Загадка старого имения - Елена Арсеньева

А впрочем, разве Александра – Липушкина нянька, чтобы за ней следить? Липушка от нее никакого совета не примет. Нет, может быть, если всё узнает…

А что, если это самое всё она уже знает? Зосимовна знала – и открыла ей. И Липушка нарочно молчит, потому что убеждена: заезжая гостья ни о чем не осведомлена, а значит, можно не выдавать ей тайну старого барина…

Так это? Или не так? Липушка в самом деле простодушна – или изощренно хитра? Как найти ответ?

Александра рассеянно огляделась, словно этот самый ответ мог быть где-то поблизости, – да так и ахнула, лишь теперь заметив окружающую красоту. Такое приволье расстилалось вокруг! Мягкие увалы, зеленые светлые березовые рощи, малые купы деревьев, рассеянные там и тут по равнинам и падям, а чуть поодаль, под невысоким обрывом, сизой синевой, пронизанной солнцем, просверкивала речная гладь. Птицы метались над рекой, ветер пел свои песни, то заглушая птичьи голоса, то вдруг утихая, словно хотел сам послушать их.

Всадники уже проехали версты три и вновь достигли берега Теши. Где-то поблизости, видимо, находилось Полунино, и Александра подумала, что, пожалуй, было бы хорошо сейчас встретить Николая, пусть бы сам увидел Липушку и Ского, пусть бы сам все понял… Нет, жаль его, больно ему будет…

– Дамы, – раздался вдруг голос Ского, – дамы, воля ваша, а я более не хочу скакать на голодный желудок. Я вижу, Устин везет при себе изрядную корзинку… Не пора ли нам устроить пикник, как говорят англичане?

В самом деле, выехали спозаранок, без завтрака, попив только молока, и сейчас все разом проголодались.

Спешились; место оказалось выбрано отменное. Мягкая, чуть прикрывшая землю мурава на взгорке, усеянная там и сям кашками и клевером, раскидистая береза в два ствола, осенявшая полянку; всадники прогулялись по берегу, а Устин спешно раскинул на траве скатерть и выставил припасы. Здесь был любимый Александрою творог с медом и сметаною, замечательный, благоухающий окорок немалого размера, большой пшеничный хлеб, две фляги – одна с водой, другая с молоком, и в отдельной корзиночке – первая клубника из домашней теплицы, а также три бледно-зеленых тепличных огурца, завернутые в салфетку.

Липушка привередничала: двумя пальчиками брала по ягодке и щипала хлеб, томно поглядывая на Ского, который, впрочем, был озабочен делами сугубо плотскими: щедрыми ломтями отрезал окорок кусок за куском и с удовольствием его ел, положив на хлеб и хрустя огурцами, которые так все и уплел один за другим. Клубнику съела Липушка, так же не предложив более никому, ну а Александре пришлось довольствоваться творогом и молоком. Она бы с удовольствием съела бы окорока, но Ский присвоил нож, а просить его отрезать ей ломтик мяса не хотелось. Самому же ему и в голову не приходило поухаживать за дамами.

Александре стало смешно: эти двое достойны друг друга! Привыкли находиться в обществе крепостных, перед которыми барам можно не стесняться, вот и с прочими людьми так же себя ведут. Разумеется, Устину не было предложено подкрепиться, а впрочем, у него был с собой ломоть черного хлеба, который он и съел, запив водой из родника, после того, как привязал к деревьям лошадей.

Наевшись, Александра взяла кусок хлеба и подошла к Зорьке, но та почему-то отвернулась и вообще имела вид недовольный, беспокойный, отдернула голову, когда Александра хотела ее погладить, скалила зубы…

– Небось волков чует, – заметил Устин, глядя на бесполезные попытки Александры приласкать лошадь. – Тут по лесам много их шатается, да и логовище вроде бы неподалеку, в чаще.

– Где?! – вскочила с травы Липушка. – Волки?! Куда ты нас привез, Устин?!

– Не извольте беспокоиться, барышня, летом никакой волк среди дня на людей не пойдет, это он просто мясо чует, вот, видать, и приблизился, а лошадки беспокоятся, – торопливо объяснял Устин.

– Нечего ему более чуять, – усмехнулся Жорж, дожевывая последний кусок окорока и несколько раз втыкая нож в землю, чтобы почистить. – Но сидеть здесь неуютно. Пора и уезжать.

Устин торопливо свернул скатерть с остатками еды и убрал в корзинку, которую снова приторочил к спине своего понурого конька. Тем временем Жорж подсадил Липушку в седло и теперь стоял, расправляя складки ее амазонки и украдкой оглаживая ножку под ними. Липушка ежилась в седле от неловкости, но при этом хорошенькое личико ее выражало такой восторг, что Александра невольно умилилась. Ах, как этой милой девочке хочется счастья, причем не простого, мирного, спокойного, какое предлагает ей Полунин, а яркого, праздничного, необыкновенного, которое, как ей чудится, сулит Ский…

Устин подставил колено, Александра оперлась, уже легче и привычней поднялась в седло… но только она перекинула ногу и села, Зорька вдруг с коротким, болезненным ржанием взвилась на дыбы, и Александра непременно свалилась бы, когда бы не вцепилась в лошадиную гриву и не приникла к ней. Она попыталась поймать поводья, но Зорька снова вздыбилась. А потом понеслась вдруг вскачь, да с такой невообразимой прытью, какую трудно было и вообразить у сего престарелого утомленного создания.

Может быть, Ский, Липушка и Устин пытались догнать и остановить обезумевшую кобылу, но это было немыслимо.

Александра была занята только одним – хоть как-то удержаться в седле и не упасть. Сначала она радовалась, что не успела перенести ногу и сесть боком, не то уже давно свалилась бы, а потом подумала, что лучше бы свалилась сразу, ей-богу! При малейшей ее попытке покрепче устроиться в седле Зорька взвивалась как бешеная, поймать поводья никак не удавалось, ноги, лишенные стремян, болели невыносимо, на шенкеля Зорька никак не отвечала, Александра сползала на круп и понимала, что остановить это скольжение невозможно. У нее не было времени особенно озираться, но, порою поводя перепуганными глазами, она видела, что Зорька пронеслась через лесок и оказалась на лугу, кое-где уставленном почернелыми стогами прошлогоднего сена.

«Если я смогу направить ее к стогу, я упаду в него и не убьюсь до смерти», – подумала Александра, но как было это сделать без поводьев? Она попыталась дернуть за гриву, Зорька снова взвилась на дыбы… Боже мой, как Александра опять удержалась в седле, неведомо! Но это все, у нее уже нет сил повернуть к стогу, она сейчас упадет!

Она упадет, разобьется – и никогда, никогда…

Вдруг резкий, свирепый свист раздался позади.

Зорьку будто хорошей плетью огрели! В страхе она понеслась вперед, не разбирая дороги, почти влетела головой в стог, шарахнулась в сторону, однако Александра успела разжать руки – и при этом рывке ее словно сорвало с седла и швырнуло в мягкую, сыростью, прелью и пожухлой травой пахнущую груду… Переход от страшного напряжения к этому мгновенному облегчению был так резок, что она мгновенно лишилась чувств.