра вот этот самый нож?

– Нет, не верю!

– Да ты, кажется, рехнулся! – злобно воскликнул Нед. – Кто же мне помешает прикончить тебя, когда я захочу?

– Тебе помешает мысль о Нате Пинкертоне, который следит за тобой, и страх перед электрическим стулом, которого тебе не миновать, если ты приведешь в исполнение свое намерение.

– Черт возьми!..

Больше рыжий ничего не сказал. Он принялся шагать взад и вперед по комнате, и Роберт заметил, что он боится великого сыщика Ната Пинкертона и что слова его произвели на негодяя желаемое действие.

Наконец Нед Краузе остановился перед Робертом и засмеялся хриплым, сдавленным смехом: