Страсть гордой княжны - Шахразада

– О нет, не умение читать изобрели чинийские монахи. Нечто более мудрое пришло в голову мастеру Ван Чи почти шесть сотен лет назад. Этот удивительный человек, мудрец из мудрецов, придумал, как сделать книги подлинным достоянием каждого. Он вырезал на деревянных досках зеркальное изображение иероглифов и, намазав доски краской, накладывал на них листы бумаги. Так он смог создать сто неотличимых друг от друга оттисков великой мудрости.

Масуд закивал, стараясь выглядеть так, будто он изумлен и даже поражен. Однако ему не очень-то верилось, что книгопечатание, чудо, о котором сейчас говорит весь образованный мир, тоже было изобретено в древней стране Сер. Ибо почему же тогда так невежественен и темен народ этой страны?

Свиток четырнадцатый

Так был сделан выбор, который продолжил странствия Масуда. Воистину, чтобы рассказать обо всем, что увидел он за эти годы, не хватит и тысячи свитков, какими бы длинными они ни были.

Лишь воспоминания Масуда обо всем, что видел он на своем пути и что пережил, могли поведать долгую историю его странствий. Быть может, некогда так и будет: мудрый купец, усердный странник и неутомимый наблюдатель поведает о каждом дне своего путешествия.

«Воистину так… Когда-нибудь… Если выберусь из этой ледяной ловушки…»

Масуд сидел на корточках перед костром, вернее, костерком, сил которого хватало лишь на то, чтобы вскипятить воду в котелке да согреть руки. И приют его – пещера, обустроенная не одним поколением пастухов высоко в горах, – был и вовсе невелик. Места едва хватало для вязанки дров, крохотного очага и того несчастного, кого, как сейчас Масуда, загнал сюда беспощадный горный буран.

Чтобы не чувствовать себя таким уж одиноким, Масуд решил беседовать с собой вслух. Пусть звук собственных слов согреет его человеческим теплом. Юный странник усмехнулся и тут же скривился от боли в треснувших губах – увы, жители стран под рукой Аллаха всесильного и всевидящего плохо подготовлены к горной стуже и свирепым ветрам, которые с легкостью могут выдуть из путника даже его бессмертную душу.

– Да пребудет с вами, неведомые хозяева этого приюта, милосердие Аллаха всесильного! – пробормотал Масуд, радуясь, что ему от этих страшных ветров удалось скрыться.

Сюда, в горы, странник Масуд попал, ведомый своим любопытством. Конечно, он помнил повеление отца, и он его выполнил – увидел чудесные храмы и высокие утесы у самого края мира. Там же услышал Масуд и истории о чудесах рукотворных. Тех чудесах, которые не в незапамятные времена, а быть может, сотню лет назад или вчера творят полуденные мастера из металлов, ибо умение человеческое столь же бесконечно, сколь и вдохновение, которое рождается от подлинного понимания свойств материала. Повернув на полудень, Масуд побывал в этих странах, и вновь его память – удивительный дар и, увы, так частенько бывает, наказание – поглощала все виденное и слышанное подобно морской губке.

Теперь же, полный впечатлений, увидевший, казалось, половину обитаемого мира, Масуд решил вернуться домой. У развилки дороги с непременным столбом-указателем нашел он трактир. Ни полутьма, ни чадящий очаг юного купца, о нет, мудрого странника, уже не смущали, ибо за годы странствий видел он немало и очагов, и харчевен, и трактиров. Повстречал он и немало людей. Были среди них и разбойники, и купцы; знал Масуд и лекарей, видел танец дервишей.

Однако сколь бы долгим ни было странствие, оно не притупило любопытства Масуда, не лишило его радости от созерцания бесчисленных граней удивительного мира. Более того, все так же старался прислушиваться странник к случайным словам, которые ему казались указывающими новый путь… Неудивительно поэтому, что, услышав в последнем по счету трактире странные слова «скала, будто сложенная из жидкого металла», Масуд отправился в путь.

Быть может, куда мудрее было бы нанять очередного говорливого проводника, который, бормоча с небывалой скоростью «посмотри, уважаемый, налево», «обрати свой взор, достойный, направо» или «взгляни, о мудрый, вон туда, вверх», провел бы Масуда тропами с трактирами, харчевнями и постоялыми дворами от восходного берега прямиком к родному порогу. Но Масуд подобными проводниками был сыт по горло.

– Вот тогда бы я точно не увидел ничего вокруг, кроме затянутой в полосатый халат спины очередного болтливого господина.

«Аллах великий, ну почему именно полосатый халат? Почему этот говорливый проводник, которого я никогда не видел, мне сейчас представился толстым, одышливым коротышкой, в засаленном полосатом халате и выцветшей чалме?»

«Потому, мой друг, – внезапно послышалось прямо в голове юноши, – что такого господина ты видел у дверей на женскую половину своего дома. То был лекарь, который частенько пользовал матушку твоей матушки. Она и привела его к дочери, твоей неразумной матушке, дабы излечил он ее всегда дурное настроение».

Масуд ахнул: действительно, именно так выглядел толстяк, который, полукланяясь, семенил по дому Масуда и вынюхивал семейные тайны. Однако мысль эта промелькнула и пропала под натиском испуга.

– Кто ты, незримый голос? Почему я слышу твои слова прямо в голове? И почему ты знаешь все обо мне?

«Я знаю о тебе все, ибо, как и ты, могу читать в разуме человеческом».

– Так значит, ты колдун, как и я, прячущийся от урагана?

Голос Масуда предательски дрожал, хотя встретить колдуна, который от чего-нибудь прячется, можно везде, в любом месте нашего огромного, удивительного мира.

Собеседник усмехнулся. Так Масуд назвал про себя то странное ощущение теплой щекотки, которое возникло у него в мыслях. «Должно быть, усмехнулся…»

«Пусть будет так, пытливый юноша! Хотя я не колдун, да и усмехаться не умею, что бы о моих гримасах ни говорили простаки».

– Не колдун? Не умеешь смеяться? Почему? Может быть, ты горный дух, печальный и одинокий? Или оборотень, которого глупая община прогнала из страха?

«Оборотень?»

– Да, оборотень. Но кто бы ты ни был, выйди. Здесь у меня пусть и немного места, но зато тепло. У меня есть теплый чай и вяленое мясо. За дружеской беседой время пролетит быстрее, ураган стихнет, и мы сможем продолжить свой путь.

Теплая волна окатила разум Масуда. Он не находил слов, чтобы описать то, что ощутил: здесь была и снисходительность старика, и нежность старшего к младшему, и любопытство лекаря, и… благодарность.

«Смелый малыш…. Добрый малыш… Умный человечек… Ты пожалел невидимку, понимая, что он несчастен, ибо одинок. Воистину, люди – самые непредсказуемые существа в мире. Они проливают реки крови, дабы завоевать клочок каменистой земли. И жалеют одиноких, предоставляя им еду и кров так, словно сами богаты и сыты».

– Но что же здесь плохого, невидимый мой собеседник? Да, это свойственно природе человека – жалеть слабых, защищать их и помогать.

«Хорошо бы иногда думать, взвешивать, стоит ли его, с виду такого несчастного, пожалеть».

– О чем ты? Разве протянуть руку помощи – поступок дурной? Разве разделить последний кусок хлеба – деяние недостойное?

«Оставь, человечек… Я стар, а все старики ворчливы и говорят загадками. Так ты приглашаешь меня отведать вяленого мяса и погреться у огонька? И не боишься меня, кто бы я ни был?»

Какая-то странная интонация в неслышном голосе собеседника заставила сердце Масуда забиться чаще. Быть может, его слова были ошибочными. Однако они были произнесены и потому нерушимы. Масуд кивнул, скорее себе, чем своему незримому собеседнику, и сказал:

– Нет, я не боюсь. Да, я позвал тебя к огню.

«Ну что ж, смельчак… Тогда жди, я вскоре появлюсь».

– Появишься? Откуда?

На этот вопрос ответа не последовало. Юноша пожал плечами и вновь обратил взор к костерку – воистину, созерцание игры огня не может наскучить никогда и никому. Должно быть, некие колдовские чары живут в каждой из искр, если могут приковывать к себе взгляды всех от мала до велика.

Раздался скрип – так может скрипеть камень по камню. О нет, разумнее будет сказать, огромный камень по каменному полу. Часть скалы сбоку от Масуда, прямо за вязанкой хвороста, отделилась, и в пещерку скользнуло темно-золотое тело гигантской змеи. Это было настоящее чудовище: самое малое три локтя в толщину и много локтей в длину.

Плоская голова на сильной шее поднялась высоко над полом и остановилась на одном уровне с головой Масуда. Холодные глаза с вертикальными зрачками оказались прямо напротив карих глаз юноши.

Еще одна теплая волна окатила душу юноши. «Аллах всесильный и всевидящий, сколь удивительно многолик и прекрасен мир! Сколь много в нем неизведанного! Благодарю тебя, Творец всего сущего, за эту необыкновенную встречу!»

Эта мысль быстрокрылой ласточкой промелькнула у Масуда. Ибо он вовсе не был напуган – его чувства можно было бы назвать чистым восторгом или невероятной, клокочущей радостью: в глазах существа, что всматривалось сейчас в его, Масуда, лицо, было разума куда больше, чем в глазах иных представителей рода человеческого.