Сквозь игольное ушко (сборник) - Ольга Литаврина

Судя по древним первоисточникам, самой первой цивилизацией на Земле была цивилизация Гипербореи. Человек Гипербореи занимался саморазвитием, исследовал глубины собственного «я», умел использовать скрытые резервы разума, памяти и интуиции. Силой мысли люди могли управлять погодой, как в «Пятой горе» у Пауло Коэльо. Могли понимать друг друга без слов, перемещаться во времени и пространстве. И земля щедро отдавала им свои плоды. На Северном полюсе, в нынешних вечных льдах, она цвела как настоящий райский сад. Человек мог навсегда остаться в радости и благодати этого сада. Но от великой гордыни вознамерился сам диктовать законы бытия, открывать тайны существования Вселенной – и создавать, а значит, и уничтожать все живое. И восстала Земля; и сбросила гиперборейцев во всемирный Океан; и на долгие лета вернулась к простейшим микроорганизмам.

Только спустя тысячелетия тысячелетий в истории человечества зародилась новая глобальная цивилизация – цивилизация Му. Расцвет ее и крах ее повторили участь Гипербореи – и все опять вернулось к началу начал. Следом на черном континенте возникло прагосударство Лемурия; а после его гибели – государство Атлантов. И с каждым возрождением человек становился все меньше, слабее, утрачивая самые важные умения: чтение мыслей, власть над расстоянием и временем. А главное – непререкаемое ощущение своего единства со всеми людьми в мире, с живой Природой, живой праматерью – планетой Земля и живой космической энергией – той самой восточной энергией ци, или праной. Наша цивилизация – пятая в истории планеты Земля. На смену всем утраченным умениям человека мы изобрели железные механизмы и роботов, на смену живой целительной силе трав – химические соединения в таблетках и добавках. И все так же люди продолжают искать секреты бессмертия и продления физического существования, забыв, что только душа человека – бессмертна. Пытаясь, возможно, в последний раз спасти нас от самоуничтожения, Создатель и посылает испытания душам нашим – чтобы росли они, и крепли, и находили путь из механического, мертвого мира в неразрывную связку всего живого – в прекрасные сады Гипербореи… Чем больше испытаний сумеет пройти душа, тем выше поднимется в следующей жизни. И наоборот – чем более бессмысленно, сытно, полно, похотливо и угарно пропадает жизнь, тем ниже опускается больная душа по кругам ада – таким, какими описаны эти круги у Даниила Андреева в его «Розе мира». Если плыл человек по течению, жил ни так ни сяк, вроде и зла особого не делал, но и добра на свете не оставил, душа попадает в чистилище – в унылое серое прозябание, яснее всего увиденное в «Котловане» Платонова.

Глава 21. Снова – «Ликвидация»

За всеми этими мыслями, в остановившемся времени, Венька не заметил, сколько прошло дней, прежде чем его начало – потихонечку-полегонечку – «отпускать». Уходило, затихало дребезжание нервов, заикание, звон в ушах. Головная боль сместилась вправо и будто сама «вышла» наружу через правый глаз. Где-то за глазом сгустился болючий ком; глаз распух и воспалился, а белок покрылся красными прожилками – глаз казался постоянно налитым кровью. И это постепенно прошло. Уходило чувство невыносимой отравленности во всем теле. Остались только судороги и бессонница. И самое отвратное – утеря всякого тепла и радости в жизни.

Но Венька уже знал, что оправился! Знал, что не умрет и не оставит Люлюшку одну с ребенком. И на единственном оставшемся твердом чувстве – самоуважении – Венька три последних вечера в санатории относительно спокойно и даже с интересом смотрел хороший, честный фильм – «Ликвидация». Десятого января, в последний день отпуска, Венька уже не сомневался, что сможет вести машину сам. Вечером он начал мысленно прощаться: и с «Лесным озером», в общем-то спасшим его от психушки; и с верхушками елей за окном номера, и с посудой на столике, которая не так давно оживала и двигалась. Решился даже виновато заговорить с Любочкой. Но она весь день читала, лежа в кровати. А вечером вроде бы уснула, повернувшись к нему спиной. Будить ее, бедную, Венька не решился. Только мужественно выключил телевизор, решив, что до утра «добудет» и так.

Эх, если бы знать, что еще предстояло ему до утра!

Где-то в середине тягучей последней ночи Венька вдруг почувствовал, что Любочка сама трясет его за плечо. Это оказалось так неожиданно, что он даже подскочил в постели. Жена что-то невнятно пробормотала. Венька зажег лампу на своей тумбочке – и заглянул Любе в лицо. И сразу кровь бросилась толчками в его непутевую, больную голову. На миг ему показалось, что все это происходит не с ним и не с Любочкой – а так, будто они снимаются в каком-то страшном кино…

Любочка сидела на кровати, уже одетая, охватив руками колени. Лицо ее побледнело и сильно осунулось. Глаза запали и стали неестественно черными. А губы растянулись, точно она улыбалась, но улыбалась нехорошо, злобно. Или даже скалилась. Но заговорила она с ним вначале как ни в чем не бывало.

– Енька, ты чего не спишь?

– Да ты же сама и разбудила!

– Ты ложись, отдыхай. Я сама их впущу.

– Кого ты впустишь? Ты о чем это, Люба? Дай я тебе корвалола накапаю – сколько ты натерпелась со мной, хорошая моя! – Венька снова взглянул на жену и увидел, что Любочка его не слушает. Она вся подалась к двери номера. Как будто хотела пойти отпереть ее, но остановилась на полпути – и снова отбежала к кровати.

Венька пересел к ней, хотел обнять ее и погладить – еще надеясь, что все не так страшно. Но жена отбросила его руку и заговорила быстро, сбивчиво, глядя в лицо ему невидящими, неживыми, чернющими глазами:

– Я еще вчера заметила, еще вчера! Там, на ресепшн, дежурная сидела, и медсестра, и нянечка со шваброй – и все на меня косятся, шушукаются. А лечащая врачиха прошла – цыкнула на них. Они и затаились. А теперь всю ночь стучатся в дверь, хотят войти. Ты им не открывай – я убегу прятаться!

И полезла в платяной шкаф. Человека в таком состоянии Венька видел один-единственный раз – в известном центре реабилитации «Звездочка», которым руководил его тезка – Вениамин Сергеевич Ерохин. Тогда в центр привезли больного с белой горячкой. А Любочка даже на Новый год не пригубила шампанского!

Да-а, самой темной ночь бывает как раз перед рассветом. Успокаивая жену, приперев для вида входную дверь столом с телевизором, Венька оделся и принялся собирать вещи. В тумбочке Люлюшки нашел ее последние стихи и почувствовал, как слезы разъедают воспаленный правый глаз…

Короткая стрижка

На полу парикмахерской – мертвые волосы.Их, как серую паклю, сметает уборщица.Тянет петь – не имея ни слуха, ни голоса, —Чтоб не слышать, как тень моя воет и корчится…Мастерица, стригите как можно короче!Пусть! Чем хуже, тем лучше – я буду довольна.Ни щипцов, ни кудрей – никаких заморочек!Мне не надо прикрас, только чтобы – небольно.Состригите – мое неразумное прошлое;Состригите – дыханье и прикосновения;Дальше – будет плохое, а может, хорошее.Задохнуться бы спиртом – как каплей забвения!Смолкнет пение ножниц. Я встану из кресла.И уйду – как всегда, оставляя на чай…Я – уже умерла. Я еще не воскресла.Не жалейте. Не плачьте. Давайте молчать.

В углу своей тумбочки он нащупал коробку с препаратом, вытряс все таблетки в унитаз и решительно спустил воду. Все!

Утром Венька еще нашел в себе силы вежливо проститься с той самой дежурной на ресепшн. Перетащил в машину вещи. Вывел посеревшую, едва передвигающую ноги Любочку. Отговорился «обычным бытовым отравлением». И увез жену в Москву, в неврологическую клинику…

Эпилог

Как-то давно, в детстве, мать расщедрилась и на день рождения подарила Веньке пластинку с записью «Маленького принца» Сент-Экзюпери. Там умный Лис рассказывал маленькому Принцу, что человек «навсегда в ответе за всех, кого приручил!»

Теперь Венька был навсегда в ответе за жену. Он сам принял решение беречь и хранить их любовь, как немыслимую ценность в нашей «юдоли слез». Как только позволили медики, стал навещать жену и торопить врачей с выпиской. Дал расписку, что «берет ответственность на себя». И буквально через неделю ждал Люлюшку у парадного крыльца неврологии – снова такой просветленный, легкий, расслабленный и элегантный, с таким букетом, что весь медперсонал завистливо пялился на них из окон, вздыхая: «Везет же некоторым!»

Любочка спустилась по ступенькам – тоже похорошевшая, неунывающая и влюбленная. Она знала от врачей, что Веньку известили о необходимости «срочного прерывания беременности» и что он дал полное согласие. Сейчас, под воздействием нейролептиков, ей удавалось держать себя в руках. И все-таки близко, как раньше, заглянув родной «половинке» в глаза, Любочка слегка отшатнулась – слезы не удержались и покатились по щекам. Она накрыла лицо носовым платочком. А Венька, глядя на завистливых медсестер в окнах, смущенно улыбался: «Это слезы радости. Счастливые слезы»…