Герой на все времена (ЛП) - Риди Сара

Сажусь на одеяло и ставлю тарелку с десертом.

— Вот держи, — говорю я. — Достаточно сахара, чтобы не спать неделю.

— Ура, — восклицает Бин. Она откусывает большой кусок морковного торта.

— Ты в порядке? — спрашивает Джинни. — Я видела, как вы разговаривали, и похоже, ты слегка разозлился.

— Все в порядке, — заверяю я. — Они просто хотели сказать, как сильно восхищаются моими фильмами.

Джинни бросает на меня недоверчивый взгляд, а потом:

— Ну ты и обманщик.

Я ухмыляюсь.

— Ты права.

Плохое настроение, которое у меня возникло после разговора с Энид и Хизер, рассеивается. Остаток дня я провожу, поедая безумное количество хот-догов, кукурузы в початках, арбуза и пирога. Мы играем в карты, подковы и лежим на солнце. В сумерках Бин пытается уговорить светлячков сесть ей на руку. Я хватаю одного с неба и держу его на своей ладони. Лицо Бин озаряется, когда светлячок светится для нее. Она протягивает палец, и он садится к ней на руку.

— Мама, мама. Ты видишь? У меня на пальце светлячок. — Бин смеется, когда он вспыхивает ярко-желтым. — Щекотно, — говорит она.

— Это потрясающе, — соглашается Джинни.

Она смотрит на меня, и ее глаза наполнены таким счастьем, что мое сердце замирает, а потом начинает биться снова.

«Просто друзья. Мы просто друзья». Я просто помогаю, а потом возвращаюсь в Голливуд.

Слова Энид снова звучат в моей голове. Им нужно чудо, а не друг.

Светлячок снова загорается, и Бин смеется, отпуская его в небо. Он присоединяется к остальным, и они наполняют серые сумерки мерцающим желтым светом.

— Я так счастлива, — говорит Бин.

— Я тоже, детка, — признается Джинни. Она тянет Бин к себе на колени, и они откидываются назад, чтобы посмотреть на светлячков.

Я смотрю на небо. Светлячки то вспыхивают, то гаснут. Потом смотрю на Джинни и Бин. Я потираю грудь, и она болит под моей рукой. Им нужно чудо.

Джинни — это не девушка в беде. Она может сделать все, что задумает, даже сама может стать героем. Но сможет ли она найти чудо?

Я не знаю.

Глава 16

Джинни

Лето почти закончилось. Прошло шесть недель с тех пор, как я встретила Лиама. Я провожу рукой по голове Бин и целую ее в щеку. Еще слишком рано, рассвет не наступил. Бин уютно устроилась в своей кровати, в ее руках — большая плюшевая игрушка с окружной ярмарки, которую окрестили Пинки, и она крепко спит. Я проскальзываю через смежную дверь в кухню дома. Энид стоит у плиты и переворачивает блинчики.

— Она еще спит, — говорю я.

Плечи Энид напрягаются, но она ничего не говорит. Чем дольше мы встречались с Лиамом, тем меньше она выражала свое мнение, но если на то пошло, ее неодобрение становилось все сильнее.

— Вернусь к восьми.

Она поворачивается и направляет на меня свою лопаточку.

— Ты слишком привязалась.

Я отступаю от лопаточки.

— Что?

— Все, о чем говорит Бин, это Лиам Стоун то, Лиам Стоун это. Ты не говоришь, но могу сказать, что думаешь о нем. Вы проводите вместе каждую свободную минуту, днем и вечером тоже. Он приходил на пикник.

— Да? — Она права, мы проводим вместе почти каждый день из последних шести недель. Кроме тех дней, когда мы находились в детской больнице или, когда у меня длинная смена на работе. Бин так счастлива, и я тоже... счастлива. — Ты говоришь об этом как о преступлении.

— Так и есть, — отрезает она, поворачивается и переворачивает блинчики.

— Я знаю, ты веришь...

Она снова поворачивается и машет на меня лопаточкой.

— Я ошибалась. Этот мужчина — не такой уж плох, и он подходит для приличной компании.

— Ладно? — Это неожиданно.

— Он еще хуже. Он прекрасный человек, а поскольку ты уязвима, ты слишком привязываешься. Он намерен уйти, и когда уйдет, тебя ждут страдания. И тебя, и Бин. — Ее глаза слезятся, а рот приоткрыт. Она исходит из собственного опыта. Мое сердце тянется к ней, и, хотя Энид никогда не приветствовала этого, я хочу обнять ее.

— Я тоже по нему скучаю, — шепчу я. Она знает, о ком я говорю. Он единственный человек, по которому мы обе тоскуем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Морщины вокруг ее рта становятся глубже, и она поворачивается к плите. Переворачивает готовые блины на тарелку рядом со сковородой. Они с тоскливым звуком падают на тарелку. Закончив, она кладет руки на столешницу.

— Делай, что хочешь, — говорит она. — Но не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Она не оборачивается. Ее спина настолько прямая, что я знаю, что она держит себя в руках только усилием воли. Мне не следовало этого говорить. Мы не говорим о Джордже. Его смерть — призрак здесь, хотя Энид удалила все его частички, очистила дом от его памяти, он все равно приходит. По телевизору играет песня, и по ее реакции я могу сказать, что она напоминает ей о нем. Или иногда, когда Бин смеется, ей приходится выходить из комнаты. У них одинаковый смех. Он похож на звон колокольчиков в ясный весенний день. Мне он нравится. Но Энид...

— Прости.

Ее плечи напрягаются, но она не убирает руки с стойки, не поворачивается и не смотрит на меня.

Мне всегда казалось, что Энид справилась со смертью сына, пытаясь забыть о его существовании. Но, возможно, я ошибалась. Может быть, боль слишком велика для нее, даже сейчас. Она пытается защитить себя. Может быть, вместо каменного сердца, которое я себе представляла, у нее слишком мягкое сердце.

— Спасибо, что беспокоишься за нас.

Я жду ее ответа, но она молчит. Дедушка Кларк заходит на кухню, в его руке журнал о вьетнамской войне.

— Ты все еще здесь? — удивленно спрашивает он.

Энид сразу же принимается наливать тесто для блинов.

— Уже ухожу. Вернусь к восьми. Бин еще спит.

— Хорошо, тогда пока.

Бегу трусцой к машине. Я опаздываю на несколько минут. Лиам будет ждать.

***

— Расскажи мне о своем муже, — говорит Лиам несколько дней спустя.

Я удивленно смотрю на него, но он отжимается, поэтому не вижу его лица.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Ты никогда не говоришь о нем. Бин не рассказывает о нем, только говорит, что он был героем.

— Бин никогда не встречалась с ним.

— Почему?

Лиам переворачивается на одну руку и делает идеальную боковую планку. Я ему больше не нужна. Совершенно ясно, что ему незачем оставаться здесь. Он подтянут, бодр и находится в форме для игры на экране. Он может приступить к съемкам хоть завтра. Энид права, он скоро уедет.

Он опускается обратно и начинает отжиматься.

— Я находилась на раннем сроке беременности, когда он умер. — Оглядываю поле, деревья у трейлера и думаю о том, как непредсказуема жизнь. В той машине, семь лет назад, я никогда бы не подумала, что буду стоять здесь.

— А-а, значит, у нее просто остались истории о нем.

Я киваю, хотя Лиам этого не видит.

— Я рассказываю ей смешные истории. Например, о том, как он прекрасно воспроизводил любой акцент и втягивал нас в самые нелепые ситуации. И еще романтические истории, например, как мы встретились, и я сразу же поняла, что выйду за него замуж. Он подошел ко мне и сказал: «Эй, красотка, кажется, ты украла мое сердце». Потом он улыбнулся, и я пропала. Так что я рассказала ей историю о том, как мы познакомились, а потом о том, как он умер. Как она и я не были бы здесь, если бы не он. Как он любил ее так сильно, что отдал свою жизнь, чтобы она могла жить. Что он не думал ни о чем, кроме как вернуться и спасти ей жизнь. Даже если он никогда не встречал ее. Он любил ее так сильно. Вот что я ей говорю. Что он так сильно ее любил.

— Я уверен, что любил, — говорит Лиам. Он поднимается с земли и встает рядом со мной. — Извини, ты не обязана говорить об этом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вытираю глаз и качаю головой.

— Нет, все в порядке. Я не против.

— Нелегко соответствовать, не так ли?

— Да. Я действительно установила невероятно высокую планку. — Я не могу соответствовать тому образу, который нарисовала в своих историях, как, возможно, и никто другой. — Может, мне стоит рассказать Бин несколько историй, которые покажут ее отца как простого человека. Хорошего и не очень.