Спасти СССР (СИ) - Афанасьев Александр

Мамардашвили сейчас изучает культуру Вены до Первой мировой и искренне считает, что единственный шанс для Грузии и других республик цивилизоваться – это выйти из состава СССР. Но он не понимает, что это путь не к цивилизации, а наоборот к одичанию. Что только в большой стране, возможно то существование интеллигенции, и тот объем интеллектуальной работы, который проделывается сейчас. После развала денег на науку просто не будет, а на место культуры придет "Кто не скачет тот москаль". Табор в центре столицы, именуемый майдан – это и есть самое что ни на есть наглядное выражение культурной деградации.

С этим надо бороться на уровне интеллигенции, придумывать новые смыслы, говорить с людьми, разъяснять – без этого все остальное, как укрепление армии, появление единой, общесоюзной политики – это все будет впустую.

Поймет ли меня Мераб Мамардашвили? Не знаю. Но попытаться я должен.

Москва,

Центральная клиническая больница

Четвёртого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР

22 февраля 1985 года

А в это время – в Центральной клинической больнице, под неусыпным надзором врачей – медленно умирал человек. Он знал что он умирает и осталось недолго. Не знал он того что вместе с ним – умирает и целая эпоха.

Константин Устинович Черненко, как и положено советскому вождю – был родом не из интеллигенции, с самых низов. Украинец, сын родителей переехавших в Сибирь. Его звездным часом оказалось решение о переводе его в Молдавию, точнее – о ссылке в Молдавию. Он был первым секретарем в Пензе, готовилось решение о переводе его в Москву – но доброжелатели настучали о "нестойком моральном облике"- то есть гулял от жены. Перевод отменили и вместо Москвы послали в Молдавию, заведующим отдела агитации и пропаганды. Главой советской Молдавии был тогда Леонид Ильич Брежнев. Два мужика, любящие погулять и не чурающиеся никаких радостей жизни в теплом и солнечном краю, подальше от Москвы. Так они и шли с тех пор – рука об руку.

Черненко никогда не был политиком – для этого он был слишком прост. Но брал другим – аккуратностью, точностью, исполнительностью. Все знали, что если надо быстро провести документ по всем инстанциям – надо идти к Черненко. Брежнев это тоже знал и держал Черненко при себе, как орговика и канцеляриста – но многое из того что Брежнев задумывал, не получилось бы без него, Черненко. Со своей стороны – Черненко никогда не рвался наверх. И это мнительного Брежнева более чем устраивало.

Черненко полностью поддерживал политику своего шефа, и если бы он был жив – так бы и шел в его фарватере. Но шефа не стало. И пришлось ему…

Сейчас он, всесильный вождь страны с атомным оружием, который не мог жить без баллона с кислородом рядом – лежал на кровати и мучительно думал о будущем. Он понимал не только то, что он умирает. Но и то что сменить его – некому.

Нормальный процесс смены элит в Советском союзе – сорвался с момента разгрома группировки Шелепина, опасной до начала семидесятых. Шурик Шелепин, молодой вождь советского комсомола- претендовал на высшую должность в стране, и тогда было слишком для него рано. Брежнев сожрал его и его соратников в аппаратной борьбе – но выигрыш сиюминутный обернулся проигрышем. Застой – люди не сменялись на своих местах по десять, двенадцать, пятнадцать, двадцать лет. Партаппарат наслаждался покоем после сталинского ужаса и хрущевского раздрая – но никто вовремя не заметил, что скамейка запасных то – пуста. Именно из того, отставленного от власти поколения – идет большинство диссидентов, антисоветчиков, просто людей держащих фигу в кармане. И когда в восьмидесятых оглянулись – увидели за собой кадровую пустоту…

Андропов это понимал – но кого он мог привести к власти? Только людей из своей системы – КГБ[7]. А по негласному правилу это было запрещено – как кстати и занятие кгбшником высшей должности в стране. Но и Юра долго не задержался – а следом он.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Надо ему было? Да нет, конечно. Анна Николаевна – в голос рыдала, умоляла не соглашаться. Но он был партийцем. Настоящим. Если партия сказала "надо" – отказываться нельзя.

Но он думал, лелеял в давно огрубевшей душе надежду, что хоть два – три годика… может, пять. Кто же знал…

Он понимал, что все – скоро. По глазам врачей понимал. Не выберется он отсюда. Понимал он и то что у него осталось единственное, что он еще может.

Преемник.

Он лежал и ждал. Пока к нему не зашел прикрепленный – в медицинском халате

– Константин Устинович, к вам Громыко

Черненко показал глазами – зови

Громыко после него – оставался за старшего… возраст все же много значил. Он был последним из поколения сталинских наркомов, мистер нет, лицо советской дипломатии на протяжении не одного десятилетия. И тоже – с виду бодрый старик, а как на деле…

– Константин Устинович…

Черненко показал – сядь поближе…

– Андрей… – он экономил слова и дыхание.

– Костя… смотрю, ты порозовел что-то. Скоро весна, потом лето

Черненко отмахнулся рукой

– Не… доживу

– Да ты чего, Костя. Чего ты сдаешься то.

Черненко снова махнул рукой. Ему надо было сказать… когда он последний раз был в квартире, он упал в прихожей, Анна Николаевна с плачем его поднимала, провела в гостиную, сказала – уйди ты на пенсию, гробишь себя. Он сказал, едва дыша – нельзя, оставить некого. Тогда показывали по телевизору какой-то визит, встречал Горбачев – вот Анна Николаевна и сказала – пусть он работает, а ты уйди.

Тогда ему показалось, что – рано, но сейчас он понимал – времени у него нет. Совсем.

– Андрей…

…

– После меня… должен быть… Горбачев. Понял?

– Да ты чего… Костя, ты чего говоришь то.

– Слушай меня. Страну… угробим… нельзя так… Горбачев.

…

– Горбачев

Силы оставили Черненко, говорить он больше не мог, но он был в сознании и требовательно смотрел на Громыко. И кивал.

Горбачев. Горбачев.

На обратном пути, мчась по обледенелой трассе, Андрей Андреевич Громыко напряженно думал.

Он знал, что Черненко тяжело болен, и рассчитывал воспользоваться этим. Всю первую половину семидесятых – советская дипломатия крайне успешно разыгрывала козырь больного Брежнева, слухи о болезнях которого сама же и поставляла на Запад. Западу нравился Брежнев – после внушающего ужас Сталина и придурковатого Хрушева, который мог снять ботинок на заседании ООН и начать бить им по столу – к власти в СССР пришел понятный Западу барин, сибарит, с понятной биографией, и явно не кровожадный. Послание Громыко западным контрагентам было простым – Брежнев болен. Спешите решить назревшие вопросы, пока он жив, пока он у власти, потому что кто придет после него – непонятно. Так удалось решить важнейшую стратегическую проблему советской дипломатии – заключить Хельсинкский акт, который зафиксировал сложившийся в Европе после Второй мировой войны миропорядок и признал Восточный блок как полноценного участника системы международных отношений. Немало сделали и для разрядки с США – ограничение стратегических наступательных вооружений началось именно тогда, все понимали, что так дальше нельзя.

Но вот потом Брежнев заболел по-настоящему.

Сейчас у власти был Рейган. Громыко только что встречался с ним, в сентябре восемьдесят четвертого. Надежды повторить трюк с больным Брежневым не было – Черненко был болен и так что не перенес бы перелета. Рейгану нужно было хоть что-то, чтобы справиться с кандидатом от демократов Мондейлом – нужны были какие-то гарантии мира и прекращения гонки ядерных вооружений. Хорошо получилось поговорить с госсекретарем Шульцем – тот явно был более приемлем, чем его предшественник Хейг. Вообще, Громыко больше боялся предыдущего президента – Картера. В его команде был Бжезинский, были другие ястребы – а сам он был каким-то непонятным, не имеющим никакого опыта – но с опасными, несгибаемыми моральными принципами. Там где другой поопасался бы, просто из чувства самосохранения – этот пошел бы вперед.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})