Уставшая от любви - Анна Дубчак

На этот раз она решила нанести мне удар:

– Просто Сережа говорил, что у него на вас… не встает. – Она густо покраснела.

– А что еще он мог бы тебе сказать? Что у нас с ним регулярный секс? А как без секса, милочка? Или ты думаешь, что все то, что я покупала ему, никак им не оплачивалось? Иначе на чем бы держался наш брак? Я же не идиотка какая – жить с ним как сестра или, еще хуже, как мамочка. Я его ровесница, я молода, и у меня есть желание любить и быть любимой. Мы были хорошей парой!

Я понимала, что говорила гадости, знала, что демонстрирую не самую красивую сторону своей души, но она, эта Лена Юдина, которую я много раз в своих фантазиях убивала, была здесь, в двух шагах от меня, и я не могла не воспользоваться этим обстоятельством, чтобы не наносить ей колкие, ядовитые удары.

Понимала я также и то, что этими своими словами окунаю в грязь память о Сереже.

– Но мы отвлеклись. Итак, Лиза, – я решила сменить резко тему, пожалела ее, – она могла бы его убить? Что ты вообще знаешь о ней?

– Она дура, но у нее есть деньги. Одевается она в шляпки и все такое, люди воспринимают ее как большую оригиналку. Я знаю, что у нее квартира за театром, совсем рядом. Но я не знала, что Сережа бывал у нее.

– Мужчинами иногда хочется экзотики, они же в большинстве своем извращенцы.

– Да?

– Конкретный вопрос: Лиза могла его убить?

– А почему бы и нет? Ей ничего не стоит пойти на рынок, – она царапнула в воздухе сложенными вместе и согнутыми в крючки указательными и средними пальцами обеих рук, изображая кавычки, – и купить пистолет. Может, ей драйва захотелось!

– А машина у нее есть?

– Нет, машины нет, это точно. Думаю, чокнутой не дали бы водительские права. Хотя кто знает. Но я ни разу не видела ее на машине. Вы имеете в виду, что она могла отвезти его в Лобаново? Не знаю.

– В волосах Сережи найден черный женский длинный волос.

– У Лизки рыжие кудри, а у меня, сами видите, каштановые. А вот у вас – черные, длинные…

– Хорошо, положим, это мой волос зацепился, все-таки я его жена, – парировала я, подразумевая нашу с ним возможную близость, во время которой я могла бы уронить свой волос на его голову. – Следователь говорит (правда, я не имею права разглашать все это), что тело Сережи побывало в женском шкафу.

Лена машинально повернула голову в сторону небольшого платяного шкафчика, в котором не поместилась бы и половина Сережиного тела – все-таки он был высоким мужчиной.

– Микрочастицы тканей и все такое, понимаешь? – продолжала я и вдруг замерла, увидев в углу, за шкафом большую напольную вазу из белой глины с букетом засохших красных роз. – И лепестки красной розы.

Я уходила из квартиры Юдиных с номером телефона женщины, представившейся медсестрой гинекологического отделения. Но в машине, открыв свой ноутбук и вбив в поисковик этот номер, я с грустью констатировала, что этот номер принадлежит самой поликлинике, значится как номер регистратуры. Значит, женщина, которая выдала себя за сердобольную медсестру, пришла в поликлинику, отвлекла медсестру из регистратуры, чтобы воспользоваться ее телефоном.

Я поехала в поликлинику. Но надо знать наших медсестер, особенно из регистратуры. Полная немногословная женщина с миной уставшего от жизни человека смотрела на меня поверх своих очков с толстыми стеклами и, казалось, не воспринимала мои слова. Словно я говорила с ней по-китайски.

– Я всегда на своем рабочем месте, – наконец сказала она. – И никто меня никуда не отвлекал. Что вы такое придумываете? И вообще, у меня очередь, видите, люди ждут?

Думаю, что я раздражала ее уже своим видом. На мне была блузка, белая, с ирландскими кружевами стоимостью как чугунный мост. А изумрудов и бриллиантов на мне было больше, чем шариков на рождественской елке. Плюс мои духи, которые своим цитрусовым ароматом заполнили всю поликлинику, нейтрализовав вонь непромытых полов, людского пота и медикаментов. Да она меня просто возненавидела, эта женщина из регистратуры, которую я попыталась оторвать от работы. К тому же она не знала, что привело меня к ней, возможно, она подумала, что я хочу «проехаться» по ее трудовой дисциплине.

Ну и ладно, решила я, выходя на свежий (относительно свежий) воздух. Мало ли кто мог ее отвлечь? Может, она и не запомнила бы женщину-аферистку, воспользовавшуюся ее рабочим телефоном.

Я поехала к Лизе Воронковой.

– Вы? – Она захлопала своими длинными ресницами. В ее глазах я прочла страх. – Зачем вы здесь?

– А ты зачем, маленькая рыжая сучка, коллекционировала сперму моего мужа? Чтобы забеременеть от него?

– Да что вы такое говорите? – воскликнула она, кутая свое тощее тело в прозрачный розовый пеньюар.

Между тем я вошла, оттеснив хозяйку в глубь прихожей.

Да, это была не квартира, а музей! Чего в ней только не было! Права была Юдина, у Лизы водились деньги. И немалые. Если бы не этот факт, может, и не посмела бы она приблизиться к Сереже. Да и он вряд ли стал заглядывать в грязную берлогу, чтобы справить свою сексуальную нужду. Квартира Лизы была огромная, светлая, в престижном доме с консьержкой (которая не могла меня не впустить уже хотя бы по тому, как уверенно я вошла, кинув небрежно «К Воронковой!», не говоря уже о моих брилллиантах, которые не раз играли свою сверкающую роль пропуска в разные места).

Очень красивая мебель, картины, антикварные вазы, украшения, ковры. При всей общей захламленности квартиры, которая напоминала филиал антикварного магазина, в целом она выглядела чистой, привлекательной. По всей квартире распространялся аромат лимонов. Я удивилась, пройдя с хозяйским видом на кухню, где на столе были рассыпаны штук пятнадцать разрезанных лимонов, лежал пучок свежей мяты и два хрустальных высоких графина. Словом, моя придурковатая соперница, одна из самых непостижимых любовниц моего мужа, готовила домашний лимонад, такой же, как каждый день готовила я сама! Должно быть, промелькнуло у меня в голове, ее научил этому Сережа.

– Что вам здесь нужно? – спросила совсем уж нормальным тоном Лиза, нервно почесывая пальцем свою щеку.

– Ты что, антиквариатом торгуешь? – спросила я, беря одну половинку лимона и отжимая сок в графин. Сок потек по моим пальцам.

– Нет, папа.

– Ясно. А твой папа знает, что ты собиралась зачать от моего мужа?

– Знает. Он против, конечно.

– А все эти шляпки, цветочки и прочая дребедень – ты нарочно разыгрываешь из себя полоумную?

– Нет, ничего я не разыгрываю. Просто живу в своем мире, – сказала она, нахмурившись.

Все равно клиника, подумала я, двигаясь дальше по квартире в поисках любовного гнездышка. И я его нашла. Огромная резная кровать темного дерева, кружево, балдахин. Действительно, почему бы после спектакля не поваляться здесь в обнимку с уступчивой и все позволяющей дурой?

Была бы здесь моя Катя, она бы сказала: «Не жалей ты своего Голта. Туда ему и дорога».

Я словно услышала ее голос!

Красных засохших роз в квартире было больше чем достаточно. Конечно, цветы оставлял здесь Сережа. Ведь он редко когда выходил из театра после спектакля без охапки цветов от поклонниц.

– Розы бы надо выбросить, – заметила я тоном хозяйки.

– Выброшу, – закивала эта девочка-женщина. – Хотите чаю? У меня есть очень хороший, мне папа привез из Китая.

Мы сидели за столом и разговаривали. Думаю, у нее был один из тех редких случаев шизофрении, когда в момент прояснения рассудка она казалась совершенно здоровым человеком. Но все же она была больна. Один взгляд ее чего стоил!

– Лиза, ты знаешь, кто убил Сергея? – спросила я ее прямо.

– Да я уже говорила и еще раз повторю – Лена Юдина! Она ревновала Сергея ко мне, но ничего не могла поделать – ведь он любил только меня!

– А это ничего, что ты находишься в обществе его законной жены?

– Да, я все понимаю, вы его жена, но только ведь на бумаге! Он любил меня, мое тело, мою грудь…

С этими словами Лиза распахнула пеньюар и продемонстрировала свои белые, острые, с розовыми сосцами груди.

– Лиза, ты это серьезно? – Я кивнула на ее прелести. – Или ты валяешь дурака? Никак не могу понять!

– Вы толстая и некрасивая, Сережа вас никогда не любил. Он любил меня, потому что я молодая, у меня хорошая кожа, как у ребенка! А еще я делала ему подарки, но в основном давала деньги. Я понимала, что ему влом спрашивать у вас, унижаться, а я сама давала ему, мне было для него не жалко.

Прикормила, молодая блудница.

Мне вдруг стало скучно.

– Ты любила его, Лиза?

– Да, очень любила. – Она неожиданно, словно преодолев тысячу зажеванных, проглоченных кадров, составляющих контекст предыстории, разрыдалась. Больше того, она, вдруг увидев в моем лице человека сочувствующего и родного, бросилась мне на шею. Я почувствовала, как по моей щеке и шее потекла теплая влага.

И, странное дело, я вдруг на каком-то инстинктивном уровне, словно эта девочка пробудила во мне спящие крепко материнские чувства, обняла Лизу и заплакала вместе с ней.