Фугу - Михаил Петрович Гаёхо

само стреляет, особенно если висит на стене, ну и нож, как тоже оружие, не должен остаться без дела.

А этот нож с прямым узким лезвием (а иногда — изогнутым в виде саблезубого когтя) и желобком для стока крови явно был способен на что-то большее, чем протыкание булочек с маком.

Конечно, об этих мелочах не стоило беспокоиться, но с тех пор как хищный блеск черной секиры приземлился на его — ножа — лезвии, опасения Нестора обрели реальную силу.

Поэтому Нестор чувствовал себя неуютно, когда Борис, которого звали Боб, со своим ножом оказывался у него за спиной, а это случалось. Нельзя сказать, что Нестор не доверял Борису, но нож и сам по себе мог быть способен на действие.

Нестор думал о ноже, и вокруг ножа, и около, а Борис, которого звали Боб, шел прямо впритык за его спиной. Нестору начинало казаться, что нож, о котором он думал, уже вышел из своего места за голенищем, как месяц из тумана, и, намечая место удара, колет его то в шею, то в спину между лопатками.

— А как поживает твой нож саблезубого вида? — спросил наконец Нестор, обернувшись.

— Вообще-то он у меня как штык прямой молодец, — сказал Боб.

— У меня был знакомый топорик, — сказал Нестор, — и он был заточен исключительно под старушек. Как увидит старушку, так хлебом не корми. Силой приходилось удерживать.

— Бывает, — равнодушно произнес Боб.

— А твоего молодца не приходится ли в какие-то моменты жизни удерживать силой? — поинтересовался Нестор.

— Не знаю, — сказал Боб, — мы как бы еще мало знакомы. Но всякий клинок должен получать иногда свой стакан крови.

— Стакан, это не слишком ли много?

— Пусть будет полстакана, если от сердца.

— А с какого сердца он это получит, если нас рядом с ним только двое? — осторожно поинтересовался Нестор.

— Можно спросить у него самого. — Боб положил нож на пол и раскрутил, как играют в бутылочку.

— И что же, мне зарезаться этим ножом, если он на меня покажет? — Нестор смотрел, как крутится нож на полу.

— Пока еще не показал, — спокойно возразил Боб.

Нож крутился долго и остановился острием против двери.

— То, что ему нужно — это там, — сказал Боб.

— Там такой же в точности туннель, как и здесь, мы проходили это тысячу раз, — сказал Нестор.

— Дверь, может быть, та же самая, — поправил его Боб, — но за дверью может быть что-то другое.

Они открыли дверь, за дверью было темно.

43

— Как это получается, — спрашивал Нестор, — что невысказанное желание этого молодца исполняется немедленно и сразу? И когда Иванушка, козлик, захотел сделать путь через эскалаторы удобным, то тут же получил, что хотел. А я сорок раз попадаю в один и тот же туннель и не могу продвинуться дальше. Хотя по всей сути я должен являться богом в этом маленьком мире, ведь так? И мои желания должны быть на первом месте.

— Но согласись, что желания этих двоих являются тоже и твоими желаниями, по крайней мере, направлены в ту же сторону, — сказал человек в шляпе.

— Чтобы я желал оказаться в этой темной дыре, из которой нет выхода?

— Ты ведь хотел, наверное, сдвинуться с мертвой точки, вот и сдвинулся. А что света нет, так мы и без него видим то, что хотим видеть. Зато здесь есть крысы. — Человек выбросил руку с ножом вперед, где мелькнула неясная тень, темная в темном. Раздался писк. Боб — это был он — стряхнул тушку с клинка и вернул молодца на место.

— А выход отсюда там же, где вход, — сказал он. Теперь это был человек в шляпе. В темноте тот, кто сидел рядом с Нестором, мог казаться и тем и этим.

— Я есть хочу, — сказал Нестор. — Тут с нами девушка была — Настя, у нее хорошо получались булочки с маком, а у Ларисы — горячие сосиски в тесте. Но это было давно.

Человек не ответил. Нож блеснул в его руке хищной улыбкой, отражая луч дальнего света, которого не было.

— А до того была девушка, у которой хорошо получался кофе. Хоть по-турецки, хоть как. Я думал, что это я делаю кофе, а теперь вижу, что — она.

— Три, — сказал Боб, делая выпад ножом, очевидно, «раз» и «два» были сказаны раньше.

— Вот пирожки делал действительно я, — сказал Нестор, — но сейчас не могу, то есть я думаю, что не могу в темноте и когда один.

Боб легко добавил к счету еще одну крысу.

Нестор хотел бы вернуться туда, на бегущую вниз ступеньку. Он подумал о трех складочках на животике ниже пупка, о маленькой туфельке, одиноко стоящей в стороне, о непотроганной коленке под строгой тканью — строгой тканью серого цвета, а в другой раз — нестрогой, в цветочек или в горошек. Или юбка могла быть выше колена, а на голове — шляпка, нет, не шляпка, а круглая шляпа с полями — один или два раза такое было, или три раза (в счете никогда нельзя быть уверенным, — где два, там и больше). Эту смену нарядов Нестор принимал почти как перемену погоды, стихийную и непредсказуемую. Все равно как выглянуть утром в окно и увидеть, что выпал снег или, наоборот — растаял. Или растаял и снова выпал. Внизу снег, который растаял, а наверху тот, который выпал. Внизу снег, который растаял и выпал, а наверху — небо в цветочек-горошек. И шляпа в виде правильного цилиндра с полями, черная.

Когда она была в этой шляпе — Нестору только сейчас пришло в голову, — он мог бы обратиться к ней с важным вопросом — как к маленькому человеку в шляпе, и получить ответ.

Он вздохнул об утраченных возможностях. Он хотел вернуться. Сорок дверей обратного пути не казались большим расстоянием. Сорок — это всего лишь больше, чем два. Нестор подозревал, что между этими числами нет существенной разницы.

— Думаешь, пора обратно? — сказал чей-то голос из темноты.

Нестор обернулся.

Там Боб играл ножом, втыкая его в землю и вытыкая обратно. И не только в землю втыкая, но голос был не его.

— Если обещал, как честный человек, то надо вернуться, — теперь Нестор узнал голос Ларисы.

— Или ты хочешь вернуться не туда, куда обещал? Мне почему-то так и кажется, — сказал голос.

— Шестнадцать, семнадцать, — продолжал вести счет Боб.

«Число шестнадцать симметричным образом равно четырем в квадрате или двум в четвертой степени, — думал Нестор, — число семнадцать — это семнадцать лет, или бед,