Никитинский альманах. Фантастика. XXI век. Выпуск №1 - Юрий Никитин

Приведенный выше текст суммирует ту информацию, которую удалось перевести. Не считая уместным в данное время комментировать представленный документ, отмечу только, что спустя трое суток после его нахождения, у двоих членов экипажа начался исторический психоз Блэксона в его классической форме они клялись, что видели своими глазами донельзя обветшалый парусник, обогнавший «Специалиста». На судне, тем не менее, были зажжены сигнальные огни и подняты в знак приветствия стяги. Во избежание последствий второй стадии болезни, им ввели психостабилизатор общего действия, и они были изолированы в медицинском стационаре. Второй помощник капитана, эксперт 3-го класса Майкл Д. Робертсон P.S. Буквально с минуту назад поступило сообщение о протечках в реакторе и, одновременно, о том, что один из больных ухитрился сбежать. Не думаю, что реактор — дело его рук, однако он может быть опасен. Рекомендую капитану не спешить с общей тревогой, сигнал бедствия от «Специалиста» не в интересах Великой Демократии после ста двадцати семи морских катастроф за этот год.

Штормовой прогноз, полученный вчера вечером, носит общий характер, и не может…

Помех… Не в порядке связь… Неизвестный компьютерный вирус, поразивший все жизненно-необходимые… обесточили… допотопное почтовое парусное судно, которое эти идиоты приняли за «Летучий Голландец»…бросили кипу желтых газет и писем… последние слова капитана… ради всего святого не читайте их!» (конец текста уничтожен морской водой).

Владимир Егоров

ПОСЛЕДНИЙ РАССКАЗ О КОНАНЕ

Мне не нравятся низины. Самые неприятные места в низинах — города. Не могу сказать, что видел много городов, но считаю, что город отвратительней Таунабада людям уже вряд ли удастся построить. Ну, а самое гадкое место в Таунабаде это, несомненно, харчевня Тума Пеликана «Тум и Пеликан». Очевидно, что такое название мог придумать только непроходимый идиот, который там и заправляет. Тем не менее, в эту ночь я спустился со своей горы в Таунабад. Более того, я зашел в харчевню Пеликана и уселся в углу почище, теша себя напрасной надеждой, что предложат кружку эля. Но к моему приходу весь эль в харчевне уже был поделен на две части — на ту, которую выпил жирный цирюльник, выписанный герцогом откуда-то с юга, и ту, которая плескалась сейчас перед этим цирюльником в кружке, отличавшейся от хорошего бочонка разве что ручкой сбоку.

Цирюльник сидел за самым большим столом в окружении солдат герцога и громко рассуждал пьяным басом. — Никакой человек не может быть также силен, как тролль.

Все это выдумки! Если же все-таки найдется такой силач, то он будет не человеком, а троллем.

Тролль же, как известно, существо зловредное, он ест людей и скотину, разоряет дома и творит прочие безобразия. Вот потому-то и решил сиятельный герцог — да продлится вечно его жизнь! — снести памятник Конану. Либо этот памятник стоит зря, потому что Конан вовсе не был героем, либо стоит зря, потому что Конан был троллем. И вообще, пора вырасти из этих наивных сказок. Подумайте сами, господа, разве стал бы силач оберегать слабых? Нет, конечно! Это было бы несправедливо.

Стоило становиться сильным только для того, чтобы зависеть от капризов неудачников! — тут цирюльник прервал речь и приложился к своей кружке-бочонку.

Воспользовавшись этим, старикашка, сидевший у самых дверей, закричал фальцетом на весь зал: «Неправда! Не было равных Конану не только в силе, но и в благородстве! Памятник ему поставлен заслуженно, а в далекой Аквилонии он вообще был королем!» Стражники, окружавшие цирюльника, мрачно громыхнули доспехами, и старик замолчал. Цирюльник же, с видимым усилием оторвавшись от эля, продолжил, как ни в чем не бывало. — Так вот, о чем это я?… Ах да, о памятнике. В нем же десятки пудов бронзы! А бронза нужна сиятельному герцогу — да сдохнут в страшных мучениях все его враги! — чтобы делать из нее оружие для своих бесстрашных солдат. Уже одного этого было вполне достаточно, чтобы снести памятник давнымдавно. Но сиятельный герцог — да умножится бесконечно его казна! из уважения к старейшинам Таунабада позволил стоять ему, пока не будет доказано, что Конан никакого памятника не заслужил. Или, точнее, что не было вовсе никакого Конана.

Короче, что памятник стоит зря. Именно это я, Магистр Высоких Наук, и объясню завтра всем на общегородском собрании, перед лицом сиятельного герцога — да прольются на мою лысую голову его щедроты! И цирюльник вновь погрузился в кружку. Не был он, конечно, никаким магистром. Получив степень бакалавра в разорившемся университете благодаря взяткам и интригам, он зарабатывал себе на жизнь ремеслом цирюльника, да доносами на соседей. Поэтому когда герцогу, с самого начала точившему зубы на вольности горожан, потребовался умник, который сможет всякими учеными словами оправдать снос памятника, цирюльник решил, что настал его звездный час. Вообще, герцогу нельзя было отказать в сообразительности. Понимал, сволочь — сломав статую Конана, он лишит аборигенов главного символа свободы, безграничной когда-то. Ну, а чтобы уничтожение памятника не вызвало взрыв неповиновения, могущий перерасти в мятеж, совсем нежелательный во время войны со все еще грозной Лигой Баронов, памятник надлежало сперва снести в сердцах людей, опорочив имя Конана. Это и предстояло сделать цирюльнику. В этот момент снова обнаружился старикашка у выхода. Он встал, опершись руками на столешницу, и воскликнул: — То, что было сказано здесь этим приезжим выскочкой, полная ерунда! Ни один горожанин, ни в жизнь, не поверит в эти бредни.

Конан всегда был нашим героем и таковым останется. Просто герцог хочет, чтобы мы забыли гордость и начали лизать ему задницу, подобно южанам. Если бы Конан сейчас был жив, он бы быстро показал вашему герцогу, где его место, клянусь Кромом! Сказанное старикашкой мне понравилось. Но мое мнение не разделял командир солдат, сопровождавших цирюльника. В полной тишине, установившейся в харчевне после слов старика, раздался его негромкий зловещий голос. — Вонючий киммер! Ты, похоже, забыл, по чьей милости твои козлиные ноги все еще оскверняют землю его сиятельства. Что ж, мы можем тебе напомнить! Оробевший старик, слишком поздно понявший, что зашел в своем споре с цирюльником чересчур далеко, все же набрался смелости сказать:

— Когда-то это была наша земля… 

— А ну-ка, герои, накормите этого киммерского козла его землей, как следует! Несколько солдат поднялись из-за стола и направились к старику. Он испуганно шарахнулся к дверям, но был легко пойман. Подхватив тщедушное тело за руки и за ноги, солдаты вышли на улицу. Я вышел за ними. Ярко светила полная луна. Солдаты, раскачав стонущего старика, швырнули его в глубокую сточную канаву. Яма была наполнена смердящей городской грязью, смытой с загаженных улиц недавним ливнем. Как только старик, отплевываясь, появился на поверхности, старший из солдат веско произнес: