Ва-банк - Анри Шарьер

Но как-то он дошел до того, что уволил одну девушку только за то, что она купила шарф, который я до этого носил на шее. Спор принял угрожающий характер, дежуривший полицейский приказал нам убираться и никогда больше не возвращаться туда.

— О'кей, жирный мешок дерьма, — сказал Каротт. — Мы не вернемся по земле, но прилетим по воздуху. И ты не сможешь нам помешать в этом.

В чем именно заключалась угроза, я понял только на следующее утро, когда на рассвете мы взлетели из Барселоны и он сказал мне по внутренней связи:

— Сейчас мы поприветствуем панамца. Не бойся и крепче держись.

— Что ты собрался делать?

Он не ответил. Когда показался в поле нашего зрения бордель, самолет сначала поднялся повыше, а затем спикировал на него на полной скорости, промчался над кабелем высокого напряжения и проревел над крышей из рифленого железа, почти касаясь ее. Несколько листов железа слетело, обнажив комнаты с кроватями и людьми на них. Мы сделали вираж, взмыли вверх и вернулись назад, взяв чуть выше, чтобы рассмотреть всю картину. Я никогда не видел более комичного зрелища, чем эти обнаженные женщины и их голые клиенты, в бешенстве повскакавшие в своих коробках без крышек, яростно потрясающие кулаками в сторону самолета, который так резко прервал их игры или обессиленный сон. Мы с Кароттом хохотали чуть не до тошноты. Позже я встретил одну из девушек, которая обладала достаточным чувством юмора, чтобы посмеяться вместе с нами. Очевидно, там было полно разрушений, и выведенный из себя панамский жирный мешок лично приворачивал сорвавшиеся листы болтами во всех женских комнатах.

Каротта и меня очень тянуло на природу, и мы часто вылетали просто на поиски красивых мест. Вот таким образом нам и повстречалось одно из настоящих чудес света — Лос-Рокес. Это был архипелаг из более чем трехсот шестидесяти островов на расстоянии около двухсот километров от берега, собранных в овал с как бы огромным озером в центре. Острова представляют собой барьер для океанских волн, и «озеро» почти всегда спокойно, его бледно-зеленая вода настолько чиста, что можно видеть дно на глубине двадцати метров. К сожалению, в те дни там еще не было взлетно-посадочной полосы, и мы пролетали раз десять вдоль и поперек всего скопления островов, прежде чем наткнулись на подходящий для посадки участок суши где-то в двадцати милях к западу. Это был остров Лас-Авес.

Каротт был действительно превосходным летчиком. Я видел, как он садился на наклонный, покатый пляж, одним крылом касаясь песка, а другим — моря. Остров оправдывал свое название — пернатых там была тьма. Они были с серыми перьями, а у молодняка оперение было белым. Это были бобо — довольно-таки малосообразительные и доверчивые птицы. Мы испытали там невероятные ощущения! Мы были только одни, совсем нагие, на острове, плоском, как блин, окруженные со всех сторон птицами, прежде никогда не видевшими человека, которые са-дилисъ на нас или ходили вокруг. Мы часами загорали на солнце, лежали на узком пляже, опоясывавшем остров. Играли с птицами, сажали их на ладони; некоторых очень интересовали наши головы, и они нежно прикасались клювам к нашим волосам. Мы плавали, потом снова загорали и, когда нам хотелось есть, всегда могли найти морских ракообразных, которые грелись на камнях. Их ловили руками и тут же поджаривали. Единственной трудностью было найти достаточно сушняка для костра, потому что на острове почти ничего не росло.

Друг друга мы понимали без слов.

Когда в очередной раз взлетели вечером, наши сердца были наполнены солнцем, счастьем и жаждой жизни. И все нам казалось суетой, даже поиск денег на бензин. Нас интересовали только полеты и возможность жить в мире, полном сюрпризов.

На Лас-Авесе мы обнаружили громадную пещеру: при отливе вход в нее оказывался выше уровня моря, в ней появились свет и воздух. Меня страшно тянуло к этому гроту с чистой водой; несмотря на мелководье глубиной до трех метров, туда можно было свободно вплывать. Если находиться посередине пещеры и смотреть вокруг, то стены и потолок, казалось, были покрыты цикадами. Это, конечно, были не цикады, а тысячи маленьких рачков, прилипших к скале. Иногда мы долго оставались там, но никогда их не трогали. Впрочем, однажды пришлось их потревожить. Огромный осьминог, большой любитель рачков, вытянул свое щупальце, чтобы взять несколько штук. Мы тут же прыгнули на него и вывернули наизнанку. Теперь он лежит там и гниет, представляя собой лакомое угощение для крабов.

Мы часто летали на Лас-Авес с ночевкой. С помощью большого электрического фонаря собирали лангустов, каждый весом под килограмм, пока не наполнялось два мешка. Все, предназначенное на продажу, сбрасывали в Карлотте, на аэродроме в центре Каракаса, за день мы могли привезти почти полтонны раков. Конечно, было неразумно так перегружать самолет, но подобные занятия доставляли нам удовольствие. Нам нужно было только оторваться от земли, а что касается набора высоты — то звезды были в безопасности! Мы преодолевали двенадцать миль по долине от побережья до Каракаса, почти касаясь крыш домов. Там сбывали наших лангустов за смехотворно низкую цену — по два с половиной боливара за штуку. Этого хватало на то, чтобы оплатить бензин и поддерживать нашу жизнь. При ловле лангустов часто ранишь руки, и бывало, что мы возвращались домой с одними лишь порезами. Впрочем, таких мелочей мы не замечали и жили на полную катушку.

Однажды вблизи Пуэрто-ла-Крус Каротт сказал мне по внутренней связи:

— Папи, у нас кончается бензин. Я собираюсь сесть на поле Сан-Томе, принадлежащее нефтяной компании.

Мы пролетели над посадочной полосой, показывая, что приземляемся. Но там кто-то выкатил на середину полосы цистерну, полную бензина, воды или Бог знает чего. Я говорил снова и снова, что не вижу, где мы могли бы посадить самолет. Но у Каротта стальные нервы, и он сказал только: «Держись, Папи!» И тут же направил самолет на довольно широкую дорогу. Мы приземлились, ударившись не слишком сильно, и пронеслись на скорости до поворота, из-за которого выскочил трейлер, груженный волами. Визг тормозов, должно быть, поглотил наши душераздирающие крики. Если бы водитель не потерял управления и не пустил машину под откос, в канаву, то с нами все было бы кончено. Мы выпрыгнули из самолета, и Каротт успокоил взбешенного водителя — тот был итальянец.

— Помоги нам оттащить самолет, а потом можешь распаляться.

Итальянец все еще дрожал и был бледен, как бумага. Мы помогли ему собрать всех животных, которые разбрелись, когда трейлер распался на части.

Эта необычная посадка наделала столько шуму, что правительство выкупило самолет у Каротта и сделало его гражданским инструктором в Карлотте.

Жизнь воздухоплавателя для меня закончилась. Все это было грустно, ведь я получил уроки классного летчика и показал себя способным учеником. Но ничего. Единственный, кто оказался в проигрыше в этом деле, — так это Кориа. Удивительно, но он никогда не преследовал меня. Через несколько лет я выплатил ему все до копейки. И сейчас мне следовало бы поблагодарить его за великодушие.

Но в тот момент я не только потерял самолет и работу у венгерки, которая к тому времени уже нашла кого-то другого, но еще и приобрел недоброжелателя в лице бывшего приятеля: мне следовало избегать центральных районов Каракаса: там находился магазин Кориа. Положение мое было не из завидных. Впрочем, теперь все равно: те несколько недель, проведенные с Кароттом, были слишком запоминающимися, чтобы о чем-то жалеть.

После этого я часто встречался с Кароттом. Обычно это происходило в небольшой, тихой закусочной, где работал старик француз, ушедший на пенсию из компании «Транс-атлантик». Однажды мы играли в углу в домино с испанским республиканцем и одновременно бывшим ссыльным, который тогда уже спокойно жил, продавая духи в кредит. И тут вошли двое незнакомых нам мужчин в темных очках и спросили, правда ли, что француз, часто бывающий здесь, пилот.

— Это я, — сказал, вставая, Каротт.

Я оглядел неизвестных с головы до ног и сразу же, несмотря на темные очки, узнал одного из них. Меня вдруг охватило волнение. Я подошел к нему, но прежде чем открыл рот, он сам узнал меня.

— Папи!

Это был Большой Леон, один из моих лучших друзей в заключении. Высокий парень с тонким лицом, в своих поступках он был настоящим мужчиной с открытым сердцем. Но было не время проявлять свои чувства, и он просто, ничего не сказав, представил меня своему компаньону Педро Чилийцу. Мы выпили за столиком в углу, и Леон заявил, что ему требуется самолет с пилотом.

— Пилот есть, но без самолета, — сказал Каротт. — Машина сейчас принадлежит другим людям.

— Печально, — резюмировал Леон.

Каротт вернулся к игре в домино, а мое место там уже кто-то занял. Педро Чилиец встал, отошел к бару, так что мы смогли поговорить спокойно.