В поисках своего дома, или повесть о Далёком Выстреле - Андрей Ветер

– Возьмите его, – коротко распорядился лейтенант Бассет и шагом направил своего мерина к молодому вождю.

Бак и Жёлтая Птица предостерегающе подняли руки и издали гортанные возгласы. Ссадина увидел спешившихся солдат, которые неуклюже бежали по снегу в его сторону. Длинный Мандан пустил коня вскачь и выхватил из-под расстёгнутой армейской куртки револьвер. Вождь не стал больше ждать, сбросил тяжёлую бизонью шкуру, и она соскользнула с его широких плеч в снег. Не успели солдаты добежать до вождя, как он уже скрылся в палатке. Два кавалериста и Длинный Мандан объехали жилище. Один из них извлек из ножен саблю и спрыгнул с коня. Прямо на него из-под заднего полога типи вынырнул вождь. Сабля холодно мелькнула и с чавкающим звуком вошла в мякоть шеи. Ссадина качнулся и вцепился в рану руками, между пальцами брызнула кровь. Солдат присел, и ноги его спрятались под полами тулупа. В таком виде он стал похож на карлика, над которым громадной тенью нависла фигура индейца.

– Ещё! – гаркнул второй кавалерист, и его товарищ поспешно ударил Ссадину ещё три раза. Сабля глубоко вонзилась в грудь. Вождь рухнул в сугроб. Гарцующий кавалерист выстрелил в воздух, чтобы остановить колыхнувшуюся массу индейцев.

– Остановитесь, Лакоты! – крикнул им Длинный Мандан на родном языке. – Солдаты перебьют вас всех! Не делайте глупостей! Сегодня сила не с вами!

Пока Хункпапы выбегали наружу и собирались возле поверженного вождя, эскадрон сорвался с места и помчался в сторону форта Бертхолд. Кавалеристы гикали и стреляли в воздух. Вскоре они исчезли, и лишь клубы пара напоминали о присутствии здесь только что каких-то чужих людей.

– Убили! – воскликнул Жёлтая Птица.

– Надо уходить, – донеслись голоса, – это страшное предательство. Великий Дух отвернулся от нас. Большие Ножи обязательно вернутся, они побоятся нашей мести и вернутся, чтобы расправиться со всеми.

Воины бросились за оружием и лошадьми. Пять-шесть горячих юношей крикнули гневные слова, адресованные солдатам, и поскакали по их следам. Спустя пятнадцать минут они вернулись, вероятно осознав бессмысленность погони.

– Это Длинный Мандан привёл их [13]… предатель. Он умрёт страшной смертью, псина вонючая…

– Убили Человека-Который-Ходит-Посередине, – плакали женщины.

– Сворачивайте палатки. Сейчас не время для слёз, надо немедленно уходить. Здесь дурное место. Здесь правят злые духи!

В считанные минуты паника охватила стойбище. Чувство растерянности и горя переросло в чувство страха. Охваченные возбуждением, лаяли собаки, путались под ногами людей. Быстро сползли шкуры с шестов, исчезли пахнущие костром жилища… Не прошло и часа, а на месте лагеря остались только чёрные пятна кострищ да несколько остовов от типи. И тело вождя осталось лежать в луже раскисшего от крови снега. Перепуганные жестоким и откровенным предательством соплеменника Лакоты испытали суеверный ужас и ни разу не притронулись к трупу. Только снежинки бесстрашно опускались на него и в леденеющую кровавую кашу. В нависшей тишине растворилась жизнь.

– Кто сказал, что его нельзя трогать? – донёсся голос Бака, и на опушку выехал он в сопровождении Жёлтой Птицы. – Я не слышал раньше, чтобы Лакоты боялись забрать с собой погибшего брата. Что случилось, отец? Я не узнаю людей. Неужели народ стал трусливым?

Он спрыгнул с коня возле покойника и попал мокасином в загустевшую кровь.

– Длинный Мандан привёл сюда злых духов, – сказал Жёлтая Птица, и на его стареющем лице появилась обида. Он знал, что не должен оправдываться. Мужчина поступает по зову сердца, и никто не может требовать от него объяснений его поступков. Но он хотел объясниться. – Человеку не справиться с духами, сын. Лакоты никогда не трусили, но духи сильнее и коварнее любого народа.

– Отец, ты знаешь, что во мне не только дух великого племени, – повернул голову Бак и грустно улыбнулся, – но и кровь белых людей. Ты знаешь… Я сын Лакотов. И я сын Бледнолицего. Меня ничто не пугает, потому что мне нечего терять, у меня ничего нет, кроме желания быть кем-то полноценным. Я люблю вас, но я не до конца ваш, отец мой, я никому и ничему не принадлежу, поэтому меня просто нет. А что могут сделать злые духи тому, кого нет?

Бак наклонился над убитым и облизал губы, натыкаясь горячим языком на сосульки, свисающие с усов.

– Вождь, – он присел на корточки и положил руки на плечи Ссадины, – ты говорил, что Синие Куртки никогда не убьют тебя…

Он повернул тело, и Человек-Который-Ходит-Посередине посмотрел Баку в глаза усталым взглядом существа, которому безумно надоело ждать. Он был жив и произнес с трудом:

– Поехали…

Кровь хлынула из ноздрей и рта, раскрылась рана на шее.

Бак переглянулся с Жёлтой Птицей и глазами попросил помочь ему. Удивления он не выразил. В окружении индейцев он переставал удивляться. Он неоднократно видел в бою, как воины получали смертельные раны, но вместо песни смерти затягивали песню храбрых и не выходили из боя. Они были храбрыми и гордились тем, что называли себя так. После сражения они с гордостью рассказывали, как свирепый враг наносил им рану за раной, но Великий Дух не дал им умереть. Иногда Эллисону казалось, что дикари просто не знали, что от определённых вещей человек просто обязан был умереть, и это непонимание оставляло их в рядах живых. Эллисон не был индейцем и не понимал, откуда шла такая необъяснимая живучесть, почти сказочная выносливость. Порой выдержка краснокожих пугала его, не верилось, что люди могут быть таковыми. Но они были.

Бак сел на мустанга и при помощи Жёлтой Птицы усадил перед собой Человека-Который-Ходит-Посередине. Сперва он хотел соорудить волокуши, но вождь отказался, сказав, что желает ехать верхом, как присуще воину. Они медленно поехали сквозь падающий снег. Вождь качался, его рваная заледеневшая рубаха хрустела на морозе.

Когда сгустились сумерки, Бак прикинул, что они покрыли около двенадцати миль. Разумеется, нагнать уехавшую деревню они бы не сумели, поэтому Жёлтая Птица велел Баку высматривать жилище Волосатого Подбородка, который должен был стоять в стороне от всех. Этот воин частенько практиковал колдовство и для этого предпочитал заметно отставать от племени. Жёлтая Птица знал, что после случившегося Волосатый Подбородок обязательно обратится к невидимым силам, и это означало, что его типи повстречается им раньше других.

Через некоторое время Бак различил в сумраке конус палатки. Вокруг спали седые от снега утёсы, величественно поднимались из девственных сугробов мохнатые ели. В этих местах не могли не обитать призраки. Тяжёлый входной полог шумно откинулся, и из жаркого, освещённого углями типи вышел на мороз Волосатый Подбородок, одетый в длинную шаманскую рубаху, украшенную перьями и волосами. Его взгляд блуждал в густой синеве зимнего вечера. Увидев приближавшихся всадников, он встрепенулся, снова откинул полог, и красные блики огня высветили на его лице чёрные глаза.

– Вороний Призрак, – позвал он сына, – приготовь быстро спальное место. Человек-Который-Ходит-Посередине вернулся…

2

Экспедиция полковника Кэррингтона выдвинулась в сторону Ларами в мае. Наличие трёхсот человек в мундирах говорило о том, что вытянувшаяся по равнине колонна была военной, но присутствие женщин в обозе заставляло усомниться в этом, присутствие же оркестра и нескольких негров-слуг наводило на мысль, что по прерии едет настоящий балаган. Впрочем, генерал Шерман лично посоветовал женщинам сопровождать своих мужей в экспедиции и даже взять с собой детей, потому что путешествие, по его мнению, должно было быть очень привлекательным и совершенно мирным.

Колонна полковника Кэррингтона остановилась на привал, не дойдя каких-то четырёх миль до форта Ларами. Знай полковник, что в форте именно в тот момент переговоры правительственной комиссии с Лакотами достигли своего накала, он, вероятно, нашёл бы способ повременить с прибытием к месту назначения. Теперь уже было поздно.

Солнце склонялось к горизонту, и тени людей беспомощно растекались по траве, становясь тоньше и слабее.

– Послушайте, полковник, – к нему подошёл ссутулившийся Джим Бриджер [14]. Это был шестидесятилетний старик с широким лицом, похожим на картофель. Несмотря на свои годы, Бриджер считался в армии лучшим проводником. – Что-то нашёптывает мне, что нелёгкая притащила нас сюда в скверное время. Индейцы, которых я видел, сообщили мне, что переговоры с Лакотами, на нашу беду, зашли в тупик. Краснокожие сильно волнуются, чёрт возьми, и прибытие нашей колонны подольёт масла в огонь. Тут и слепой поймёт, что дело дурно пахнет.

– При чём тут мы? Это дела комиссионеров. И вообще встреча с вождями должна была давно завершиться.

– Жаль, что у меня язык подвешен не так здорово, как у того сочинителя, что наплёл истории про Ирокезов и Делаваров, не то я бы порассказывал вам ужасов, полковник. Лакоты – народ отчаянный. Я повидал на моём веку немало дикарей, но Лакоты особенные. Это вам не какая-то отдельная банда, а целая семья племён. Семь здоровенных воинствующих племён. Они непокорны, как ветер. Я полагаю, что договориться можно разве что с мёртвым Лакотом. Впрочем, я не всегда бываю справедлив в моих суждениях, сэр.