Ребекка с фермы Солнечный Ручей - Кейт УИГГИН

Но ах, увы! Не знаем мы,

Что нам судьба пошлет:

Быть может, бури - Эмме-Джейн,

А мне - наоборот. 

Она прочитала стихотворение вслух, и Коббы нашли,  что  это  не  только  исключительно красивое, но и совершенно необыкновенное произведение.

- Я думаю, что если бы тот писатель, который живет на Конгресс-стрит в  Портленде, мог услышать твои стихи, он был  бы  изумлен,  -  сказала  миссис  Кобб. - Если меня спросят, я скажу, что твое стихотворение ничуть  не  хуже,  чем это его "Не говори мне в скорбных числах", и гораздо понятнее.

- Я никогда не мог сообразить, что это за "скорбные числа", -  заметил  мистер Кобб критически.

- Значит,  вы  никогда  не  изучали  дроби!  -  мгновенно   догадалась  Ребекка. - Послушайте, дядя Джерри и тетя Сара, может быть, вы напишете  еще  одно четверостишие, заключительное - такое, чтобы в нем были "мысли"  -  как  это обычно бывает у поэтов.

- Если  ты  можешь  выдавливать  из  себя  стихи,  просто  поворачивая  какую-то ручку, ну, тогда я скажу - чем больше, тем лучше; но  едва  ли  тут  можно приделать конец красивее этого, - заметил мистер Кобб.

- Нет, конец ужасный! - недовольно проворчала Ребекка. -  Нельзя  было  вставлять "мне". Я просто пишу стихи, и никто не знает, что это я  стояла  у  реки. Здесь должно быть написано "Ребекка" или "та, чьи волосы черны". И это  "наоборот" просто отвратительно. Иногда я говорю себе, что никогда больше не  буду писать стихи: так трудно сделать,  чтобы  все  вышло  правильно;  но  в  другое время они получаются у меня сами собой. Может быть, так будет лучше: 

Но ах, увы! Не знаем мы,

Что нам судьба пошлет,

И может дать она покой

Тому, кто бури ждет. 

Не знаю, хуже так или лучше. Теперь возьмемся за заключительный стих!

Через несколько минут поэтесса подняла глаза, сияющая и торжествующая.

- Оказалось - легче  легкого!  Вот,  послушайте!  -  И  она  прочитала  медленно, приятным, проникновенным голосом: 

Но что б ни ждало в жизни нас,

Уверенные в том,

Что воля Бога такова,

Мы счастие найдем. 

      Мистер и миссис Кобб молча  обменялись  восхищенными  взглядами;  дяде  Джерри даже пришлось отвернуться  к  окну,  чтобы  украдкой  вытереть  глаза  мешком с бечевками.

- Да как тебе это удается? - воскликнула миссис Кобб.

- О, это легко, - ответила Ребекка, -  все  псалмы,  которые  поют  на  молитвенных собраниях, очень похожи на эти стихи. В Уэйрхеме  есть  школьная  газета, которую печатают раз в месяц в  учительской  семинарии.  Дик  Картер  говорит, что редактор там, разумеется, всегда мальчик,  но  он  разрешает  и  девочкам попробовать что-нибудь  написать,  а  потом  выбирает  лучшее.  Дик  думает, что кое-что из моих стихов могут в ней напечатать.

- Кое-что! - воскликнул дядя Джерри. - Я ни капельки не  удивился  бы,  если бы ты написала всю газету целиком, а что до этого  мальчишки-редактора,  так, бьюсь об заклад, ты могла бы взять над ним верх в сочинительстве  одной  левой.

- Нельзя ли нам получить копию этого стихотворения, чтобы хранить ее в  семейной Библии? - почтительно спросила миссис Кобб.

- О, конечно! - воскликнула  Ребекка.  -  Я  сделаю  для  вас  чистую,  хорошую копию фиолетовыми чернилами и тонким пером... Но я  должна  пойти  и  взглянуть на мое бедное платье.

Старики последовали за  Ребеккой.  Платье  совершенно  высохло,  и  ему  действительно немного помогли усилия  тети  Сары,  но  ткань,  там,  где  ее  усердно терли, полиняла, узор расплылся, а кое-где виднелись грязные потеки.  В качестве последнего  средства  прибегли  к  тщательному  глажению  горячим  утюгом, и наконец Ребекку убедили облачиться  в  платье,  чтобы  можно  было  посмотреть, очень ли заметны пятна, когда  оно  облегает  фигуру.  Они  были  заметны и весьма бескомпромиссно  бросались  в  самые  подслеповатые  глаза.  Ребекка окинула платье одним  испытующим  взглядом  и,  взяв  свою  шляпу  с  гвоздя, сказала:

- Пожалуй, я пойду. Если я должна получить нагоняй,  я  хочу  получить  его поскорее и покончить с этим делом.

- Бедная, несчастная невезучая крошка! - вздохнул дядя  Джерри,  следя  глазами за тоненькой фигуркой, спускающейся с холма. - Я хотел бы, чтобы она  все-таки немного обращала внимание на то, что у нее под ногами. Но, клянусь,  если бы она была наша, я позволил бы ей собрать краску со всего дома, прежде  чем решился бы ее отругать. Вот стихи, которые она оставила. Прочитай их еще  раз вслух, мать. Боже! - продолжил он со сдавленным  смешком,  зажигая  свою  трубку. - Так и вижу этого мальчишку-редактора, как он  удирает  в  кусты  и  последний раз хлопает на ветру хвост его  рубахи,  а  Ребекка  в  это  время  усаживается поудобнее в его вращающемся кресле! Для меня загадка, что это за  работа - редактирование. Но она, Ребекка, разберется. И редактировать  будет  на славу! 

Уверенные в том,

Что воля Бога такова,

Мы счастие найдем. 

Боже, мать! Как верно схвачено,  прямо  Евангелие.  Как  она  до  этого  додумалась?

- Она не могла додуматься до этого сама в ее годы,  -  сказала  миссис  Кобб. - Она, должно быть, просто угадала, что это так. Есть вещи, Джеримайя,  которые мы знаем, хоть никто нам о них не говорил. 

Ребекка выслушала выговор (которого вполне  заслуживала),  как  солдат.  Гневных слов прозвучало множество, и среди прочего  мисс  Миранда  заметила,  что такой рассеянный ребенок непременно вырастет слюнявым  идиотом.  Ребекке  не было разрешено пойти на  день  рождения  к  Элис  Робинсон,  и  она  была  обречена на то, чтобы ходить в своем платье, как оно было, со всеми  пятнами  и потеками, пока окончательно его не износит.  (Шесть  месяцев  спустя  тетя  Джейн смягчила это  наказание,  сшив  присборенный  канифасовый  передничек,  искусно выкроенный так, чтобы закрыть все пятна.)

Выслушав приговор, Ребекка направилась  в  свою  спальню  и,  сев  там,  задумалась. Уж кем она никак  не  хотела  вырасти,  так  это  идиотом  любой  разновидности, в особенности слюнявым. Она  решила  наказывать  себя  всякий  раз, когда ей случится вызвать то, что она сочтет справедливым  негодованием  своей достойной родственницы. Конечно, тетка уже запретила ей пойти на  день  рождения  к  Элис  Робинсон,  но  это  вряд  ли  могло  рассматриваться  как  наказание.  Ребекка  еще  раньше  в  разговоре  с   Эммой-Джейн   сравнивала  предстоящую вечеринку с пикником на кладбище,  так  как  более  похожего  на  склеп дома, чем дом Робинсонов, нельзя  было  и  представить.  Детей  обычно  вводили через заднюю дверь и просили стоять на газетах все время визита, так  что друзья обычно просили Элис, если можно, "принять" их на крыльце   или  в  сарае. Миссис Робинсон была не только "страшно аккуратная",  но  и  "страшно  скупая", так что, по всей вероятности, гостей ожидало угощение, состоящее из  стаканов с минеральной водой и мятных леденцов.

После сравнения  преимуществ  таких  способов  наказания,  как  кусочек  волосяной ткани в чулке и камешек в туфле, она отвергла  их  оба.  Раздобыть  волосяную ткань было невозможно, а камешек, несомненно, привлек бы  внимание  бдительной  тетки  и  к  тому  же  оказался  бы  глупым   препятствием   для  деятельности человека,  который  должен  выполнять  домашние  обязанности  и  ходить пешком в школу, расположенную за полторы мили от дома.

Ее первая попытка мученичества имела место еще раньше  и  оказалась  не  слишком удачной. Тогда она осталась дома и не пошла  на  концерт  воскресной  школы - удовольствие, которое по причине незнакомства  с  более  заманчивыми  развлечениями очень любила. В результате ее  дезертирства  выступление  двух  малышей, надеявшихся на ее подсказку (она знала стихи всех детей лучше,  чем  они сами), позорно провалилось. Ученики ее класса должны были  в  этот  день  читать по очереди вслух трудную главу  из  Библии;  многие  из  них  провели  субботний  вечер  в  напряженных  трудах:  каждый  высчитывал,  какой   стих  неизбежно выпадет на его долю с учетом его места на скамье, и  упражнялся  в  чтении  именно  этого  стиха.  Они  были  слишком  несообразительны,   чтобы  догадаться, что отсутствие Ребекки нарушает весь предполагавшийся порядок, и  удар обрушился неожиданно и с сокрушительной силой, когда такие  слова,  как  Иевусеи, Аморреи, Гергесеи, Евеи и  Ферезеи,  пришлось  произносить  особам,  менее всего способным с этим справиться.

Следовательно, чтобы  быть  надлежащим  и  справедливым,  самонаказание  должно,  подобно  благотворительности,  начинаться  дома  и  в  отличие   от  благотворительности там же кончаться[20]. Ребекка, сидевшая у окна,  рассеянно  оглядела комнату. Она должна от чего-то отказаться, но, по правде говоря,  у  нее почти ничего нет, только...  да,  это  подойдет  -  ее  любимый  розовый  зонтик. Спрятать его на чердаке недостаточно, так как в минуту слабости  она  непременно опять достанет его. Взгляд ее скользнул от зонтика к  яблоням  за  окном, а  затем  упал  на  сруб  колодца.  Это  подойдет:  она  бросит  свою  величайшую драгоценность в глубины вод. Решение,  как  всегда,  было  быстро  претворено  в  жизнь.  В  темноте  она  тихонько  спустилась  по   лестнице,  выскользнула  из  дома  через   парадную   дверь,   приблизилась   к   месту  жертвоприношения, подняла крышку колодца, с содроганием взглянула в  воду  и  швырнула зонтик вниз что было силы. В решающий момент ей существенно помогла  мысль о том, что она очень похожа  на  языческих  матерей,  бросающих  своих  младенцев крокодилам в Ганге.