Любовь на краю света - Джоди Питт

— Эзра вам в большей степени брат, чем кто? У вас есть брат?

Губы Крейтона вытянулись в тонкую линию, и, когда он ответил, слова его были остры как бритва.

— Нет, Элма. У меня нет брата.

Повернувшись на каблуках, он вошел в дом.

Следующее утро выдалось по-настоящему солнечным. Мягкий бриз словно ласкал окружающие холмы, и ощущение тепла на лице показалось Элме доброй приметой. Дети умчались спозаранку поиграть с тюленем по имени Питер, и, прогулявшись по окрестностям, молодая женщина горела желанием заняться чем-то полезным. Против своей воли она ощущала, как ее захлестывает знакомый зуд: если-не-приберусь-в-этом-свинарнике-то-зарыдаю.

Вероятно, Крейтона, как всегда занятого своими птичками, какое-то время можно было не опасаться. И Элма решила взять судьбу в свои руки, первым делом отправившись на поиски пылесоса. Она готовилась к предстоящей операции два дня, и сегодня была полна решимости осуществить ее! Конечно, подобное поведение отдавало трусостью — убираться в доме, когда возразить было попросту некому, однако в конце концов ей придется выдержать нападки Крейтона при встрече. Ну и пусть! Будь что будет.

Однако после двадцатиминутных поисков Элма почувствовала, что начинает нервничать. Она потратила уйму драгоценного времени, обшарив весь дом, но пылесоса, похоже, и след простыл. Оставался еще чулан в спальне Крейтона, о котором рассказывала сестра. Но Элма все никак не могла собраться с духом заглянуть туда. Это казалось ей вторжением в чужую жизнь, хотя хозяин дома вовсе не держал дверь на замке. Несколько раз Элме довелось заглянуть в его спальню, и этого было достаточно, чтобы убедиться: в ней найти что-либо так же трудно, как и в остальных комнатах. Подсознательно испытывая чувство вины, она все же решилась войти.

С бешено бьющимся сердцем она окинула взглядом то, что когда-то было прекрасной комнатой. Мебель старого дерева располагала к спокойствию и комфорту. На полу рядом с некрашеной деревянной кроватью стоял старомодный черный сундук с медными уголками. Светло-коричневый ковер был завален каким-то хламом, им же была покрыта длинная скамья под окном, откуда открывался вид на море. Над кроватью висела фотография в черной рамке — Крейтон и уже однажды виденная Элмой женщина. Прислонившись к мужу, она держала на коленях мальчика лет четырех. Все трое улыбались. Портрет запечатлел семью в те времена, когда все были живы и счастливы. Расстроенная увиденным, она отвернулась.

Дверь в чулан была закрыта. Приблизившись к ней, Элма взялась за дверную ручку, чувствуя себя как грабитель в чужой квартире. Легкого нажатия оказалось достаточно, и дверь открылась. Узкая полоска света просочилась внутрь, а от скрипа петель у Элмы перехватило дыхание.

Ступив внутрь, она оглянулась. В первое мгновение ей даже показалось, что она шагнула в другую вселенную — параллельную, но стерильно чистую. Элма застонала: Адел была права: чулан хозяина дома потрясал чистотой и порядком.

Итак, это правда. Он не был прирожденным неряхой. На нескольких низких полках была расставлена его обувь, словно выровненная по линейке с микроскопической точностью. На других, как в образцовом магазине, расположились рубашки из натурального хлопка, в дальнем ряду — с длинными рукавами, а перед ними — с короткими. Рядом были сложены вязаные, фланелевые… На другой стороне чулана аккуратно, как солдаты на параде, висели брюки и джинсы, за ними — зимние куртки и свитера.

Странное чувство посетило Элму, пока она осматривала внутренности чулана, — чувство безопасности. Откуда оно взялось, почему этот оазис чистоты и порядка вызвал в ней такое ощущение? Возможно, все дело в восхитительном запахе, который она сразу ощутила, едва вошла. Она погладила свитер, лежавший сверху: это был чистый кашемир, мягкий, как лебяжий пух.

На глаза ее навернулись слезы. Повеяло чем-то давно забытым и родным, из той восхитительной жизни, которой она жила до смерти родителей. Какими светлыми и счастливыми были те дни…

Крейтон никоим образом не напоминал ей отца. Он был человеком сложным и замкнутым, но сейчас, глядя на этот островок порядка, она решила, что разгадала одну из многочисленных загадок, окружавших хозяина дома. И это открытие вызвало в ее душе непредвиденную реакцию: ей до смерти захотелось узнать его получше. Никто не способен содержать одно из помещений дома в такой изумительной чистоте, внушающей ни с чем не сравнимое чувство покоя и безопасности, и в то же время во всех остальных комнатах допускать такой бедлам.

Элма поймала себя на неприятной мысли: человек, столь помешанный на чистоте и порядке, может оказаться несносным занудой. Однако она тут же отбросила ее. Нет, к Крейтону это, скорее всего, не относится. Впрочем, как и к ее отцу. «Проявляйте заботу о них, и они ответят вам тем же», — частенько говаривал он, хитро улыбаясь. Эта философия касалась всякого, с кем общался отец, и Элма интуитивно чувствовала, что и Крейтон из той же породы. Она вспомнила фотографию над его кроватью. Крейтон обнимал жену и сына, как бы защищая их. Если он с таким вниманием относится к своим вещам, какой же заботой он сможет окружить людей, которых любит?

Крейтон был явно не из тех, кто направо и налево плачется о своих несчастьях. Элма теперь была уверена в этом — за фасадом безразличия и апатии скрывался человек, способный любить, сильный и твердый в своих убеждениях. И более всего озабоченный тем, как вырастить достойного мужчину из ершистого сына. Не в силах смириться с потерей любимой жены, он на целых пять лет добровольно обрек себя на изгнание, лишил человеческих контактов, даже с собственным сыном, — Бен успел об этом проговориться. И, конечно, в таком состоянии Крейтон не был намерен сблизиться с кем бы то ни было, тем более с женщиной… Элма закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает отчаяние. Но она понимала Крейтона и ни в коей мере не осуждала. Как страстно ей хотелось, чтобы он мог настолько довериться ей, что…

— Что вы здесь делаете?

Элма обернулась как ужаленная. Могучая фигура Крейтона загораживала вход, и под его суровым взглядом женщина почувствовала себя воришкой, застигнутым на месте преступления.

— Я… я тут искала… пылесос. — Объяснение само сорвалось с ее губ, хотя трудно было сказать, является ли это оправданием, учитывая проводимую в доме политику. В его глазах по-прежнему сквозило откровенное неудовольствие.

— Он в подвале. Зачем он вам?

Пытаясь скрыть смущение, она задиристо ответила:

— Собираюсь воспользоваться им как шестом. Думаю, с помощью нескольких таких же хозяйственных предметов нам удастся нащупать пол в этом океане мусора. Как насчет записи в Книге рекордов Гиннесса — «Самый отвратительный дом»?