Каждый день декабря - Китти Уилсон

руки все ученики шестого класса – сидевшая в том же ряду женщина заслуженно выглядит довольной – и еще человек двенадцать. – Хорошо. Честно говоря, он тоже о вас не слышал. Кто-нибудь знает, почему?

– Он уже умер, мисс.

– Это действительно так. Он жил, когда люди носили такую одежду, как сейчас на мне, так что он умер давным-давно. Вы ведь не встречаете людей в такой одежде, когда приходите в супермаркет, верно?

Я расправляю платье.

– Знаете, в нем не очень-то удобно. В джинсах и джемпере дышится гораздо легче.

Я обожаю это платье, я хочу, чтобы меня в нем похоронили, но сегодня утром БДСМ-эксперт Ариана затянула его со всей силы, очевидно, попутав меня с кем-то из своих клиентов – мне хотелось выкрикнуть стоп-слово еще посередине процесса.

– Шекспир написал тридцать семь пьес, целых тридцать семь! А еще сто пятьдесят четыре сонета – это огромное количество. Сонеты – это стихи, и о них мы поговорим позже, а что касается Рождества, то во всех своих пьесах и стихах Шекспир его упомянул всего три раза. – Для наглядности я поднимаю три пальца и ловлю взгляд мистера Лейтема, в котором читается: «И только? Вот жалость-то!» Я невольно улыбаюсь. – Но это нас не остановит, нет. Сегодня мы с вами узнаем о жизни этого удивительного человека, о тех историях, которые он рассказывал, о том, как праздновалось Рождество в те времена, когда он жил, и вообще будем развлекаться. И, должна сказать, что я с нетерпением жду возможности познакомиться с вами поближе.

И я делаю реверанс. А как же иначе, ведь я стою на сцене, в таком платье, и только что произнесла речь. Похоже, папина любовь производить эффекты не совсем обошла стороной следующее поколение.

* * *

Несколько часов спустя я сижу в вестибюле, расставив ноги, на маленькой физкультурной скамеечке и гораздо меньше напоминаю даму елизаветинской эпохи. За окнами декабрь, но я вся в поту, как поросенок в июле. Все утро я провела с малышами: мы наряжались королями и королевами, феями, ослами, медведями, римскими полководцами, ведьмами, солдатами и разыгрывали сценки. Мы сами сделали тюдоровские рождественские украшения из плюща и сосновых веток и устроили что-то вроде пирушки, приготовив напитки со специями и медом (из яблочного сока – даже я с моим пренебрежением социальными условностями понимаю, что эль в начальной школе – ни-ни). Еще мы поговорили о «Двенадцатой ночи» и посмотрели изумительный короткий анимационный фильм, созданный Британским советом. Днем пришли ребята постарше, и разговор стал серьезнее: мы обсудили темы «Двенадцатой ночи» и попробовали разыграть пару сцен с репликами, что было непросто, но весело и давало отличное представление о специфике театра елизаветинской поры. И если я еще немного попотею в этом платье, то, похоже, влезу в брюки, которые купила четыре года назад, но пока смогла натянуть только до половины бедра. В двадцать первом веке еще падают в обморок от изнеможения? В наше время еще держат в аптечках нюхательные соли?

Мне остался еще час – я обезвожена, измождена и разбита, но испытываю огромный душевный подъем. Это было потрясающе. Я осуществляю свою мечту, и дети настолько восприимчивы, я даже представить себе не могла, что так будет. Я ужасно волновалась, когда мне предложили провести мастер-класс о Шекспире для каждой возрастной группы, почти не дав времени на подготовку. И это при том, что Шекспир почти не писал о Рождестве – к ужасу современных режиссеров, которые стремятся к гарантированным кассовым сборам в праздничный сезон. Но я это сделала. Не хочу терять головы, но считаю, что я справилась вполне неплохо.

– Вы в порядке? – Мистер Лейтем присаживается на корточки передо мной. – Вам что-нибудь принести? Стакан воды?

– Нет, нет, я в полном порядке.

Я пытаюсь сесть прямо – попросить его ослабить шнуровку будет верхом неприличия.

– Должен вам сказать, что дети в полном восторге и ждут не дождутся, когда вы придете снова. Поэтому я вас прошу провести у нас мастер-классы летом – вы как, сможете?

– О да, конечно, смогу. Буду очень рада.

– И простите, что дал вам рождественскую тему. Я не специалист, у меня даже в мыслях не было, что Шекспир почти не писал о Рождестве.

– Ничего страшного. Вопрос был лишь в том, как увязать Шекспира с представлениями о Рождестве в эпоху Тюдоров и Стюартов. Я получила удовольствие.

О том, что я полночи провела как на иголках, я молчу.

– И дети тоже. И у меня к вам есть другое предложение.

Он поднимается и знаком показывает, что хочет присесть рядом на скамейку. Я стараюсь дышать размеренно, понимая, что грудь, стиснутая тюдоровской горловиной, отчаянно вздымается. Еще, чего доброго, подумает, что у меня расстройство на сексуальной почве.

– Сегодняшняя отмена выступления ударила не только по нашей школе. Мы принадлежим к академическому фонду, и остальные пять школ, входящие в него, тоже пострадали. Само собой, я ничего не говорил, пока не увидел вас в деле – я должен был убедиться, что вы справитесь. Но сегодня я увидел, как вы работаете, поговорил с коллегами и хочу спросить, сможете ли вы снова закрыть брешь? На следующей неделе выступления должны были пройти в других школах – в общей сложности речь идет о пяти днях, вплоть до конца семестра. У вас найдется время? Что скажете?

Я не могу унять сердцебиение. Непристойное предложение не вызвало бы во мне такого бурного отклика. На следующей неделе у меня две смены в магазине, но они вечерние, и если первый час меня кто-нибудь прикроет, то все получится. К выходным я буду падать с ног, возможно, больше не встану, но целых пять дней работать с детьми – о да!

– И я всем сказал, что вы берете по двести пятьдесят фунтов в день – для нас это посильная сумма, потому что страховка покрывает риск отмены выступления.

– О… ух ты… о… конечно.

– Конечно? – неуверенно переспрашивает он.

– Да. Да, конечно! – Мое потрясение прошло, голос преисполнен энтузиазма. – Да, это невероятно!

Мне хочется дать «пятюню», но, боюсь, запах пота от моих подмышек сразит его наповал. Целых пять дней! Спасибо, платье, не зря я тебя купила!

* * *

Как прошло?

О. Боже. Мой.

О, боже мой, как – плохо или хорошо?

Хорошо. Очень-очень.

Здорово. Пересечемся и замутим что-нибудь рождественское?

Не могу. Кажется, я умерла.

Для мертвой ты неплохо пишешь.

Умру с минуты на минуту. Я опустошена. Но знаешь что, на следующей неделе меня пригласили выступить в остальных школах фонда.

Нет слов. Я ужасно рад. Ты заслужила. Я знал, что все будет блистательно.

Спасибо.

Это нужно отпраздновать.

Говорю тебе, не могу. Я практически мертвая, а еще есть две другие работы. Завтра мне снова в полшестого. Но если так хочешь меня увидеть, а ты хочешь, завтра я буду сидеть с Маршей. Если хочешь, заходи за нами к Луизе.

Договорились. Днем, да? Утром буду заниматься мамиными делами. И я такого тебе расскажу.

Днем отлично. Буду ждать. х

Класс. Покойся с миром. До завтра. Х

Вы в легких бальных туфлях,

А я придавлен тяжестью к земле[23].

Двенадцатое декабря

Рори

– А ей можно это есть?

Я сижу за обеденным столом в квартире Белл. Кругом елочки из пайеток, искусственный снег и такое количество блесток, что оленя Рудольфа, пожалуй, хватил бы удар. Музыкальным фоном звучат диснеевские рождественские песенки. Еще неделю назад я бы поклялся чем угодно, что никогда в жизни не стану проводить выходные подобным образом.

– Думаю, нет. Не ешь тесто, Марша.

Белл подмигивает, скатывает из теста крошечный шарик и отправляет себе в рот.

– Серьезно? Ну, ты даешь.

Марша отщипывает огромный кусок и лижет его, с ухмылкой глядя мне в глаза.

Белл прыскает от смеха, прикрывает ладонью рот и делает серьезную мину. Это очень мило. Я знаю, у меня плохо получается держать дистанцию. Я пытался, но вчера весь вечер раздумывал о том, как прошел ее первый мастер-класс в школе. Позвонить и спросить я не мог, это было бы неправильно, а затем, сам не пойму как, оказался здесь.

– Вообще-то он прав. Я обещала твоей маме, что впредь ты не будешь его есть, она переживает, что у тебя возникнет проблема с почками, а ты обещала мне, помнишь? Мы договорились. И с моей стороны нехорошо дразнить Рори. Никто не должен есть тесто.

– Да, я помню. Но оно вкусное.

– Нет, невкусное. А ты –