Жизнеописание Парацельса или Теофраста фон Гогенгейма (1493–1541) - Анна М. Стоддарт

мастерство подтверждалось выздоровлением его пациентов, и остальные врачи, мучимые завистью, изыскивали способ подвергнуть его проверке всем врачебным сообществом Базеля. Ставился вопрос, правомочен ли он практиковать в городе. Университетский устав содержал необходимую для таких случаев статью, которая предписывала любому вновь прибывшему штраф в тридцать гульденов, в случае если новичок проигнорирует это условие. Парацельс отказывался подвергать себя любой процедуре такого рода, но эта попытка уничтожить его в преддверии назначения членами магистрата принудила его подать прошение. Он написал членам магистрата, к которым он обращался как к своим «уважаемым, добродетельным, здравомыслящим, предусмотрительным, мудрым, любезным и доброжелательным господам». В этом обращении усматривается ироническая нотка, поскольку их предусмотрительность и житейская мудрость отсутствовали, когда они подставляли своего кандидата под удар, от которого эти качества должны были его защищать. Он просил их восстановить его в правах. Они должны оставить его в этой должности и подтвердить полномочия, чтобы он мог исполнять свои обязанности. Он не был предупреждён о праве профессуры вмешиваться, и оставил работу в Страсбурге, чтобы принять их приглашение.

Другой вопрос, затронутый в этом письме, касается руководства городскими аптекарями. Он привёл в ярость этот класс, отказавшись оказывать им содействие или прописывать их лекарства, которые приносили огромные доходы. Он сам изготовлял лекарства в своей лаборатории и применял их вместо их тошнотворных отваров. Он применял свою тинктуру опия, лабданум, как он её называл, свои растворы сурьмы, ртути и мышьяка, свои препараты цинка, железа и серы.

Аптекари и понятия не имели о таких вещах. Он считал их медикаменты устаревшими и негодными, а цены до нелепости высокими. Как городской врач, он осуществлял надзор за аптекарями и обнаружил не только их безответственность и нерадивость, но и факт тайного сговора с врачами. Обо всём этом можно прочитать в его обличающем письме. Он требовал провести тщательную проверку аптекарей и их запасов сырья, чтобы их деятельность строго контролировалась, чтобы их рецепты оценивались городским врачом и чтобы аптекари сдавали экзамен перед получением места, потому что в их власти тела и жизни больных, чтобы лекарства оценивались в соответствии с твёрдо установленными нормами. А также требовал покончить с непомерными ценами, которые разоряют людей.

Это замечательное воззвание – смелое, решительное и полезное – возымело действие, и Парацельс был избавлен от немедленного изгнания.

5 июня 1527 года он вывесил программу своих лекций на доске в университетской аудитории, приглашая приходить на них всех желающих. Объявление начиналось с приветствия всех интересующихся искусством врачевания. Далее он провозглашал его благородную и важную сущность – дар человеку от Бога, и необходимость развивать это искусство, делая его более значимым и известным. Он принимал на себя эту миссию не для возвращения к учению древних, но для продвижения вперёд – туда, куда указывает природа, через исследовательское проникновение в сущность явлений, где он сам сделал открытия и находил истину, постоянно опираясь на экспериментирование и накопленный опыт. Он был готов противостоять покорному следованию устаревшим взглядам, будто бы они были непреложными истинами, которым никто не дерзнёт возразить. Вероятно, знаменитые доктора получили дипломы, обучаясь по книгам, но ни один целитель не учился по книгам. Чтобы быть врачом требуется не учёная степень, не беглость речи, не знание древних языков, не прочтение множества книг, но знание вещей как таковых и их свойств. Врач обязан различать типы заболеваний, их причины, их симптомы и знать надлежащие лечебные средства. Именно этому Парацельс намеревается обучать, ибо он обрёл это знание опытом – мудрейшим учителем – и упорным трудом. Он заявлял, что обучает тому, чему научился сам, и его лекции будут основаны на трудах, которые он уже написал, о лечении внутренних и наружных болезней, о терапии и хирургии. «Во исполнение Божьего предписания, желаю вам найти себе такое применение, чтобы наша попытка сделать шаг вперёд в лечебном искусстве достигла цели». Такими словами заканчивалась его программа, и такими словами он ответил своим оппонентам.

Через две недели наступил Праздник Святого Иоанна. Студенты сложили и разожгли костёр перед университетом. Костёр полыхал во всю силу, когда подошёл Парацельс с книгой Авиценны «Канон врачебной науки» в руках и бросил её в огонь со словами: «В Огонь Святого Иоанна, чтобы все неудачи растаяли в воздухе вместе с дымом». Это был вызов сторонникам старой школы. Такой же вызов бросил Лютер папству, когда сжёг папскую буллу[97]и Устав за Эльстерскими Воротами Виттемберга. И Роджер Бэкон высказывал желание сжечь все труды Стагирита[98]. Парацельс сжёг всё связанное с отжившими традициями Галена и Авиценны. Это был символический акт, как он объяснял позже в своём труде „Paragranum“ («Парагранум»[99]): «Что кануло в вечность, должно сгореть в огне, оно больше не годится к применению; что истинно и полно жизни, в огне не горит». Человек находился в кабале у изжившей себя церкви и у оторванной от жизни науки – да будет с этим покончено навсегда. День и ночь работал Парацельс над лекциями, надиктовывал их своим секретарям с необычайной живостью, энергично вышагивая взад и вперёд по комнате, с горящим взором «человека, охваченного вдохновением».

Он пренебрёг каникулами, которые длились в Базеле с середины июля до 21 августа, полный решимости выиграть время, которое университетская оппозиция растрачивала без пользы, и зал был всегда переполнен. Он неизменно стремился делать всё, что было в его силах, ради тех, кого учил, «не утаивая ничего, что могло быть полезным для больных». Разве не сделал Христос исцеление страждущих душ и тел первостепенной заботой и, следовательно, для Его последователей первостепенной обязанностью?

Он дополнял свои лекции практическими наглядными показами. Самые подготовленные из его студентов сопровождали его к лежащим в постели пациентам и учились, наблюдая, как он ставит диагнозы и как он лечит. «Опыт, – говорил он, – лучше, чем все уроки анатомии в лекционном зале. Если они хотят понять болезнь, пусть они разберутся в ней как следует, рассмотрят симптомы, изучат её стадии, определят её продолжительность, выяснят для себя её причину и последовательность её течения, найдут способы облегчения страданий, сами составят лечебные препараты».

Он водил их по окрестностям, чтобы они сами изучали лекарственные травы там, «где Бог определяет их место произрастания». Как иначе они должны узнавать их в микстурах и порошках, даже умело соединённых? Лучше всех книг, лучше аптекарских огородов, при всей их насыщенности, были открытые пространства, где садовником была Природа, ибо там целебные травы росли вольно, забирая из земли и воздуха полезные вещества, которые делали их целебными, «в окружении Природы, которую укрывает лишь один купол,