Чертов дом в Останкино - Добров Андрей Станиславович

Петербург. 1844 г.

– К Лефортово тогда можно было проехать двумя путями, – пояснил Крылов доктору Галеру. – Через Старую Басманную и далее сквозь достраиваемый Екатерининский дворец возле Петровского военного госпиталя. Но Афанасий повез меня по Солянке, где мы пересекли Яузу, потом свернул на Николоямскую, а далее мы оказались на Вороньем переулке и тут уже достигли Рогожской заставы. Конечно, путь это был более далекий, но Афанасий пояснил – из-за стройки более короткий путь забит подводами с лесом и камнем, и все равно придется стоять. Впрочем, это нам не очень помогло – пока мы не пересекли Яузу по узкому деревянному мосту, постоянно приходилось останавливаться и пропускать целые караваны ломовиков, груженных камнем и бревнами, двигавшихся медленно и то и дело утопавших колесами в грязи на тех улицах, которые не были замощены. И тогда к моей бричке подбегали два или три разносчика с большими подносами на голове, предлагая свой товар – то теплые вязаные чулки, то грубые башмаки, платки или панталоны. Подходили сбитенщики, гречишники, продавцы баранок, обвешанные целыми ожерельями своего товара. В общем, дорога была хоть и долгая, но скучать не приходилось, отгоняя назойливых торговцев. Впрочем, после Яузы с неба хлынул дождь, и улицы опустели – прохожие забились под навесы ворот, и уже оттуда тот или иной криком пытался привлечь мое внимание. Чем дальше мы отъезжали от центра, тем реже нам докучали. Так мы добрались до Рогожской заставы, откуда бричку выпустили быстро, ни о чем не спрашивая. Солдаты, накинув епанчи на головы, только махали руками – мол, проезжай скорей, не задерживай тех, кто спешил въехать в город. После заставы мы повернули влево и поехали по плохой дороге вдоль Камер-Коллежского вала в сторону Лефортово. Здесь еще встречались отдельные деревеньки и даже усадебки, но дальше за ними виднелся еловый лес.

Москва. Лефортово. 1794 г.

– Далеко еще? – спросил Крылов.

Афанасий пожал плечами:

– Вроде нет, вот только где тут искать дом этих самых Ёлкиных?

– А ты спроси у кого-нибудь.

Минут через десять, когда дождь перестал, они поравнялись с большим огородом, на котором три бабы резали оставшиеся кочаны капусты и складывали их на подводу.

– Эй, девоньки! – окликнул их Афанасий. – Не слыхали, где тут может быть дом Ёлкиных?

Бабы встали, посовещались между собой, но потом ответили, что не слыхали про такой. Мужик, везший дрова на барский двор, также не смог объяснить дороги. Так бы путешественники и доехали до Преображенского, но на свое счастье, увидели часовню и сидевшего на ступенях старого монаха.

– Ёлкины? – переспросил он, подумал, а потом замотал седой бороденкой. – Нет таких тут. Нет никаких Ёлкиных.

– Тьфу ты! – сплюнул Афанасий. – Обманул нас этот плут, значит.

– Ёлкиных нет, мил человек, спутал ты, – продолжал старик. – Ельгины есть, а Ёлкиных нет. Ни Ёлкиных, ни Палкиных. Может, тебе эти… как их… Ельгины нужны?

Афанасий вопрошающе повернулся к Крылову.

– А может, и Ельгины, – кивнул тот. – Может, Гаврила напутал с фамилией. Спроси, как проехать к этим Ельгиным. Зря мы, что ли, вообще потащились в эту глухомань?

Старик объяснил путь и благословил Афанасия. Тот тронул лошадей, проехал еще немного, а потом повернул направо, на узкую лесную дорогу, по которой бричка покатила, то и дело подскакивая на ухабах и вылезших из земли корнях высоких елок.

Петербург. 1844 г.

– Представь себе, – сказал Крылов доктору, – дорога становилась все уже, небо вдруг потемнело, как будто внезапно наступил вечер, снова пошел дождь, который очень быстро превратился в холодный ливень. Лошади наши то и дело останавливались, не желая идти дальше, так что Афанасию приходилось постоянно понукать их, а то и давать им кнута. Наконец лес немного поредел, и мы въехали через старые ворота без створок. Перед нами стоял небольшой одноэтажный дом темного камня. Во времена своей постройки он, возможно, выглядел красиво, как будто был перенесен сюда с берегов голландских каналов. Но годы не пощадили это строение. В левом крыле окна были заколочены серыми от дождей досками, щели в которых забили выцветшими тряпками. Изящная некогда центральная башенка обвалилась, и черепица усеяла двор перед домом. Подъездная дорога была вся разбита, от аллеи осталось только два дерева – остальные стволы гнили тут же, выставляя напоказ свои черные обглоданные непогодой сучья. Афанасий как можно ближе подъехал к старому облупленному крыльцу, привязал лошадей к ветке погибшего дерева, вынул из-под себя сложенные попоны и укрыл ими лошадей. Я же, выйдя из брички, быстро вошел под навес крыльца, чтобы не промокнуть, и постучал в дверь. Скоро Афанасий стоял рядом.

– Не открывают? – спросил он. – Вроде как в одном окне свет горит. Слабенький, в одну свечу.

Я постучал еще сильней. Потом еще раз, почти отчаявшись верить, что кто-то отзовется. Наконец с той стороны двери послышались какие-то звуки, и она со скрипом приоткрылась.

В щель выглянула древняя старуха в большом чепце и драном халате. Старуха молча смотрела на нас, будто пытаясь понять – кто мы и с чем пришли.

– Сударыня, – сказал я, – впустите нас. На улице дождь. Мы ищем дом Ельгиных и полагаем, что это тут.

– Катя, – раздался позади старухи слабый старческий голос. – Если это разносчик, впусти его.

Старуха покачала головой, но отступила на шаг, пропуская нас. Мы вошли внутрь. Посреди просторной прихожей стояло кресло на колесиках, в котором сидел старик, как две капли воды похожий на старуху. Его тонкие неходячие ноги были укутаны коричневым пледом. Седые коротко стриженные волосы торчали как солома. В руке старик держал лампу. И хотя света она давала немного, я различил небольшую мраморную лестницу за стариком и несколько тазов, расставленных по полу – в них стучали капли просочившегося сквозь крышу дождя. А над лестницей я различил странный герб – красный косой крест на желтом щите.

Старик поднял повыше свою лампу и пристально всмотрелся в мое лицо.

– Ба! – сказал он наконец. – Ты вернулся!

Петербург. 1844 г.

– Вернулся? – переспросил доктор Галер. – Вы были знакомы с ним раньше?

– Никогда, – ответил Крылов. – Никогда. Наберись терпения, черт побери, дальше все прояснится. Все, что ты записал ранее, было только прологом. А вот теперь мы добрались до настоящего лабиринта, полного тайн и поразительных открытий. Старик, несомненно, был не в своем уме и принял меня за другого. Это стало понятно сразу же. Но я даже не предполагал, что это за старик и за кого он меня принял.

Москва. Лефортово. 1794 г.

– Ну что же, – сказал старик взволнованно. – Это зов крови, не так ли? Катя! Узнала ли ты его?

Старуха замычала и покачала головой.

– Ведь это Кирилл! Наш сын! Как он воз-мужал…

Старуха снова замычала – протестующе, но старик не обращал на нее внимания.

– Господь услышал мои молитвы, – продолжил он. – И уберег тебя в сражениях. Подойди, поцелуй мне руку. И дай мне поцеловать тебя.

Иван Андреевич растерянно посмотрел на Афанасия. Тот кивнул.

– Подите, – шепнул кучер. – Не расстраивайте дедушку.

Крылов подошел, с трудом нагнулся и поцеловал сухие костлявые пальцы. А потом ощутил на своей щеке быстрый, почти незаметный поцелуй старческих губ, сопровождаемый явным запахом гнилых зубов. И тут же пальцы старухи ухватили его за рукав. Она снова замычала, укоризненно глядя на Крылова.

– Сударыня, – сказал оправдываясь Иван Андреевич. – Я вовсе не претендую на звание вашего сына. Мне просто нужно задать несколько вопросов. Я бы задал их вам, но, как я вижу, вы немы, хоть и понимаете все, что говорят. Поэтому я вынужден обращаться к вашему супругу, хоть он и принимает меня не за того. Скажите, ваш сын жив?

Старуха поджала губы и кивнула.

– Слава богу, – отозвался Иван Андреевич. – Он находится в армии?