Совесть палача - Игорь Родин

Люблю ли я её?

С высоты своих лет и своего опыта, могу сказать – да! У меня в жизни было совсем немного женщин. Меньше десятка. И я точно знал, каково это, когда кого-то любишь. В разлёте от самой первой, наивной детской любви к однокласснице, которая случается с каждым школьником, дальше переходя в увлечения и романы студенческой поры. Когда готов сам себе внушить и поверить, что любишь ту, которую удалось затащить в постель, а спустя короткое время, анализируешь и понимаешь, что это была лишь страсть, животный зов плоти. И дальше, до тех, уже более спокойных, размеренных и рассудительных отношений, когда та, которую ты выбираешь, привлекает не только формами и доступностью, но и тем, что она делает, говорит, как видит эту жизнь, как сама строит те мостики, которые называются отношениями. И строит их не только и не столько в постели. Постель имеет свой вес в строительстве, но далеко не владеет пятьюдесятью процентами акций предприятия «Отношения МостСтрой». В зрелые годы важна не только телесная совместимость, а и духовная, душевная. Да и бытовая, несомненно. Всё по Маяковскому, когда теперь двое в любовной лодке и вместе лавируют, чтобы не разбить её о рифы быта, мелких сиюминутных недовольств, колючего абразива притирки, нервов и плохого настроения, которое случается. Редко или чаще. Как и у любого в жизни.

В этом плане у нас с Татьяной как раз всё сложилось очень легко, ладно и крепко. Мы встретились, когда она поступила к нам в колонию на работу, а я ещё был только замом. Как-то так, слово за слово, пошучивая обиняком и намёками, мы вдруг почувствовали некую нить или, как сейчас выражаются, связь, химию. Повстречались, погуляли, всё по классической схеме. А потом я принялся выискивать по знакомым свободные на некоторое время квартирки для встреч и снимать дешёвые гостиничные номера. Мама моя тогда уже болела, и Татьяна приходила оказывать ей мелкие врачебные услуги, вроде уколов и капельниц. Болезнь, правда, не смягчила мамин строгий воспитательский характер, и она категорически запретила мне оставлять свою подругу на ночь. Да и выглядело бы это нелепо. Встречаться же у моей подруги дома тоже было «не вариант». Жила Татьяна с дедом и бабкой по маминой линии. Те ещё персонажи. Алкоголик с «прибабахом» и истеричка, задетая по голове брошюркой свидетелей Иеговы. А вот теперь всё изменилось. Теперь мы делаем на моей новой кровати всё, что захотим.

– Возьми меня сзади! – соскочила вдруг с меня Татьяна и ловко, хищно, как кошка развернулась, повиливая ягодицами.

Она знала об прелестных особенностях такого вида с тыла для стороннего наблюдателя в моём лице, и выставляла себя умело и выверено в этом ракурсе. И я, не мешкая и не сомневаясь, подскочил, хрустнув спиной, и твёрдо, но ласково взялся за те изгибы, что называются талией. Всё её сочное манящее бархатное лоно на секунду мелькнуло у меня перед глазами, и я, чувствуя в груди накаляющийся томно-сладострастный шар похотливого огня, одним чётким отточенным движением въехал в неё, как пест в ступку с маслом. О, это было божественно.

Она тут же принялась извиваться, оттопырив попку, а сама, то раскидывая руки и падая лицом на одеяло, то упираясь в него и прогибая спину дугой. И вновь её голова ходила маятником, осыпая мне лицо золотисто-бронзовым водопадом волос. Кричать она совсем не стеснялась и поэтому комната наполнилась тигрино-протяжным воем и резкими всхлипами наслаждения.

Соседи наверняка слышали эти животные рулады и догадывались о том, какое они имеют происхождение. Но зная мой смурной непререкаемый характер по этим вопросам, о тех нюансах правил проживания в общежитии, не решались мне прямо предъявлять претензии. Да и соседями моими были в основном люди молодые и адекватные. Сами не чуждые подобных утех. А мои полковничьи погоны напрочь отбивали у самых ретивых желание покачать права. Мало ли, вдруг такой большой начальник осерчает и закатает оппонента в свою «кутузку». Да ещё засунет в пресс-хату, доказывай потом, что ты всего лишь за солью заходил!

Я начал разгоняться, почуяв, как во мне произошёл подспудный отлив, который всегда служит точным предвестником неминуемого цунами, и моё естество накалилось и уплотнилось на порядок, вибрируя мелкой рябью предстоящей сладостной разрядки. Она это почувствовала, и волна мелких сокращений плотно пробежала по набиравшему махи шатуну. Рыжий всплеск вновь хлестнул мне по глазам и сквозь его брызги прорвался крик:

– Да! Да!! Ещё!! Сильней!!! Да!!!

Когда она кончала, то становилась совсем шальной.

И вот она, ослепительная вспышка! Звёзды в глазах через накатившую тьму, уши закладывает, словно цунами увлекло меня в самую глубь. Тело почти не слушается, трясясь в конвульсиях божественного удовольствия. Ноги мелко дрожат от напряжения, готовые неловко подломиться, но я держусь, краем сознания балансируя в равновесии, а руками крепче хватаюсь за мягкую упругую плоть, и рвётся из моих уст сквозь зубы стон наслаждения.

Говорят, умирающие в последний момент агонии тоже испытывают разрядку. Как защитный рефлекс организма. Под повещенными часто находят следы вытекшей спермы и смазки. У своих клиентов я такого не замечал. Пуля разрушает мозг за долю секунды. Он просто не успевает послать сигнал гипофизу и эндокринным железам, чтобы те впрыснули основу для эндорфинов, и их весёлая ватага затоптала бы неожиданную и нежданную боль. Это как запустить программу и вырубить компьютер из сети. Процесс встаёт на полпути. Потому что купировать боль уже не для кого. Мозга нет. Он на стене. И нет у него «вай-фая» для дистанционной связи с пустой черепушкой. Да и не зачем она ему.

Если бы мне дали выбор, как бы я хотел умереть, я бы, наверное, поступил по-самурайски, но с некоторым «апгрейдом» этой процедуры. Я видел много раз, как быстро живой человек обращается в бессмысленный мешок, набитый требухой и абсолютно неуправляемый и бесполезный, когда ему выносишь «чердак». Это как вырвать процессор монтировкой. Так вот, пусть мне выстрелят слева, чуть снизу вверх под затылок, но только в момент оргазма. Вот такого, как у меня сейчас. Когда и без грохота взорвавшегося пороха и без хруста вгрызающейся в кость пули, в голове вспыхивают звёзды, а сам ты будто отрываешься от тела, потому что оно бренно и мешает до конца насладиться этим невероятным природным даром. Ты сам будто на мгновение умираешь. Ведь говорят же, что оргазм – это маленькая смерть. Так вот пусть мой палач поймает тот момент, когда моя маленькая смерть высечет первые искорки в сетчатке, да споро и ухватисто выпустит на волю мою большую латунно-свинцовую смерть вместе с мозгами. Так, чтобы сама душа в экстазе выскочила наружу в пролом лба на веере непоправимо разорванного в клочья биологического процессора. Да пролетела сквозь стену без помех, оставив позади неопрятные ошмётки в мелких кровеносных сосудиках. Теперь процессор без надобности. Ядро на свободе, а скорлупа пойдёт в утиль.

Интересно, как там, в загробном мире? У отца Сергия, что ли спросить?

А Татьяна тоже взвыла и встряхнулась, как собака от воды. А потом плашмя в полный рост рухнула и растянулась по одеялу, откинув безвольные руки и разбросав ноги в полную длину. По телу её шла судорога, и оно мелко подрагивало в пароксизмах неземного наслаждения. Её оргазм был гораздо сильнее и насыщеннее моего даже на мимолётный взгляд. Лицо её перекосило, теперь оно стало грозно-гневным, без капли разума. Вся она ушла в ощущения. Валькирия. Нет, истинная ведьма. И сейчас её абсолютно не волновало, как она выглядит снаружи. Цунами, зародившееся в моих чреслах, пронеслось через мой узкий шлюз, сорвав попутно мне голову, и ворвалось в её утробу, где уже спокойно, уверенно и открыто набрало полную мощь.

Она так долго лежала и тряслась, что я даже немного позавидовал. Вот кому в момент разрядки закатай «маслину» в «башню», так она даже не поймёт и не почует. Просто игнорирует все эти мелкие неурядицы. Да, и тут мне удачи нет. Мало того, что такая смерть мне не светит, так если бы и светила, есть те, кто сделает это гораздо качественнее.

Нет, нельзя так думать, а то окажешься на месте того мотоциклиста и будешь мечтать хоть о сотой доли удачи остальных непричастных. А злая судьба будет победно смеяться за спиной, покачивая головой, и как бы говоря: «Сказочный долбоёж!».

Она ведь не обращает внимания на твои желания. Её смешат твои планы. Равнодушно делает она своё дело, не считаясь с мечтами, надеждами и здравым смыслом. Пути её неисповедимы и нелогичны. Потому что нам не понять логики высших сил. Там всё так лихо закручено, что любой гениальный математик беспомощно хлопал бы глазами, увидев ту формулу, по которой работает судьба. Ведь она учитывает не только твою личную константу. Тут в ряд строятся производные всех твоих поступков, множатся на коэффициенты добра и зла, вычитается корень деяний твоих семи колен и возводится в степень сумма прошлого и будущего общечеловеческих интегралов поколений и событий.