Совесть палача - Игорь Родин

Только крепкий запах зверя, львиное острое, шибающее в нос амбре заглушает тяжкую вонь окружающего бытия. Бодрит, как нашатырный спирт, но не приносит осознания. Не прийти в себя от этого звериного настоя, а только отвлечься от болотной хмари вокруг. Из одной кучи унылого дерьма в другую. С тумбой, обтянутой плюшем и непременным потёртым пегим львом. Вот так и живу, запертый на арене с собственной совестью, идущей в непременном наборе, чтобы не бродить впотьмах на ощупь по вонючему смрадному болоту. Ибо стать обратно бессмысленным организмом не могу.

Так что пусть себе копают, собирают материал, замешанный из фекалий праздной трепотни, гнилых водорослей слухов, скользких лягушат догадок и домыслов на мутной жидкой болотной водице слепой человеческой ненависти и чёрной душной зависти. Сами же им и поперхнутся. Ведь начальник Особого отдела – мой хороший друг. Этот товарищ не из их серии. Он скорее ближе к прокурору Костику. Правильный человек с верными понятиями. А то, что должность у него фискальная, так это даже к лучшему. Такой, по личным причинам, из собственной неприязни, никого не утопит. Посчитает ниже своего достоинства. К нему относятся неоднозначно. Потому что сам он человек контрастный. Эдакая гремучая смесь кристальной правильности и безграничного цинизма. Честность, прямота и откровенность, возведённые в такой абсолют, что всё это зашкаливает далеко за границы добра и зла. Парадоксальный клубок взаимоисключающих понятий. И ведь может себе позволить не только потому, что на нём наплечники майора Собственной безопасности. Он и в мужском разговоре скрутит оппонента в бараний рог. Бывший разведчик, аналитик и практик, почти шпион-диверсант. Такой он, Артём Егоров, оригинальный собеседник и головная боль для нарушителей. Для кого-то просто «обезбашенный отморозок», а по мне так изумительно остроумный «толстый» тролль-виртуоз. Хам, конечно, но обаятельный.

Впрочем, куда-то я не туда заехал.

– Тань, – позвал я ведьму, – а ты сама веришь этим басням?

– Нет. Но я фильтрую их мелким ситом. И некоторые крупицы задерживаются.

– Выходит, и ты под меня копаешь? – коряво попытался я свести всё к шутке.

– Ещё бы! – поддержала она. – Я же к тебе ближе всех! Вот подсижу тебя, скину с кресла, сама усядусь и начну казнить всех направо и налево без зазрения совести! А ты будешь гнить в «процедурке»!

– А что? С Мантиком чаи погоняем, да в нарды порежемся! Малина!

– Скорее, «клубничка». Ты не радуйся, это ещё не всё.

– Ну да! «Клубничку», как самое вкусное – на десерт!

– В точку. Тут не только клубника, тут ещё и развесистая клюква. Или бомба. Тогда не до шуточек всем станет. Я тут недавно краем уха слышала такое предположение, что наш штатный священник, отец Сергий, работает на ФСБ.

Я представил себе дородного отца Сергия с рыже-пегой полинявшей бородищей веником. В его чёрной сутане или как там она называется? С крестом в ладонь на пузе, на якорной цепи. Его пронзительный баритон, пытавшийся казаться басом. Его необычное мировоззрение, формально каноническое, но с нотками житейской простоты и где-то цинизма. Он за словом в карман не лез и относился к пастве сурово. А вот представить его мило общающимся с силовиком из всесильного комитета мне толком не удалось. Не любил он их. Да и калибр у него не тот, чтобы к нему имелся стратегический интерес.

– Вот это поворот! – развеселился я. – Так это нормально! Церковь ещё со сталинских времён тесно, ноздря в ноздрю трудились с НКВД на ниве всеобщей борьбы с врагами народа и изменниками Родины. Делали одно общее большое и нужное дело.

– А если, правда? И он «стучит» в «контору»?

– Точно! Ты Татьяна зря это мне сказала. Ведь ты, таким образом, переводя «стрелки» на святого отца, отводишь подозрения от себя!

– Ты дурак?

– Нет, я умный! Я вас сразу раскусил! Смотри, ты рыжая? И отец Сергий рыжий. А это верный знак. ФСБ вербует по совершенно невменяемым признакам, а я умею мыслить нестандартно! Признавайся, за сколько серебренников продала меня «кровавой гэбне»?!

– Ты совсем поехавший! Причём тут цвет волос? Я серьёзно!

– Ладно, не заморачивайся. Я шучу. А про отца Сергия я попытаюсь пробить у Егорова. Но это бред кристально чистой воды из святого источника. Ты так не думаешь?

– Мне так тоже показалось. Но потом я задумалась и…

– Я тебе заявляю, как эксперт в этом вопросе, не заходи за эти границы. Не думай долго и глубоко. А то пропадёшь. Станешь, как я, социопатом, мизантропом и букой.

– Боже, с кем я связалась! – она утрированно закатила глаза.

– Так ты мне не ответила, что ты сама обо мне думаешь? Скажи, как старый агент охранки с опытом стихийного психолога? Вас же в разведшколе учили азам психологии? По-твоему, я издеваюсь над преступниками, запугиваю и хочу заставить их пойти на суицид?

Она смотрела мне в глаза долго, мучительно раздумывая, не решаясь и стараясь как-то корректно сформулировать ответ. Потом собралась и выдала:

– Ты не обижайся, я не знаю, о чём ты там беседуешь и что с ними делаешь. Наверное, ты не делаешь именно того, что о тебе говорят и думают. Но, что-то такое, подобное, возможно, в мягкой форме происходит. Дыма без огня не бывает. По моему личному независимому мнению, ты просто заряжаешься от них, как вампир! Сосёшь их уязвимую энергию, покрываешь свой страх их оголтелым ужасом скорой расправы. Ведь испуганные люди беззащитны. А ты пьёшь их, как бальзам для собственной страшащейся души. И на время боль и страх отступают. Спят сытые и довольные. Но это путь в никуда. Возможно, я ошибаюсь…

А я задумался.

Хорошая у нас, оказывается, складывается пара! Крепкая, здоровая ячейка общества! Респектабельный вампир, мучимый рефлексиями и рыжая похотливая ведьма. Но это лирика. А на самом деле она дело говорит. С такого ракурса на проблему я ещё не догадался посмотреть. И в этом ключе открылись новые горизонты. Есть куда посмотреть и о чём поразмыслить. И малые зёрна правды тоже проблёскивают. Не собрать из них рисунок, но в общей картине моего мироощущения они займут свои места. И, возможно, помогут мне сделать шаг к разгадке и ответу на вопрос. Помогут найти лазейку в ловушке совести.

Параллельно, как бы оправдательным фоном, в голове проносились обрывки воспоминаний о моих беседах с тем депутатом-взяточником. Вот уж кого я не запугивал и не «прессовал»! Всё было, как никогда, чинно-благородно. Душевно, практически, по-семейному. Его звали Вадимом Александровичем Ивановым, и было ему за пятьдесят. Вернее, есть. Он ещё пока живой, даже ответ на прошение не пришёл, только на днях ожидаем по срокам.

Когда он отошёл от шока, перестав быть овощем, я как-то заглянул к нему, будто невзначай. Он сидел, понуро пригорюнившись на краю «шконки» и нервно подёргивал подкожными лицевыми мышцами на упитанных щеках. Повернувшись, он во все широко открытые глаза рассматривал меня, будто первый раз видел. А я закрыл за собой дверь и встал, заведя руки за спину, и тоже открыто глядел на него.

Это был немолодой мужчина, достаточно холёный и ухоженный, не смотря на суровый тюремный быт. Аккуратная причёска, выбритые щёки и подбородок. Ухоженные ногти. Ладони пухлые и гладкие, без морщинок и с каким-то детским тонким пушком. Тугое брюшко натягивает дорогую элегантную рубашку. На брюках видны складки. Весьма респектабельным джентльменом был и остался Вадим Александрович. Наверное, его успокаивали процедуры по уходу за собой и своим внешним видом. Или он просто был так воспитан. Первое впечатление при взгляде на него оказалось приятным, даже зная о том, что он шалил на высоких постах, обманывая своих доверчивых избирателей и жируя за их счёт так, чтобы ни в чём себе не отказывать.

Я невольно думал, какие же машины мог он себе позволить? Каких девок поиметь? В какие жаркие страны махануть на уикэнд? Что у такого эстета в коттедже? Или вилле? Или замке? Чучело медведя? Вряд ли. У таких стоят микеланджеловские Давиды. Так ярче подчёркивается безупречный вкус и не так кричаще выражается статус.

Но что-то портило этот холёный и лощёный портрет. Выражение глаз. Они были черны. Зрачки растеклись, поглотив всю радужку. И не моргали. Как два фарфоровых шарика. Лицо против воли перекосило судорогой. А по лбу и щекам прокатились первые прозрачные бисеринки пота.

Иванов боялся.

До ужаса и жути боялся любого визитёра. Он надеялся на то, что его приговор пересмотрят, но объективно понимал, что это маловероятно. И теперь он боялся любого шороха и стука за дверью. Любого звона или крика. Он ждал. Ждал, когда за ним придут. Ждал свою неминуемую и близкую гибель. И страх перекосил его лицо в маску, как анестезия, зафиксировав нелепое и жалкое выражение, как в гипсе.

– Что?! – выдохнул он.