Диалоги - Диас Назихович Валеев

говорить, и ложью, которой надо заменять утаиваемую правду. Это большое искусство. А наш друг молод. Он еще не научился. (Глядя в персональ-карту.) Так ваш отец — мулла? Он жив?

Я м а л у т д и н о в. Его… замучили большевики.

Х е л л е. Я же говорю, он не лжец. Он конъюнктурщик. Ловит момент, старается использовать обстановку… Для первого раза, Ямалутдинов, я делаю вам замечание.

Я м а л у т д и н о в. Да, это неправда. Отец умер сам. У него был отек легких.

Х е л л е. Мне он нравится, Макс.

Р у н г е. Такого барахла в лагере с излишком. Я найду лучше.

Х е л л е. Нет, нет, я чувствую, что именно он подойдет для намеченной операции. (Фельдфебелю.) Ганс, милый, принеси-ка чашечку кофе.

Я м а л у т д и н о в. Если можно, я бы закурил?

Х е л л е. Можно. Ганс!

Р у н г е (поднимается). Ладно, как хочешь! Дело твое. (Уходя.) Проще пристрелить, чем тратить на него продукты. У меня дела.

С подносом в руках — ф е л ь д ф е б е л ь.

Х е л л е. Ганс, угости нашего друга сигаретой… Прошу вас. Вы должны извинить Рунге. Полмесяца назад потерял под бомбежкой семью. Естественно, нервы не выдерживают. Вы комсомолец, Ямалутдинов?

Я м а л у т д и н о в. Да. (Фельдфебелю.) Спасибо. (Снова Хелле.) Был.

Х е л л е (заглядывая в персональ-карту). На первом допросе вы утаили этот момент.

Я м а л у т д и н о в. Так получилось.

Х е л л е. Знакомы лично с Джалилем, Батталом?

Я м а л у т д и н о в. С Батталом нет. С Джалилем сидели вместе в лагерях. Он известный, а я — так… Я к нему не подходил. Только здоровались.

Х е л л е. Ну, хорошо, очень хорошо. Я думаю, мы научимся понимать друг друга.

Я м а л у т д и н о в. Вы чего-то хотите от меня?

Х е л л е (после паузы). Что вы скажете о выполнении заданий, которые я или мое доверенное лицо будут вам давать?

Ямалутдинов молчит.

Вы согласны делать это?

Молчание.

Нужно выбирать, Ямалутдинов. Есть два мира, и между ними идет борьба. Нужно либо примкнуть к чему-то, либо… Только факты! (Бросив на стол лист бумаги и положив ручку.) Напишите. Список лагерных знакомых. Тех из них, кто не гнушается антинемецкими высказываниями, кто мечтает о побеге. Не всех. Лишь тех, с кем лично у вас хорошие отношения, кто доверяет вам.

Я м а л у т д и н о в. Их расстреляют?

Х е л л е. Их жизнь волнует вас больше, чем собственная?

Я м а л у т д и н о в (словно выходя из оцепенения). Я напишу! Напишу. (Пишет.)

Х е л л е. Ваших друзей… пока не расстреляют. (Просмотрев список.) Что ж, наши данные в какой-то мере совпадают с этими сведениями. Из этих людей, чьи фамилии вы внесли в список, вы должны в кратчайший срок, повторяю, в кратчайший… создать нечто вроде небольшой подпольной группы. Завтра сюда, в шталаг, прибывает комиссия по вербовке пленных в легион. Вас найдет один наш человек, который затем введет вас, как руководителя группы, в ядро реально существующей подпольной организации.

Я м а л у т д и н о в. А потом? Что будет потом?

Х е л л е. Вы пренебрегаете кофе. Да, еще одна мелочь… Вот здесь. Распишитесь. Это подписка.

Как тень, как свидетель, возникает С. На его глазах ставит свою подпись Ямалутдинов.

С. Он хочет знать, что будет потом? (Повернувшись.) А что бывает на третьем пути? Отныне ты будешь значиться в картотеке имперского управления безопасности под номером Р-627.

Х е л л е. Курите, курите! (Улыбаясь.) Отныне мы с вами — коллеги. Кстати, вас могут заподозрить ваши товарищи. Вы готовы к этому?

Я м а л у т д и н о в. Не знаю. Не думал.

Х е л л е. Не думали? Напрасно. (Смеется.)

По лицу Ямалутдинова — сначала несколько растерянному — тоже ползет неуверенная улыбка.

Я полагаю, на первых порах вам нужно помочь. Вы не против?

Я м а л у т д и н о в. Нет.

Х е л л е. Ганс!

Входит  ф е л ь д ф е б е л ь.

Ганс, прошу вас, помогите нам. Моего нового друга могут заподозрить его бывшие товарищи.

Осклабясь, фельдфебель молча приближается к Ямалутдинову и неожиданно резко посылает кулак ему в челюсть. Точно подброшенный ударом в воздух, опрокидываясь назад, Ямалутдинов падает на стол. Скользнув по нему, валится на пол, ударяясь головой о косяк двери. На лице его и голове — кровь.

Иди, Ганс. Спасибо. (Ямалутдинову.) Теперь никто не подумает, что вы мой агент.

С. Третий путь…

I.3. ШТАЛАГ 313, ПИОТРОКУВЕ, ПОЛЬША, 3 АВГУСТА 1943 ГОДА

Перед строем пленных, среди которых находится и  Я м а л у т д и н о в, — президент Волго-Татарского комитета «Идель-Урал» Ш а ф и  А л м а с  и  н е с к о л ь к о  ч е л о в е к  в форме легионеров с музыкальными инструментами в руках — К у р м а ш, Б а т т а л, Х и с а м о в. Среди них же — Д ж а л и л ь  и  Х е л л е, оба в штатском.

А л м а с. Зверь политики, превращенный в отвлеченное начало, два с половиной десятилетия в клочья терзал несчастную родину! Я спрашиваю вас, что обещает человеку большевизм в последнем счете?! Что? Это говорю вам я, Шафи Алмас, глава национального комитета, осуществляющего права и функции будущего татарского правительства! Фюрер сказал мне: «Рейх беспощаден к своим врагам, но он добр к тем, кто добр к нему. Передайте это своим соотечественникам». Вы можете спросить меня, что будете делать вы в рядах вермахта? Отвечу! Вы встанете в ряды борцов за освобождение своей родины! Гигантский великорусский колосс…

Х е л л е. Достаточно, господин Алмас.

А л м а с. Этот колосс разваливается. Он развалился… Вопросы, друзья мои? Вы можете задавать любые вопросы!

П е р в ы й  п л е н н ы й. Насчет кормежки как? Будут ли кормить?

А л м а с. Пленные, вступившие в легион, получат такой же паек, какой получают немецкие солдаты!

В т о р о й  п л е н н ы й. И оружие дадут? Настоящее?

А л м а с. Все будет, друзья мои, все!

П е р в ы й  п л е н н ы й. А сигареты? Курево?

А л м а с. И сигареты.

Т р е т и й  п л е н н ы й.