Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

Под кедром на чурбане, застеленном коровьей шкурой, сидел, полуприкрыв глаза и покачиваясь, пожилой якут – глава наслежного совета. Чуть в стороне коновязный столб. Рядом три оседланных упитанных мерина.

На земле свежие колобки помета. Эти стоят спокойно, словно им дела нет до кровососов. Насекомых и в самом деле возле них было совсем мало.

Продубленное солнцем и ветрами лицо якута с резко обозначенными скулами испещрено трещинками морщин. Жесты сдержанные, уверенные. На голове густая, еще совсем черная шевелюра (якуты долго не седеют). В зубах короткая носогрейка[24], на поясе сумочка с огнивом и табаком. Попыхивая трубкой, он внимательно разглядывал сквозь прорези глаз приближающихся людей, изредка отмахиваясь веткой от оводов. Все в его облике говорило о том, что он здесь главный.

Когда скитники подошли, якут встал:

– Дорова! Пришли! Как имя?

– Я Корней, он – Николай. А ваше?

– Фрол. Я тут старший. Пошли кумыс пить, копсе[25] говорить, – произнес он с характерной для якутов медлительностью.

Корней впервые оказался в якутском селении, и с интересом рассматривал их жилища. У каждой семьи два балагана (юрты): зимний и летний. По форме они напоминают усеченную пирамиду. Расположены рядом, дверь в дверь. Стены из наклонно стоящих стволов[26], обмазанных глиной, смешанной с конским навозом. Дверь тоже наклонная и утеплена шкурой. Корней про себя отметил: «Разумно – сама закрывается». Над входом «лопаты» сохатого либо ветвистые рога северного оленя. Чуть в стороне – покрытый резьбой столб – коновязь. За балаганами в деревянных колодах с мочой дубятся шкуры.

Фрол завел гостей в летнее жилище. По углам четыре вертикальных столба, связанных поверху венцом. К нему и прислонены почерневшие от копоти (особенно сильно у потолка) стволы, образующие стены. В двух местах прорублены оконца. В центре камелек[27]. – очаг, сложенный из крупных валунов с прямой трубой. В нем тлела пара сырых поленьев, от их углей в любой момент можно запалить огонь. Рядом в коробке кремень и трут.

Слева стол, над ним в полумраке иконка с ликом Христа Спасителя. Перекрестившись, они огляделись. По периметру вдоль стен широкие лавки из толстых плах, разделенные перегородками для постели. Вместо стульев – приземистые чурки, отполированные до блеска штанами. На дощаном полу трое румянощеких мальцов играли с костями. Они были так поглощены этим занятием, что не обратили внимания на вошедших.

Неулыбчивая якутка в мужской шапке с трубкой в зубах, выкраивавшая из конской шкуры подошвы для торбасов, прервала свое занятие и разлила в кружки кумыс[28], поставила два блюда. Одно с вареной рыбой, второе с калеными кедровыми орешками. Когда заплакал ребенок, поспешила к зыбке, висевшей возле ее рабочего места.

– Ешьте, ешьте! Это лиимбэ[29], – сказал хозяин, бросая в огонь жирный плавник, – сын принес. Полз из протоки в реку. Дождь был.

Ели молча – соблюдали обычай: пока гости едят, расспрашивать не принято. Насытившись, вытерли руки полотенцем. Когда Корней с Николаем осушили кружки с целебным напитком, хозяин придвинул гостям миску с орешками:

– Копсе говорите!

Корней знал, что доставлять в дом новости – долг каждого путника, и стал подробно рассказывать про доброго капитана буксира, про то, что научились ловить тайменя на блестящую железку и хотят доплыть до океана.

Фрол озадаченно захлопал глазами:

– Океан – это кто?

– Океан – это самое большое на Земле озеро. В него текут все реки.

Корней развернул карту.

– Это – река Алдан. Вот тут ваша деревня. Если плыть дальше, попадешь в Лену.

– Лену знаю. Алдан туда течет.

– А еще дальше – океан. Он такой глубокий, что в нем утонет самая высокая гора.

– К его берегам, – подключился к разговору Николай, – весной, спасаясь от гнуса и комарья, уходят на лето олени, а осенью они возвращаются в лес. В тех краях бывает время, когда солнце прячется за горы. Делая круги по небу, светит и днем и ночью.

– Хорошо им. Всегда тепло. Всегда светло.

– Тепло только три месяца. Потом солнце уходит и наступает зима с долгой-долгой ночью.

– Ух ты! А люди там живут?

– Живут, но мало… Фрол, я первый раз вижу якутские балаганы. Можно ли посмотреть зимний? Мы-то круглый год живем в одной и той же избе.

– Пошли покажу, – произнес якут, не переставая щелкать орешки.

Зимняя юрта была поменьше и лучше утеплена. Снаружи обмазана более толстым слоем смеси глины с навозом и обнесена высокой завалинкой. Внутри вдоль стен не лавки, а длинные канны, сложенные из камней, скрепленных глиной. Они подогреваются дымом очага. На этих теплых лежаках зимой не страшны никакие морозы. Снаружи к юрте примыкает хотон-хлев для коров. (Якутским лошадкам хотоны не нужны – они до того привычны к холодам, что в тепле хиреют.)

Утром, когда готовились к отплытию, из леса вышел небольшой караван. В слезящихся глазах передового мерина и во всем его облике читалась обреченность – видимо, переход был крайне тяжелым. Навьюченные лошади шли гуськом, на расстоянии двух-трех метров друг от друга. Связаны они были довольно необычно: задние «привязаны» к хвосту впередиидущей.

Глава семьи – невысокий якут с маленькими усиками на лоснящемся от пота лице, сидел в деревянном седле,