Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах

Солдаты оживились. Как дела в Бузиновке? Все в лучшем виде. Эту деревню они русским не отдадут!.. Двинувшись дальше, полковник в задумчивости уставился прямо перед собой.

– Невесело, конечно, перенимать дивизию в столь плачевном состоянии, – поделился он с лейтенантом. – Ну да ничего, скоро настанут лучшие времена.

И он указал на многочисленные покореженные остовы танков, торчавшие повсюду из-под снега, точно грибы.

– Видите? Это следы нашего продвижения прошлым летом. Большую часть из них я сам подбил вместе со своим полком. Тогда я и подумать не мог, что мне предстоит проделать тот же путь при совсем иных обстоятельствах…

В это время подполковник Унольд мерил шагами бомбоубежище. Растрепанные волосы, небритое посеревшее лицо и расстегнутые пуговицы его задрипанного мундира, увы, наглядно свидетельствовали о том, что боевая дисциплина его стремилась к нулю.

– Посадить мне под нос какого-то желторотого… Просто возмутительно! – возмущался он, обращаясь не то к самому себе, не то к капитану Энгельхарду, служившему ему полигоном для вымещения постоянно вскипающего гнева. – Мне, годами служившему при Верховном командовании! Будто я сам не мог бы возглавить эти жалкие остатки дивизии! Кто тут до сегодняшнего дня всеми командовал? Я и только я! Они ведь все меня просто травят… Шмидт мстит мне за то, что я не дал в свое время его племяннику подняться по службе. Знаю я все это, знаю! Ведь именно ему, и только ему я обязан тем, что меня в свое время так и не представили к Немецкому кресту… Но говорю вам, долго я в эти игры играть не буду! Такой человек, как я, здесь совершенно не на своем месте!

Энгельхард недоуменно молчал. Он единственный из всех штабных был, по крайней мере отчасти, знаком с нелегкой судьбой подполковника. Еще мальчиком тому пришлось бежать из России; оставшись сиротой, он, нищенствуя, прокладывал себе путь наверх каторжным трудом. Неужто такой человек, как он, мог вот так просто взять и все бросить?

Крохотная колонна полковника добралась до Бузиновки без происшествий. Еще вчера хутор сотрясала паника, но, несмотря на причиненный ущерб, в нем снова воцарились покой и порядок. На улицах было довольно пустынно, но все же движение наладилось. Артобстрелы, из-за которых то тут, то там вновь вспыхивал пожар, уже не нарушали течения жизни – они стали ее частью. В том месте, где торчал обгорелый остов провиантского склада, группа бойцов разбирала завалы.

Сидевшие в разведмашинах солдаты, ввиду особенности своей службы привыкшие к тому, что постоянно представляется возможность чем-то разжиться, в ответ на свою просьбу получили дозволение полковника обыскать пепелище на предмет оставшихся припасов. Они разговорились с теми, кто расчищал завал.

– Какое бесстыдство! – посетовал осуществлявший надзор унтер-офицер. – Сжечь склад, когда свои же собственные части продолжают стоять по соседству… Вне всякого сомнения, дело рук пакостника, стремящегося во что бы то ни стало продлить войну. Только представьте себе, как он стоит со списком в руках и следит за тем, как все догорает, пугая рядовых пистолетом. Если б только мне такой попался, я бы его…

Тем временем полковник отправился на поиски штаба тактической группы Штайгмана. На проселочной дороге его транспортер остановил фельдфебель, стоявший рядом с бочкой бензина со шлангом в руке.

– У вас горючки много?

Шофер кивнул.

– Возьмите еще про запас! – настаивал фельдфебель. – Мы никого без дозаправки не пропустим, у нас еще несколько бочек “Отто”, – прибавил он, разглядев, с кем имеет дело. – Не оставлять же их русским!

Искомый штаб располагался в одном из домов на северной окраине деревни. В низкой горнице комдив обнаружил горстку офицеров в наипрекраснейшем расположении духа.

– Бузиновка им не достанется, господин полковник! – отрапортовал полковник Штайгман – гренадерского роста офицер, возвышавшийся над щуплым коллегой больше чем на голову. – Мы их сегодня уже пять раз в кровавую лепешку размазали!

– Мне жаль, что приходится начинать наше знакомство с нерадостного распоряжения, – произнес полковник фон Герман, – но Бузиновку придется оставить. Высока опасность окружения. А ваши силы нужны в долине Голубой, на новом рубеже обороны.

Все замерли, не веря своим ушам.

Полковник Штайгман тяжело вздохнул.

– Черт побери, – произнес он наконец подавленным тоном. – Вот досада! Как мне теперь это объяснить моим людям…

На обратном пути на высоте рядом с деревней колонна попала под огонь советской батареи. Броневик осыпало градом осколков и комьев земли. По дороге куда-то бежали дезориентированные раненые. Фон Герман приказал остановиться, подобрал их и сам помог забраться в машину.

– Не суетитесь, сынки, – успокаивал он. – Выстрелить и попасть – не одно и то же!

Достав из сумки свой завтрак, он разделил его среди раненых.

Окольный путь, ведущий к другой части, которой также необходимо было передать приказ об отступлении, пролегал вдоль полевого аэродрома. Ничто на нем не подавало признаков жизни. Примерно три десятка стоявших на нем самолетов – исключительно истребители и разведчики – были разбиты в пух и прах.

– Пришлось подорвать их, – доложил стоявший у дороги одинокий зенитчик. – Взлететь в тумане было невозможно. Наземный персонал и застрявшие здесь пилоты и бортрадисты пополнили ряды пехоты на передовой.

Полковник в задумчивости взирал на этот апофеоз самоуничтожения. Был ли он рад тому, что его дорогой мальчик не попал в боевую авиацию? Лейтенант Визе не осмеливался делать подобные предположения, а лицо полковника ничем не выдавало его истинных помыслов.

Глава 4

В западне

День, прошедший в беспокойстве и суете, завершился для Бройера лишь несколькими часами беспокойного сна. Утром на пути к подполковнику Унольду он встречает у дверей капитана Энгельхарда. Его не узнать: лицо офицера то и дело вспыхивает, точно языки пламени пробиваются сквозь разодранный занавес.

– Русские прорвались к Калачу! – рычит он. – Новый приказ: отступаем за Дон!

Бройер вздрагивает. “Энгельхард сошел с ума”, – мелькает у него в голове.

– За Дон? – участливо повторяет он. – Но мы ведь как раз за Доном и стоим.

– Вы неужто не понимаете? На восточный берег! К Сталинграду!.. Вся Шестая армия взята в кольцо. Гитлер приказал ей отступать к Сталинграду и выстроить оборону.

Лицо обер-лейтенанта застыло. Откуда-то из глубины к горлу подступает тошнотворный ком.

– В кольцо? – наивно переспрашивает Бройер.

– Ну да, вы же еще не знаете! На юге у Бекетовки произошла та же дрянь. И то же с румынами. Вчера под Калачом русские сомкнулись.

– Этого не может быть, – запинаясь, бормочет Бройер. – Не может быть! – восклицает он.

Энгельхард протягивает ему листок.

– Суточный приказ Паулюса. Только что поступил.

Дрожащей рукой Бройер берет телеграмму. Буквы расплываются.

“Солдаты 6-й армии!

Армия взята в кольцо. Это не ваша вина! Вы, как всегда, сражались стойко и храбро, пока враг не