Баба Люба. Вернуть СССР 4 (СИ) - Фонд А.

— А если меня всё устраивает⁈ — сварливо огрызнулась я, — если мне так жить нравится⁈

— Ты это Пушкину рассказывай! — фыркнул Пивоваров, — я же вижу! Хоть и старый, но всё же не повылазило!

— Так ты лучше скажи, что ей делать, раз умный такой, — Комиссаров, который в последние дни был в центре внимание заговорщиков, после пренебрежительных слов Пивоварова почувствовал себя уязвлённо.

— Как это что делать⁈ — взвился юрист, — пусть берёт девку за руку и идёт на свидание с мамашкой. А там пусть смотрит по обстоятельствах. Если мамашка в адеквате — то пусть она своё дитя забирает. И за остальных поговори. Я бы, кстати, на твоём месте, договорился… точнее надо попробовать договориться, чтобы она тебя тоже сюда с детьми забрала.

— И как ты себе это представляешь? — Комиссаров прикурил вторую сигарету, обжег пальцы спичкой и, чертыхнувшись, пульнул её в урну.

— Так и представляю, — хмыкнул Пивоваров, — дети были много лет брошены, привыкли к Любе. Вот пусть мамашка Любу гувернанткой при детях берёт. И зарплату платит. А они уже большие. Ты тут, в Америке, чуток поживёшь, денег соберёшь и потом обоснуешься…

— Нет, Пётр Кузьмич, — покачала головой я, — я в России живу. И там я и умру…

— Если не будешь меня слушаться, то умрёшь, — кивнул Пивоваров и ехидно добавил, — от голодухи.

— У меня там отец старый, — сказала я, хоть это был мне не отец, но раз я отыгрываю роль Любы, значит это — мой отец.

— Отец скоро умрёт, а ты останешься куковать одна, — махнул рукой Пивоваров.

— Зато в России, — рассердилась я. — А не в этой Америке, где я всегда буду даже не вторым сортом!

Если не считать геноцида местного населения, то не было года, чтобы Америка не уничтожала какой-то народ: Африка, Китай, Панама, Куба, Корея, Ливан, Лаос, Иран, Ирак, Босния и Герцоговина, Югославия, Афганистан, Сирия, Пакистан, СССР, Россия… И это я уже не говорю про Хиросиму и Нагасаки, Вьетнам, Украину, Грузию и так далее…

Америка, словно саранча уничтожает всё вокруг. Я когда-то смотрела фильм, американский кажется, называется «Чужой», там страшные полунасекомые-полурептилии уничтожали людей. Вот у меня образ Америки — это Чужой. Причём рядовые американцы — малообразованные ограниченные люди, но при этом как-то же им удаётся проворачивать свои грязные и подлые делишки и разрушать огромные страны…

— Люба… — из задумчивости меня вывел голос Пивоварова.

— А? — буркнула я.

— Я говорю, что ты думаешь про наш план? — повторил юрист.

— Какой план? — невнимательно спросила я.

— Ой, ладно, тебе сейчас не до планов! — махнул рукой Пивоваров и велел, — в общем так, Люба. Сейчас иди в комнату. С Анжеликой не ругайся. Вообще ничего ей плохого не говори. Лучше ляг и часик постарайся поспать. Тебе нужно успокоиться. А потом пойдёшь на эту встречу и там разберёшься по ходу дела. И не волнуйся. Эта дамочка бросила детей в детдоме, а сама укатила за сладкой жизнью. Ты думаешь, дети это не понимают? Так что всё будет хорошо. А если получится с неё денег срубить, или детей в Америку пристроить — это будет ещё лучше. Не паникуй, в общем!

— Угу… спасибо… — кивнула я и побрела обратно к себе.

Шла и думала: ну чего я так разволновалась? Конечно, для Анжелики будет лучше жить в Америке. Здесь она выйдет замуж и ей будет хорошо. Во всяком случае на гамбургеры и картошку фри у неё деньги будут всегда. А у нас дома, в России, в ближайшее десятилетие будет тотальный Армагеддон.

Если только у меня не получится помешать всему этому.

Вот только чем дальше я смотрю на свой план, который тогда казался мне таким гениальным, тем больше я вижу, что он слишком мелкомасштабный и, боюсь, ничего у меня ничего не получится.

Я вздохнула и взялась за ручку двери.

Роно в три часа дня мы с Анжеликой вошли в кафе. В нос шибануло сырно-чесночным соусом и жаренным на углях мясом. В животе у меня заурчало — сегодня мы в столовой только ужинали, а весь день были на подножном корме.

В это время дня посетителей в кафе почти не было. В углу сидела какая-то парочка, а соседний столик заняла компания девушек.

— Где же она? — удивилась я: ни парочка влюблённых китайцев, ни группа школьниц на маму Анжелики явно не тянули.

— Наверное, опаздывает, — Анжелика, чуть не плача, растерянно оглядывалась вокруг.

— Ты точно уверена, что это именно то кафе? — в третий раз переспросила я.

— Но Флорес сказала…

— А твоя Флорес напутать не могла?

— Она мне письмо от мамы передала! — сказала Анжелика, — и там было написано, что здесь.

— Тогда я даже не знаю, — пожала я плечами и вздохнула, — ну, давай, хоть кофе попьём что ли, раз пришли. Может, опаздывает она, пробки там, или что-то ещё. Подождём.

Анжелика облегчённо выдохнула и плюхнулась за ближайший столик.

У меня в животе заурчало. Есть хотелось всё сильнее.

Улыбчивая официантка подбежала и предложила меню.

Я вежливо взяла, но, глянула на цены, тотчас же торопливо закрыла обратно.

— Ммммм… картошечка… — облизнулась Анжелика.

— Мы, конечно, можем купить здесь и картошечку, и гамбургеры, и всё остальное, — строго сказала я, — но лучше мы за эти деньги купим Изабелле новые кроссовки.

— Угу, — кивнула Анжелика.

— Но кофе мы возьмём, — закончила я и кивком подозвала официантку, — а то просто сидеть неудобно.

Заказав кофе, я принялась рассматривать кафе и улицу за окном. Было скучно. Прошло минут десять, нам принесли кофе. Он был невкусный, но приходилось пить и такой.

Анжелика сидела, как на иголках, отвечала невпопад — волновалась. Я перестала дёргать её, втягивая в разговор. Пусть придёт в себя. Всё-таки такой сложный момент.

Но где же эта мамашка⁈

Нехорошо дать ребёнку надежду и не прийти.

Лучше бы вообще отвечать не стала, чем так.

Прошло ещё примерно полчаса…. сорок минут…час…

Бледная Анжелика ёрзала на стуле.

— Ты хоть кофе пей, — сказала я, — а то совсем остыл.

— Где же она? — глаза у неё подозрительно блестели.

— Ой, не начинай вот только! — я попыталась придать себе беззаботный вид, — может, она на машине? Паркуется где-то.

— Ну да, — кивнула Анжелика и в который раз уже без особой надежды выглянула через окно на улицу.

— Ладно, Анжелика, — не выдержала я, — давай будем считать, что у неё что-то не получилось. Пошли домой. Свяжешься с Флорес и спросишь…

И тут дверь кафе распахнулась и внутрь стремительно ворвалась запыхавшаяся женщина.

Глядя на неё я бы точно сказала — вылитая Изабелла, только значительно повзрослевшая. Дама была одета, как говорится «на все сто». Черноглазая, волосы начёсаны в высокую модную причёску. Одета она была в джинсовую куртку и в вельветовые брюки малинового цвета. Ногти и помада у неё были тоже ярко-малиновыми. На пальцах она машинально крутила ключи.

Видно, я точно угадала, что приехала она сюда на собственном автомобиле.

Упакованная дамочка, а общем.

Просканировав взглядом кафе, она сразу же вычленила нас с Анжеликой и ринулась к нам.

— Анжелика! — взвизгнула она, распахивая объятия.

— Мама! Мамочка! — Анжелика подорвалась с места и бросилась к ней.

Они обнялись. Анжелика рыдала.

Когда первый накал страстей стих и мамашка плюхнулась напротив нас за столик, она обратилась ко мне:

— А вы, я полагаю, Люба? — при этом её лицо вытянулось, и она стала похожа на Ричарда, в моменты, когда он хочет у меня что-то выпросить.

Мне очень хотелось сказать, мол, да, я — Люба, обманутая супруга Скорохода, с которым ты, дорогуша, крутила любовь много лет подряд и от которого привела двоих детей. Но так как я была не та Люба, то лично у меня претензий к дамочке особых не было.

Поэтому я просто кивнула. Молча кивнула.

— А меня зовут Маша, — она сделала паузу.

Возможно в этом месте мне следовало сказать «очень приятно», но я не стала. Опять промолчала.

А Маша, между тем, сказала: