Тайна похищенной башни - Александр Рудазов

— Это березовым соком, что ли? — усомнился механик. — Эх, Иваныч, сомнительно мне что-то… Не верится что-то в такой ералаш…

— Петрович, ты в зеркало посмотрись. У тебя крылья и клюв. И тебе еще во что-то не верится?

Угрюмченко встопорщил перья на затылке и с силой ударил клювом по блину. Фарфоровая тарелка издала жалобный звук и треснула.

— Замечательно, — сухо произнесла Зинаида Михайловна. — Еще одна тарелка.

— Звиняй, хозяйка, — смущенно вжал голову в плечи Угрюмченко. — Не нарочно.

Мадам Колобкова только махнула рукой. Она уже смирилась с постоянной гибелью посуды. Те же мудрецы бьют чашки и блюдца чуть ли не ежедневно. Бальтазар однажды откусил от тарелки кусок. Каспар запихал десяток чашек в свой колпак, и те бесследно испарились. Мельхиор вообще в последнее время взял моду швырять посуду за борт. Просто так — послушать, как она булькает.

Бальтазар тем временем извлек из банки маринованный огурчик. Брезгливо его понюхал. Вынул из кармана кривой нож, высунул язык набок и принялся мелко-мелко строгать огурец. Нарезав, ссыпал зеленые кубики в свернутый кульком блин. Несколько секунд подозрительно смотрел на него, а потом торопливо запихал в рот и принялся озираться, бросая туда-сюда параноидальные взгляды.

— Ешьте спокойнее, дедушка, — устало произнесла Зинаида Михайловна. — Не бойтесь, не отнимут.

— Как называется эта еда? — спросил Бальтазар, утирая масленые губы.

— Блины.

— В следующий раз приготовь оладьи.

— А вы любите оладьи, дедушка?

— Ненавижу.

— Тогда чем же они лучше блинов?

— Блины я ненавижу еще сильнее.

— А вы хоть что-нибудь любите?

— Себя.

— А из еды?

— Я не ем себя.

— А зря, кстати! — воскликнул Мельхиор, жадно грызя ногти на ноге. — Ты попробуй!

— Хррр-пс-пс-пс… — громко произнес Каспар, роняя голову на грудь. Недоеденный блинчик вывалился у него изо рта.

Бальтазар и Мельхиор внимательно посмотрели на соседа по столу. А потом, не сговариваясь, схватили с его тарелки последний блин.

— Отдай, я первый взял, — потребовал Бальтазар.

— Нет, я первый.

— Да, но ты его украл. Это не считается.

— А ты разве не украл?

— Я имею на это право.

— Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.

— Я имею. К тому же он умер, еда ему больше не нужна.

— Он еще жив.

— Жаль. Ты уверен?

— Он храпит.

— А кто сказал, что мертвые не храпят?

— Я никогда не видел храпящего мертвеца.

— Это не доказательство.

— А ты что, видел?

— Нет, не видел. Но это тоже не доказательство.

— А по-моему, доказательство. По-моему, если какую-то вещь не видел никто на свете, то ее и не существует.

— А твои мозги кто-нибудь видел?

— Заткнитесь немедленно, молокососы! — рявкнул проснувшийся Каспар. — И уберите руки от моих блинов!

— Вот видишь, чего ты добился? — зло прищурился Бальтазар. — Он из-за тебя воскрес. Из-за тебя.

— Я и не умирал, идиот!

— А жаль.

Мельхиор растянул улыбку до ушей и снова принялся грызть ногти.

— Прекрати это! — прорычал вконец обозленный Бальтазар. — Прекрати сейчас же, не доводи меня!

Мельхиор обиженно надулся.

— За что ты на него так злишься? — пропыхтел Каспар, снимая колпак и надевая вместо него тарелку.

— Он грыз ногти!

— Ну и что? Это некультурно, конечно, но зачем же так злиться?

— Он грыз МОИ ногти!

— Свои я уже все сгрыз, — обиженно сказал Мельхиор.

— Тогда грызи у него! — ткнул в Каспара Бальтазар.

— У него я тоже уже все сгрыз.

— Что?! — всполошился Каспар, шевеля босыми пальцами ног. — Когда ты успел?!

— Сегодня утром.

— Но я этого не видел! Как я мог этого не заметить?

— Ты спал.

— А-а-а… Тогда понятно… Вечно я пропускаю все самое интересное…

Колобков весело гыгыкнул, намазывая икру на очередной блин. Все-таки есть в этой троице и положительные моменты. Вполне успешно заменяют телевизор, например.

— Как думаешь, Серега, они сегодня подерутся или как? — подтолкнул Чертанова локтем начальник.

Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным-давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.

Перед глазами по-прежнему стоит спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…

Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.

Но что же тогда это было такое?

— Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? — спросил он в никуда.

— Таннин?.. — переспросила Стефания. — Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.

— И откуда?

— Родился, ясное дело. Очень-очень давно.

— А это кто ж его родил? — заинтересовался Колобков. — Другая Тортилла?

— Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи — хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира — некоторые даже обретают «дикую» божественность…

— Уй-йё-мм!.. — прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.

Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ноет уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.

Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут — очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал. Хотя и внимание тоже не акцентировал — Колобков-старший этого не одобряет.

В семье все равны. Отец — самый главный, но остальные равны. Кроме матери, конечно. Мать — на втором месте после отца. А остальные все равны. Правда, теща тоже не в счет — ее место где-то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.

Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.